— Я не знаю! — выкрикнув это, на последнем слове он разрыдался. — Остановитесь. Я правда не знаю.

Повернула голову и взглянула на Фина. Он смотрел на полукровку глазами ученого, наблюдающего за экспериментом. — Ты ему веришь? — спросила я.

— Ему некому здесь хранить верность, — ответил Фин. — Не зачем лгать, если только его уже не завербовали.

— Нет, — всхлипнул почти вампир. — Клянусь, это не так, прикрой меня.

— Думаю, я ему верю, — сказала я. — Пожелай мне спокойной ночи, малыш Джонни.

Снова наклеила ленту скотча на его рот. Фин втянул крылья, прижал их к телу и отступил на три шага. Я встала и последовала за ним, давая полукровке достаточно места для конвульсий. Он замычал, все его тело задергалось. Открытая кожа покрылась красными волдырями, затем почернела под ярким солнцем.

Зажав ладонью рот и нос, я без всякого удовлетворения наблюдала, как очередная жизнь, зараженная вампирским паразитом, подошла к огненному концу. Его волосы загорелись и превратились в съеживающуюся черно-серую массу. Черная плоть коптилась и слезала, оставляя слои обнаженного мяса и мышц. Приглушенный кляпом крик полукровки, казалось, продолжался и продолжался, даже после того как он перестал дергаться.

Звук смерти не перекрывал шума города и этого района потерянных, одиноких душ.

К тому времени, когда мы вернулись вниз, половина жертв нашего избиения уже ехала на экспресс-автобусе в небытие. Остальных отправили быстро. Без антикоагулянтных пуль я решила сломать им шеи двадцати фунтовой гирей.

Мы не разговаривали, хотя у меня накопилось с полдюжины вопросов — и большинство из них к Финеасу. Я все еще мало знала о его неполном перевоплощении, и то, как напряженно он вел себя, допрашивая полукровку с татуировками, еще больше разожгло мое любопытство.

Тот спросил, ангел ли Фин. Тот же самый вопрос вертелся на кончике моего собственного языка.

Я уже подумывала о том, чтобы обыскать это место, раз уж здесь, просто чтобы убедиться, что никто из полукровок не прячется в раздевалке. Резкий поворот Фина в сторону заднего коридора заставил меня передумать. Последовала за ним, наблюдая за формой его прекрасных крыльев, за тем, как он прижимал их к своему телу, и не заставлял исчезать, как делал это раньше.

Еще он хромал. Либо я не заметила этого раньше, либо он начал только в последние десять секунд. Припадая на левою ногу, от усталости он опустил плечи. Я посмотрела на его ногу. Заметила пятно на верхней части бедра, где черная джинсовая ткань казалась темнее. Фин толкнул заднюю дверь, вышел наружу и оставил на полу вместо отпечатка ноги маленькое красное пятно.

— Ты ранен, — я следовала за ним в темный переулок.

— Все в порядке.

— Тогда почему ты хромаешь?

Мой вопрос сработал, словно переключатель — Фин пошел прямо, не хромая, расправив плечи, всю дорогу до своей машины. Красное пятно повторилось с полдюжины раз. Я так увлеклась тем, чтобы идти по едва заметному кровавому следу, что не заметила, как исчезли его крылья. Когда мы вернулись к машине, они уже пропали, и на его голой спине не осталось ни малейшего намека на то, что они там существовали.

Фин придержал для меня дверь, и я скрестила руки на груди.

— Собираешься садиться? — спросил он.

— Хочу посмотреть на твою ногу.

— Все в порядке.

— Она кровоточит, Фин. Это не в порядке.

— Всего лишь царапина. Они меня не укусили.

— Хорошо. Так покажи мне.

Он склонил голову набок. — Чтобы показать, мне придется спустить штаны прямо посреди улицы, чего я делать не собираюсь. Теперь ты сядешь в машину?

Ладно, не буду настаивать. Я перебралась через переднее сиденье и устроилась на пассажирское место. — Спасибо, — поблагодарила я, когда он завел мотор.

Руки на руле, я видела лишь его угловатый профиль. Один блестящий глаз устремлен прямо перед собой. — За что?

За что? — За спасение моей жизни.

Уголок его рта дернулся. — Всегда пожалуйста, — он повернул голову, синие глаза болезненно блестели, а на губах играл намек на веселье. — Не годится, чтобы защитницу моего народа убили в первый же день работы.

Я улыбнулась. — Похоже, эти крылья полезны в бою.

Веселье тут же погасло. Он сжал рот в тонкую линию. — Может быть, мы сможем оставить это только между нами.

— Только если скажешь мне почему.

— Ты видела то, что нашему роду запрещено показывать посторонним, Эви. В первый раз трансформация произошла, чтобы я мог доказать свою точку зрения. Во второй, стала инстинктивной реакцией во время боя, с ней мне стоило бороться еще усерднее. Эти полукровки никогда не должны были видеть меня таким.

Если бы слова могли физически причинить боль, то от такого количества самобичевания в его голосе он упал бы на пол, рыдая, как ребенок. Понимала потерю контроля, поскольку чувствовала её много раз в ходе своей работы. Понимала, что если в пылу боя совершаются необдуманные действия, то они могут иметь негативные последствия. Я только не понимала ненависти к себе из-за мелькающего маленького перышка.

— Назови меня тупицей, — проговорила я, — но никак не разберусь. У тебя вырастают крылья, когда ты злишься?

— Нет, не так… — он резко выдохнул через нос. — Ты когда-нибудь задумывалась о причинах выбора Уолкинами пацифизма? Почему мы предпочитаем держаться подальше от конфликтов и выбираем жить в мире с вашим видом?

— Не совсем.

Существовало много вещей касательно различных видов Падших, о причинах которых я не задумывалась; было легче просто принять их, чем подвергать сомнению. Уолкины предпочитали мир. Оборотни-кошки всегда искали повод для драки. Гремлины — падальщики. Вампиры считали себя выше любого другого живого существа. Люди отчаянно хотели сохранить наш город нетронутым и под своим контролем.

Под пристальным взглядом Фина мне стало стыдно за это отсутствие интереса. Если знание — это сила, то я чертовски слаба. — Почему, Фин? — спросила я. — Все оборотни могут делать то же, что и ты?

Он ответил не сразу. Казалось, он изучал меня, пристально глядя в мое лицо. Какие бы вопросы ни возникали у него в голове, какие бы последствия ни обдумывал, он нашел на них ответы. И принял решение.

— Не все, но некоторые из кланов могут, — сказал он. — Те из нас, кто обладает способностью к частичному обороту, считаются… выше классом, чем те, кто не может этого сделать. Мы жили среди людей очень долгое время. Намного дольше, чем остальные и мы узнали достаточно, чтобы понимать, когда следует оставить битвы другим.

— Думаешь, именно поэтому Руфусу приказали вас уничтожить? — мой желудок скрутило узлом. — Тот, кто отдал приказ, знал о вашем положении в Собрании кланов?

— Подозреваю, что это так. Я боюсь, они знают других, кто обладает способностью к неполному перевоплощению, и что они могут стать следующей мишенью. Если не считать гремлинов, кланы составляют самую большую популяцию нелюдей в городе. Ослабление нас дает кому-то другому более сильную позицию.

Я прокрутила информацию в голове. Это определенно изменило мою точку зрения на сегодняшний день. Не только об обмане Фина, когда он добивался моей помощи, но и о действиях людей в последние десяти дней. Что-то здесь не чисто, и это не мусорные баки на улице.

— Почему ты не сказал мне об этом раньше? — спросила я. — Если тебе нужна моя помощь в защите Джозефа и Авроры, мне нужно знать все, прежде чем это станет значимым. Тебе нужно начать немного доверять мне.

— Так же, как ты мне доверяешь?

— Думаю, у нас обоих проблемы с доверием.

— Ты говоришь, что поможешь мне, и я верю. Пожалуйста, пойми, у кланов есть строгие правила относительно того, с кем мы делимся определенной информацией. Ты видела, как я меняюсь дважды, и я не в силах это изменить. Просто прошу тебя и твоего друга никому об этом не рассказывать.

— Я никому не говорила и сомневаюсь, что Вайяту это удалось. — Телефон в моем кармане должен зазвонить, черт возьми. И скоро. — Кто еще в опасности?

— Я не могу сказать тебе.

— Помнишь, мы только что говорили о доверии?

Его ноздри раздулись. — Если Собрание решит поделиться с тобой информацией, пусть будет так. Я не могу пойти против их воли. Ещё нет.

Ещё нет. Верный признак того, что он стоит на распутье; но просто не готов сделать шаг. — Ладно, хорошо. Неужели все Уолкины обладают частичным оборотом?

— Все ли люди делают стойку на руках?

Все мои саркастические реплики иссякли. — Что?

— Все Уолкины, — его слова прозвучали так, словно он болен. Последовательность букв, которые он с трудом мог произносить. — У людей есть потребность навешивать ярлыки на других, для облегчения понимания действительно сложных отношении. Мы жили как община, но были двух видов. Кони способны к неполному перевоплощению. А вот Страй — нет.

— Кони и Страй, — попробовала слова на вкус. За последние два дня я узнала больше о названиях, которые Падшие использовали сами для себя, чем когда-либо удосуживалась узнать самостоятельно. Мы с Даникой были — за неимением термина, который мог бы хоть как-то объяснить нашу странную дружбу — деловыми партнерами. И даже это звучало чертовски холодно.

Наши пути пересеклись почти два года назад, когда триада расследовала серию убийств в ночном клубе. Мы (как оказалось, несправедливо) думали, что за убийствами стоит двоюродный брат Даники. Она напала на меня в обличье сокола, и я думаю, что именно её внешность и свирепость, с которой она защищала своего кузена, помогли мне увидеть в ней не просто Падшего, но и воина. И именно её любопытство к людям впоследствии продолжало подпитывать наше общение.

Общение в строгих рамках. Она говорила о личных делах клана примерно так же часто, как я обсуждала секреты триады — никогда. Я очень редко говорил о себе, хотя она была менее осторожна. В основном мы обменивались информацией о других видах. А через два года знала о ней столько же личной информации, сколько и о мужчине, сидевшем рядом со мной, — и с ним я знакома около восьми часов.