— Кланом Черных Змеев заправляют десятиклассники? — спросил Андрей.

Ефрем Коваль вынул из-за оби листок, поднял бумагу к лицу и зачитал:

— Два десятка три десятиклассника, двенадцать девятиклассников, девять наложниц. Общая численность — четыре десятка четыре ученика.

— Прямо клубок гадов, — сказал Лютин.

— Нам бы столько наложниц, — вздохнул Адам Смирнов.

— Нам бы столько самураев, — возразил Серали Султанов, черные узкие глаза сверкнули, — и вся школа тут же подчинилась бы клану Охотникова.

— Сейчас нам предстоит драться не с Черными Змеями, — сказал Лис, — а с кланом Красоткина. Долг мести за убийство их оябуна еще никто не оплатил.

За спиной Лиса висел иероглиф «месть, отомстить, возмездие», похожий на морду демона с фасеточными глазами и прямоугольным ртом.

— Мы пощадили красоткинских, — возразил Андрей.

— Скорее мы упустили подходящий момент для удара, — сказал Лис. — Ты был так великодушен, Сингенин-сан, что позволил красоткинским расплатиться с тобой за позор поражения их оябуна. Только у чистоплюев есть также обязательство перед Красоткиным-сан — отомстить.

Внутри клинка катаны зажглись два красных глаза. Меч — отражение Духа самурая — показал, как волк оскалился.

— В клане Красоткина на текущий момент двенадцать самураев и одна наложница, — прочитал с листка Коваль.

— И среди этих треклятых самураев Лина Апостолова-сан, — сказал Смирнов и коснулся двумя пальцами губ. — Слышал, Красоткин-сан изуродовал все-все ее тело рубцами, широкими и волнистыми, как будто на коже нарисовали воронки смерчей.

— Ха! Я бы взглянул на уродские дойки белобрысой, — сказал Анджей Казаков.

— А наложница — это Рида Видждан-сан, — вздохнул Смирнов. Небесно-голубые глаза Адама смотрели в потолок, белокурый хвостик, тонкий и прямой как кинжал, слегка подрагивал. — Когда Видждан-сан ступает, черные волосы волнуются и сверкают как грозовая туча.

— И на грудки наложницы я бы поглазел, — улыбнулся Казаков.

Андрей прикрыл ладонью глаза волка на клинке.

Кружок озабоченных мальчишек, а вовсе не совет дайме.

— Ко мне сегодня подошла Ява-сан, — сказал круглолицый Ждан Рябов, — просила пойти в ее комнату и понаблюдать, что она сделает с бананом, выданным на завтрак.

— Последний раз бананы раздавали в столовой больше двух недель назад, — сказал Лютин.

— Прошу одну вытянку! — поднял руку Коваль, вынул из-за оби тетрадку, перелистнул пару страниц и прочитал: — Две недели и шесть дней.

— Мерзкое зрелище: Ява-сан с торчащей внизу живота черной гнилой палкой, — сказал Глеб.

— Ясно же, что Рябов-сан согласился пойти в комнату Явы-сан только за кусочек банана, — хмыкнул Казаков, — хоть кусочек и гнилой.

— Ява-сан предлагала целую треть, — сказал Рябов, — но я отказался из-за ритуала посвящения Сингенина-сан. Я как настоящий самурай равнодушен к еде.

Живот Рябова тихо заурчал.

— Мы ценим твою жертву, Рябов-сан, — Лис слегка поклонился. — Уважаемые дайме, красоткинские скорее всего нападут на Андрея завтра утром.

Казаков вдруг наклонился через круг стертого линолеума к Андрею.

— Кстати, Сингенин-сан, — сказал Казаков, — семиклассники тоже заглядываются на Амурову-сан — имей в виду. Особенно когда Амурова-сан ходит по коридорам одна. Семиклассники — хоть и мелюзга, но тыкалки у них уже чешутся, а мечи такие же острые, как у нас.

— Семиклассники как крысы: только когда их много, смелеют и набрасываются, — сказал Лютин. — Кланы Райдэна и Черных Змеев забрали всех семиклассниц, вот мелюзга тыкается в кулак и бесится.

— А мы не тыкаемся в кулак? — Казаков приподнялся на стуле, открыв на стене за ним иероглиф «клевета, обман, ложь» — кривое лысое дерево. — У нас всего одна наложница, которую сначала присвоил Охотников-сан, а теперь, — синие иглы Андрея впились в лицо говорившего, и Казаков быстро закончил, — а теперь тоже занята. Перебиваемся, как волки, редкой добычей.

— Что за редкая добыча? — спросил Андрей. Дайме тяжко вздохнули, головы с хвостиками поникли.

Смирнов возбужденно застучал пятками по полу и взмахнул рукой, непроизвольно указав на иероглиф «голод, быть голодным, недоедание».

— Вот у Черных Змеев, — сказал Адам, — три десятка парней и тринадцать девочек. Коваль-сан, значит, каждому змееносцу достается самое меньшее по две девочки?

— И вовсе не две, — сказал Коваль, — наоборот, на одну девочку…

— Три! — воскликнул Казаков. — В клане Райдэна семь самураев и пять наложниц. Выходит на парня три девчонки! Предлагаю прямо сейчас напасть на клан Райдэна и забрать каждому по три наложницы!

— Да с какого демона три? — спросил Коваль.

— А сами виноваты, — бросил Глеб. — Порубили почти всех одноклассниц в пятых-шестых классах. Кто играл с вакидзаси в «Кис-Царап-Мяу» и «Рубится — не рубится»? Теперь перебиваетесь.

— Лютину-сан лучше всех, — сказал Казаков, — для него даже семиклассницы староваты.

— Казаков-сан, мне же плевать на твои вкусы, — сказал Глеб, — плевать, что ты не брезгуешь похаживать к Яве-сан.

Два ученика посмотрели друг на друга, каждый потянулся к правому бедру.

Резкие стуки сотрясли тишину, дайме обернулись к Сингенину, и лица их побледнели.

Голый клинок катаны стучал по ножке стула под новичком. Рука Андрея крепко держала пластиковую рукоять, колючий взгляд вонзался в глаза соклановцев по очереди.

— ЧТО. ЗА. РЕДКАЯ. ДОБЫЧА, — бросал новичок по слову после каждого удара.

Дайме молчали. Выхватить катану из ножен, прежде чем новичок ударит, не было шансов. Смирнов подвинулся на правую половину сиденья, подальше от острого клинка сбоку.

— Сингенин-сан, любая, — сказал Казаков. — Тебе, похоже, нравятся рыжие?

— Я больше не буду повторять, — резко сказал Андрей, и клинок взмыл вверх. Острие меча указало на иероглиф «убить, истребить, уничтожить, невыносимо, до смерти». Смирнов против воли прикрыл глаза рукой.

— Сингенин-сан, — улыбнулся Лис, — мы поговорим об этом позже.

Андрей уставился на бесцветного, но Лис неподвижно улыбался синим иглам. А затем сказал:

— Андрей, убери меч.

И Смирнов понял: ничья кровь не прольется.

Лис так часто произносил это сочетание: личное имя и приказ из двух-трех слов, и это так часто срабатывало, что у дайме выработался рефлекс подчиняться трехпалому не рассуждая.

«Ждан, съешь яблоко».

«Ефрем, возьми девчонку».

«Серали, срази наглеца».

«Глеб, оголи меч».

Каждый приказ отвечал Духу дайме, его телесным позывам и тайным желаниям. Лис отдавал десятки, сотни приказов, исходящие от них импульсы поступали в мозг дайме, тесно переплетались с удовольствием от съеденных яблок или истыканных девчонок, или убитых наглецов, — и эта связь крепла с каждым новым приказом.

Эта связь так окрепла, что дайме вскоре наслаждались, просто исполняя приказы Лиса, любые приказы.

«Глеб, свяжи мальчишку… Глеб, выйди за дверь… Глеб, не слушай крики».

Эта связь породила у самураев новый рефлекс. Рефлекс беспрекословного подчинения.

«Серали, следи за другими дайме… Серали, следи за наложницей… Серали, следи за Стасом… Серали, докладывай мне».

И дайме возбуждались каждый раз, когда Лис называл их по имени. Противостоять рефлексу не хотелось, ведь он обещал наслаждение. И наслаждение приходило, а вместе с ним и уверенность, что будет награда.

«Адам, на колени… Адам, закрой глаза… Адам, открой рот…»

Лис прекрасно знал тайные желания дайме и удовлетворял зов нутра каждого.

«..Адам, не подглядывай… Адам, лижи, води языком… Адам, часто-часто».

Даже если приказы претили прихотям дайме, никто не ослушивался Лиса. Личное имя и два-три слова околдовывали как магическое заклинание, обещали вскоре восполнить небольшую жертву мешком яблок, дюжиной наложниц и горой вражеских трупов.

«Ждан, отдай порцию Амуровой».

«Ефрем, забудь рыжую».

«Серали, не сегодня».

«Глеб, отпусти меч».

— Позже ты мне расскажешь, — сказал Андрей.

Новичок убрал катану в ножны и словно растворился в тусклом свете ламп. Иголочный взгляд пропал, дыхание утихло, почти исчезло, а лицо с телом застыли. Взгляд Смирнова скользил по новичку, как по неживым стенам и партам, ни за что не цепляясь. Новичок словно окаменел.

— Впервые на совете дайме так тихо, — произнес Лис. — Помимо клана Красоткина, нам может грозить голод. Коваль-сан, поясни, сколько порций раздали в столовой за последние два дня.