Муж вздохнул и сказал, что это долгая история, и он расскажет мне ее в комнате, а не в холодном коридоре.

Оказалось, что Джейн родила сына от приезжего мелкопоместного дворянина, находившегося на службе у покойного отца Оливера много лет назад.

- Отца ребенка звали Сэмюэл, фамилию даже не вспомню. Он долго ухаживал за Джейн, ведь она всегда славилась красотой и скромностью. А потом он получил небольшое наследство и решил оставить службу у моего отца. Однако Джейн все-таки с собой хотел забрать. Но она воспротивилась, когда узнала, что он уже был женат с молодости. Тогда Сэмюэл забрал их сына с собой в Лондон, ему уже года три было, шустрый малец. Джейн сначала сильно за ребенка переживала, но когда узнала, что Сэмюэл и его супруга растят мальчика, как родного, то постепенно свыклась. Скорее всего, сын Джейн унаследует состояние своего отца, поскольку его единственная законорожденная дочь постриглась в монахини.

- Да, Бог с ним, с наследством, а сына Джейн видит? – спросила я, нахмурившись.

- В том-то и беда, Элизабет. Сэмюэл как-то заявил, что сын называет матерью его законную жену, а затем запретил Джейн видеться с ребенком. В противном случае, он угрожает лишить мальчика полноценной семьи и достатка, в котором он живет. И я пообещал Джейн, когда отправлюсь в город, поговорить с Сэмюэлом. Все-таки не по-божески он поступает с Джейн.

- А почему она не заберет сына в Берзхилл? Конечно, он будет теперь только сыном экономки, но зато будет знать свою настоящую мать.

- Мальчик получил прекрасное образование и хочет поступить в Парижский университет на отделение риторики, а после изучать богословие. Элизабет, бывает, мать идет и на большие жертвы ради благополучия ребенка.

- Конечно, это золотые слова, Оливер, но я бы не смогла расстаться с собственным ребенком, и пошла бы на что угодно, только бы этого избежать.

- Ты будешь замечательной матерью, - сказал муж и крепко меня обнял.

На следующий же день я поговорила с Джейн и откровенно рассказала, почему я так отдалилась от нее.

- Так что же Вам мешало, хозяйка, сказать мне о своей тревоге? Вы даже были вправе осерчать на меня.

- Что ты, Дженни, ты всегда была таким хорошим человеком, что даже заговаривать с тобой о моих глупых подозрениях мне было стыдно. Ладно, слава Богу, что все выяснилось.

Моя душа успокоилась, и мы снова стали выполнять всю хозяйственную работу в замке вместе. Как на сердце легко, когда нет обид!

Так прошло время до Рождества, знаменующего наступление 1345 года. Стыдно признаться, я ждала его не потому, что это Святой праздник, а потому, что трудно было в течение сорока дней до него питаться постной пищей.

Вообще, в те далекие времена благородные люди были богаты и щедры зачастую только при своих гостях, а в повседневной жизни были неприхотливы – носили довольно простую одежду и ели обычную еду.

Второе Рождество здесь мне понравилось.

В замок приехали бродячие артисты. Они устроили несколько праздничных постановок, в которых участвовали даже дети, жонглировали, показывали фокусы и чудеса акробатики, но особенно мне запомнилась баллада в исполнении темпераментного южанина:

Он искал, он так долго искал

У моря, где солнце встает из-за скал.

И вот, среди стройных красавиц увидел вдруг ту,

Чей образ ласкал и лелеял, словно мечту.

А она, не заметив его,

Проходила по берегу мимо...

Он нашел, наконец!..

А лицо ее невозмутимо.

Длинные волосы, белое платье,

Легкий вьющийся шарф

Будто кричали: «Останови,

А то не найдешь ее, Ральф!»

Но он не сказал ей ни слова,

Лишь шел позади,

А летнее солнце, ее обнимая,

Тихо сказало: «Уйди ...»

Праздник прошел в нашем замке очень мирно. Жаль только, что не присутствовали леди Марион, с которой у меня сложились весьма доверительные отношения, и Анабелла. Нами была приглашена только чета Маллет, и я чувствовала себя как в семейном кругу.

Тогда я и поделилась с леди Грейс своим волнением относительно того, что уже больше года мы не можем завести детей с мужем. Ее ответ меня шокировал. Леди Грейс рассказала, что в прошлое Рождество, когда я несколько дней лежала в беспамятстве, у меня случился выкидыш!

-Почему Вы мне сразу об этом не сказали?!

-Элизабет, ты пережила такое, от чего люди послабее с ума сходят. Привезли тебя на руках, обмерзшую, окровавленную, у тебя от пережитого даже седина появился! А ты хотела, чтобы я так сразу подошла и выдала тебе эту новость? Я была намерена поставить тебя в известность чуть позже, когда ты будешь хотя бы на ногах держаться. А потом смотрю, ты и не спрашиваешь ни о чем, так я и поняла, что ты сама не знала о своей беременности. Уж я тебе, бедняжке, и не стала рассказывать об этом, что ж, у меня жалости нет?

Я была расстроена до глубины души, словно, выкидыш случился не год назад, а вчера.

-Я рассказала тебе это не для того, чтобы испортить настроение, девочка моя, а чтобы ты поняла – у вас с супругом будут дети. Только подожди немного, когда Бог велит, тогда и понесешь ребеночка. Но, послушай, Элизабет, одно дело – родить и дать жизнь детям, а совершенно иное – уберечь их от невзгод и ранней смерти. Что может быть ужасней в нашем мире, чем гибель собственного чада?

-Вы правы, леди Грейс, - согласилась я с леденящим сердце страхом.

Именно этот разговор заставил меня по-новому осмыслить мое желание иметь ребенка. По крайней мере, в этом времени.

Фундамент для полноценной жизни в Средневековье был очень зыбкий. Всю ночь я мучилась от тяжелых мыслей, которые не могла выбросить из головы.

Во-первых, у меня не осталось лекарств из 21 века, которые в будущем могли бы спасти жизнь моего ребенка. Учитывая, сколько раз я уже переболела, и как сложно было мне, взрослой женщине, вылечиться, я с ужасом представила, как это может отразиться на малыше. Все историки говорят о высокой детской смертности в Средние века, и где гарантия, что мой ребенок не пополнит этот черный список? Мне даже страшно было думать о том, что врачи не могли сбить температуру у человека, или, как было принято говорить, избавить от лихорадки!

Во-вторых, я сама могу скончаться во время беременности, как первая жена Оливера. В это время анатомия человека еще не известна, и неудивительно, что почти половина женского населения умирает либо от болезней, либо при родах, в то время как еще большее количество мужчин Средневековья погибает в войнах. Отсюда и большая численность сирот. Значит, велика вероятность, что мой ребенок тоже может остаться наполовину сиротой или даже полностью!

В-третьих, меня душило знание о том, что предстоит пережить мне и моим близким уже в следующие годы. К примеру, через полтора года, в июле 1346, король Эдуард Английский поведет свое войско через Нормандию в Пикардию, где у деревни Креси 26 августа оно сойдется в битве с французским противником. Выживет ли мой Оливер тогда, ведь он будет призван своим королем... Мне, как историку, известно, что после своей победы англичане не вернуться домой, а останутся осаждать портовой город Кале почти год. Если даже Оливер не погибнет за это время, то, в любом случае, ни он, ни наши дети не увидят конца этой войны, которую потомки назовут Столетней.

Вся жизнь мужа пройдет в битвах за личные интересы короны, а что будет со мной и нашим ребенком?

В-четвертых, спустя еще немного времени нашей семье, как и всей Западной Европе, не удастся избежать катастрофической эпидемии чумы. В истории редко бывали случаи подобной массовой гибели людей. Переживем ли мы это, а наш малыш?

И как, зная все обстоятельства, согласиться привести в жизнь своего ребенка в эти времена?

Конечно, все эти размышления появлялись в моей голове постепенно, когда я занималась делами в Берзхилле, разговаривала с людьми, гуляла по внешней стене замка, все чаще избегая сопровождения. Даже во время сна мой мозг продолжал работать и выдавал страшные картины неминуемых событий.

Но несмотря на мои внутренние страхи, жизнь шла своим чередом. Не прошло и месяца после Рождества, как вся округа всколыхнулась от новости, что Патрик Этеридж овдовел. Его супруга Маргарет, с которой он в последние месяцы нигде не появлялся, умерла от длительной болезни.