Юрась вдруг вскочил:

— Слушай… это они меня сюда отправили… ну, я спросил у мамы, можно мне здесь остаться, раз отработка закончилась, она говорит: конечно, оставайся! Динка, они меня там выселяют! Я приеду, а там — прости, родной сын, придется потесниться?

Юрась плюнул. Плевок улетел в бурьян, повис на темном листе.

— Ух ты! — на сдержала восхищения Динка.

— Научить? — со снисходительностью чемпиона спросил Юрась.

На какое-то время они забыли о своих горестях. Они плевали в бурьян, пока у Динки в горле не пересохло.

— Вообще-то на землю плевать нельзя, — сказала она. — Дед Телятьев говорит, что это земле обидно, а она живая и всех нас кормит, поит, ее обижать запрещено.

— Да ну, на землю-то не попало, все на листьях висит, — отмахнулся Юрась и тут же опять свел хмурые брови:

— Я в город пойду.

— Зачем?

— Я в комнате забаррикадируюсь и буду там сидеть.

— А что значит, “забаррикадируюсь”?

— Ну… шкаф к двери придвину, и никто ко мне не войдет. Он знаешь какой тяжеленный! Ни за что не сдвинуть!

— А я?

— Что? — не понял Юрась.

— А я как войду? А как ты будешь есть? Ты умрешь с голоду!

— Ну и пусть! — Юрасю очень эта мысль понравилась. — Потом пожалеют!

Не разговаривая больше, он перемахнул через забор. Динка полезла следом.

Метки на деревьях

Динка и Юрась вышли на дорогу, когда им встретились братья Мироновы. Герка тащил за руку Владика и был страшно сердит. Юрась принял вид независимый и равнодушный, а Динка сказала робко:

— Привет.

Она думала, Мироновы даже не ответят, мимо пройдут, ведь они с Юрасем в ссоре. Но Герка остановился и сказал:

— Круглую поляну вырубили.

У Юрася шевельнулись губы. Он побледнел и проговорил еле слышно:

— Врешь.

— Клянусь.

А Владик всхлипнул. И Динка только сейчас поняла, что Владик зареванный, что рубашка у него задралась и испачкалась:

— Все срубили, Юрась… И Бухту старого пирата, и Гавань… Все до единой… — Владик заревел.

— Не реви, — сдвинул брови Герка.

— Кто тебя? — спросил Юрась. Через всю Владикину щеку шла свежая вспухшая царапина.

— Он по лесу гулял, — ответил за брата Герка. — Ну, как всегда, пошел проверить штаб, а там… мужики какие-то не наши…

— Они из города, — опять всхлипнул Владик.

— Всю нашу поляну… бензопилой. Владька и бросился.

— Я к Маяку встал, я думал: я встану, они же не будут меня пилить…

— Будут они церемониться! Оттолкнули и…

— Срубили? — Динке показалось, что Юрась сейчас упадет в обморок, такой он стал белый.

— Нет. Ушли. Они завтра снова придут, Юрась! Они наш лес продают, я слышал, они говорили!

Динка почти ничего не поняла: Бухта, Маяк, штаб?

— Пошли, — сказал Юрась. Вместе они двинулись в сторону леса. Все было забыто: Светин жених, весенняя ссора с Мироновыми. Лес рубят. Их, легкогорский, лес!

По дороге Юрась рассказал, что они с Геркой еще с детского сада на Круглой поляне играли в пиратов. Каждый выбрал себе сосну — корабль, а лес вокруг — будто море. Ну, сражения всякие разыгрывали, приключения, открытия, клады искали. У них все там по-своему называлось: Сухой остров, Бухта Старого пирата, самая большая сосна была Маяком… А на одной сосне штаб устроили: положили на ветки три доски, будто палуба получилась, там друг другу разные шифровки оставляли.

— Потом Владька в школу пошел, мы его тоже в капитаны приняли…

— А меня? — вскинула глаза Динка.

Но Юрась потемнел лицом. Промолчал. Вырубили. Всю Круглую поляну вырубили. И Геркину “Чайку”, и Владькину “Испаньолу”, и Юрасиного “Дельфина”.

— Я не знаю, Юрась, я не посмотрел на корабли, может, не успели… Но Бухту — точно.

Вот и лес. Динка идет, на ходу касаясь раскрытой ладонью каждой сосны.

— Мы еще давно поняли, что не так что-то, мы метки увидели, — сказал Герка. — Только я сначала думал, что отец рубит. Мы с Владькой даже следить за ним начали, думали, это он деревья метит… Помнишь, мы с тобой тогда встретились? — сказал он Динке. Она кивнула. — А оказалось, совсем не он. Не он, ну и забыли про это дело, а сегодня — вот…

Динка одернула руку. Кожей пальцев вдруг ощутила не теплую, будто замшевую, кору сосны, а холодное, чужое пятно краски на дереве. Краска была страшного, грязно-синего цвета. Динка даже вскрикнула. Метка стояла на ее сосне.

— Маяк, — вздохнул Владик.

Шаг, еще шаг, еще… Динка наизусть знала, что до волшебной поляны с девочками-сосеночками тридцать шагов от ее сосны. Динка шла зажмурившись. Она все уже поняла. На каждом дереве здесь стояли безобразные синие метки.

— “Дельфин” жив, Юрась, — сказал Герка.

— Вижу. И “Чайка”.

— И моя тоже! — даже как-то гордо сказал Владик.

Старые мшистые сосны расступились, открывая светлую, почти круглую поляну. Щепок было так много, что травы не разглядеть. Из щепок торчали четырнадцать пеньков.

Взрослые разговоры

Необыкновенные сумерки в Легких горах. Динка лежала на своей высокой пружинной кровати у окна, смотрела на небо, легкое, будто кто-то выплеснул в синеву вечера ушат холодной родниковой воды. Мерно звенел колокольчик на шее у Муськи, коровы Мироновых. Юла чесала ухо на пороге. За стенкой тихо переговаривались.

— Нервное, Катюш, не переживай, — это Света.

— Нет, ну такой припадок… — это тетя Аня. — Я так испугалась. Кать, а у нее все с нервами в порядке, ты узнавала? Может, это наследственное? А вдруг это что-то серьезное?

— Перестань, Аня! — сказала мама. — Просто она… очень впечатлительная, а тут… Да что там! Я сама готова реветь, как представлю! Помнишь, Свет, как мы с тобой эту поляну нашли? Тогда еще там только поросль была, все сосенки одного с нами роста…

— Да, Ника тогда родилась, и я ревновала страшно, злилась и всегда туда убегала, — откликнулась Света задумчиво. — Помнишь, мы играли, что эти сосенки наши дочки?

— Даже не верится… — с такой ненавистью сказала вдруг мама, что Динка испугалась, — профилактическая вырубка! Какая чушь! А что они на Провальной яме сделали! Вы видели? Такие сосны! Вековые!

— Петя говорит, нет у них никакого разрешения, не может быть, — сказала тетя Аня.

— Сейчас вернутся, все узнаем. Только я волнуюсь за них…

— Мама! — закричала Динка.

Скрипнула доска на пороге комнаты.

— Что ты, Диночка, я здесь, здесь…

Мама прилегла рядом, Динка сразу обняла ее за шею. Света с тетей Аней застыли на пороге.

— Поспала?

— Я подремала.

Мама улыбнулась. Динка подумала, что маме тоже нравится это странное слово “подремала”.

— Где Юрась?

— Они… он ушел с дядей Сашей, ну, со всеми, к тем людям…

Они помолчали.

— Они разберутся, Динка, не расстраивайся. Они…

— Посадим их снова? — нетерпеливо перебила ее Динка.

— Что?

— Мы посадим их снова. Все, что они срубили.

— Дина… — начала было мама, но решила, что не стоит спорить. — Конечно, посадим.

Вернулись мужчины. Лица их были угрюмы. Дядя Саша сказал, что документы у этих “лесоводов”, конечно, юридической силы не имеют.

— Но все равно бесполезно с ними бодаться. Не просто так ведь они сюда приехали, все бумаги мэром подписаны, все разрешения на вырубку леса… в коммерческих целях. Я завтра еще схожу в администрацию, — пригрозил дядя Саша, — я еще выясню, кто у нас там такие справки рисует и за какие деньги!

— Тише-тише, — погладила его по плечу тетя Марина, а дядя Петя сказал:

— Не драться же с ними…

Динка вышла на крылечко. Совсем сгустились сумерки, воздух стал темным, бархатным. Гудел близкий перекат, шушукались деревья. Динка разжала кулак: с поляны она унесла кусочек коры — все, что осталось от ее четырнадцати сосен. Днем на ладони еще светились капли золотой смолы, сейчас они впитались в кожу и стали липкими серыми пятнами.

Три капитана

— Дин… Динка, вставай! Вставай, только тихо! Дело есть.

Все спали в доме. Только Юрасю не спалось. Еще с вечера, когда стало ясно, что ничего взрослые не добьются, они придумали с Геркой план, и теперь вот Юрась разбудил Динку. Сначала Герка сказал, что ее впутывать не стоит: девчонка, и маленькая, но Юрась его уговорил. Он чувствовал, что никакие слова и утешения Динке не помогут, что она сама должна убедиться, что ни одно дерево в их лесу больше не срубят. И тогда — Юрась надеялся — она никогда больше не будет так страшно плакать.