Снова длительная пауза, слышно только попискивание карманного мнемографа. Наконец, оно прекратилось, и вслед за этим последовал вздох облегчения:

— Нудное занятие… Как будто все можно предусмотреть заранее.

И деловым тоном:

— Сиди здесь, я вернусь через час и пойдем на ужин.

— Хорошо… Вот, как раз и займусь работой — доктору ведь обещал. Интересно, есть здесь розетка?

— Вот она, над шкафчиком… Ты и в самом деле думаешь починить эту штуку?

— А как же! Я ведь успел прихватить с собой несколько сотен чистых кристаллосхем, а с ними что угодно можно починить.

— А-а, вот что это такое…

— Отличная вещь! Они нам еще пригодятся, вот увидите!

— Возможно… Дверь не открывай. Хотя… какой тут замок. Ну, все равно…

…Выходя, Антор внутренне улыбался, вспоминая, как они осваивали непривычное жилье. Крохотная каморка, поджариваемая с одного бока реактором, больше всего напоминала лежащий на боку бидон с крышкой-дверью. Первым делом Мовай перепутал кнопку освещения с кнопкой уборки спального места, и оно уползло у него из-под ног. Оказалось, в выдвинутом состоянии они занимают почти всё помещение. «Иллюминатор» оказался аварийным выходом через реактор — Антор едва не рассмеялся, увидев, как его подопечный, открыв заслонку, обескуражено разглядывал грубо намалеванный череп с подписью: «Молись, салага!» В общем, жить было можно.

Поднявшись до седьмого уровня, хонниец быстро нашел дежурного и оставил в памяти внутренней инфор-сети свою записку на имя Прэгга. Если он утвердит этот план, то ответа не последует — и, значит, можно будет действовать. И сработает маленькая хитрость, заложенная в этот безупречный по всем статьям документ — Антор не оставил в нем ни одной минуты на всегдашние психические, идеологические и прочие вдохновляющие процедуры. Хитрость, конечно, шита белыми нитками, но терять-то ему все равно нечего. А при удаче можно, наконец, избавиться от этих занудных церемоний с пением гимна и прочищением мозгов внушением. Пускай Прэгг выбирает, что ему нужнее — подготовленный «сенс» или набитый рвением болван.

…В оставшиеся полчаса он решил зайти к доктору, благо медотсек располагался рядом. Доктор встретил его так, будто давно ждал:

— Заходи, заходи, — замахал он рукой вставшему на пороге Антору, — есть новости!

— Какие? — хонниец прошел в кабинет, на привычное место сбоку от экрана связи — если кто и вызовет медотсек, то его не заметит. Врач не стал садиться, продолжая суетливое хождение и поминутно натыкаясь на захламившее помещение предметы медицинского обихода:

— Такие новости, что касаются нас обоих… Вернее, больше тебя. Да уже, собственно, коснулись — догадываешься?

Антор пожал плечами:

— Кроме того, что меня выжили с верхнего уровня за драку…

— Предлог, только предлог, — загорячился врач, — дело совсем в другом!

— В чем же?

Он таинственно прищурился:

— Секретный приказ.

— Приказ?

— Да. Я слышал от одного из помощников капитана. Правда, для этого пришлось применить… кое-что.

Антор догадывался — что. Во все времена у медиков были сильнодействующие средства — от простого алкоголя до электронного блаженства нейроизлучателя. В состоянии эйфории выбалтываются самые важные тайны — к счастью, после этой процедуры память отшибалась начисто, как после длительной попойки. А такой специалист, каким являлся доктор, мог провести ее как нельзя лучше.

— …«О мерах по ужесточению дисциплины» — каково названьице! — голос толстяка звучал сардонически. Он говорил теперь вполголоса, наклонившись к самому лицу собеседника:

— Предлагается нас всех лишить того единственного, что у нас оставалось — происхождения. Все привилегии для высших каст по отношению к нам отменяются — отныне может считать себя «серыми», если не хуже.

— Но почему об этом не объявлено?

— Да потому что боятся! — взорвался врач. Лицо его покраснело от возмущения:

— Никто не хочет неприятностей — ты же знаешь, что превентивно осужденные составляют десятую часть всей пехоты…

— Теперь мне все ясно, — обронил Антор, поднимаясь, — неясно только, говорить ли об этом…

— Кому? Этому твоему новичку?

— Да… Пожалуй, не стоит — а вдруг он расстроится и твою машину не починит?

Толстяк расплылся в добродушной улыбке:

— Скажи ему, пусть заходит, когда захочет…

— Быстро ты определился.

— Да уж, поверь — я сразу вижу, что за человек ко мне пожаловал. Профессиональное чутье.

— И что же подсказывает твое знаменитое чутье? — с легкой насмешкой спросил Антор, собираясь уже выходить.

— Что? — доктор задумался, потом произнес медленно, словно выбирая слова:

— Вот что… Ты уже достаточно поварился тут… Не следует на него жать, особенно в том, что называется совестью.

— Никто и не собирается его насиловать, — сухо проговорил хонниец.

—Ну-ну, зачем же обижаться, — доктор примиряюще похлопал его ладонью по спине, — только я ведь еще и обследовал его по всем правилам…

— Хм… Ладно, старый клистир, ты меня растрогал — отныне буду ходить за своим напарником, вытирать ему нос и поправлять слюнявчик…

— Неисправим, совершенно неисправим! — с притворном негодовании закричал врач и вытолкнул его за дверь, приговаривая:

— Давай, давай, у меня сейчас процедуры, и не твое это собачье дело в чужих мозгах копаться…

…Разговор, несмотря на его завершение, вселил в душу беспокойство — черт его знает, чем обернется это «ужесточение». И как можно реально уравнять права (вернее, бесправие) безродного «серого» со случайной наследственностью и представителя высшей касты, продукт десятков поколений генетического отбора… Но говорить об этом Моваю, пожалуй, действительно не стоит — пока что он воспринимает все происходящее, как должное — и пусть его остается в приятном неведении.

…Насыщенный неприятностями день еще не закончился — Антор убедился в этом, повернув в свой тупичок. Убедили его толпящиеся возле их «дрыхалки» человек пять подозрительного вида типов без нашивок. А когда он увидел среди них афрана, его беспокойство перешло в тревогу. Длинный костлявый детина водил перед лицом Мовая грязной пятернёй, и хонниец расслышал слова, произнесенные с каким-то гнусавым акцентом:

— Ты наших порядков ще не знаешь, сопля, и молчи в книс, поня-а? Или объяснить? Гы-гы-гы!

Его поддержал одобрительный регот — Мовай испуганно переводил взгляд с одного на другого… Антор неслышно подошел сзади; его никто не заметил — компания была слишком занята педагогическим процессом. Порыскав глазами по сторонам, он увидел, что крышки ячеек плотно закрыты и сделал из этого соответствующий вывод — это не местные. Тяжелый запах, исходивший от толпы, подтверждал догадку — ведь рыжий Ойл говорил о вошебойке, а после нее пахнет только паленым… Вокруг не видно ничего похожего на оружие — хонниец не мог решить, что же делать. А события между тем разворачивались…

Толковище, как видно, решило проучить слишком молчаливого новичка, и угрожающе загудело — губы у юноши дрожали, он оглядывался, как затравленный зверь. Глаза его вспыхнули надеждой, когда из-за спин он увидел своего командира — это заметил и главарь, стоявший прямо перед ним. Обернувшись, он быстро-быстро общупал нежданного гостя маленькими злыми глазками и медленно оскалился в усмешке:

— Это ище за хлуд… Ты кто, скотинка?

Отступать было некуда — Антор не ответил. Он стремительно и молча прошел к двери — никто не успел задержать его. Возле двери стоял, прислонившись, здоровенный детина с осоловелым лицом, обезображенным сиреневой сыпью. Ничуть не замедлив движений, словно завороженный их ритмом, хонниец рванул дверь на себя — вертушка повернулась вокруг оси, и детина, потеряв равновесие, начал валиться на спину… Возможно, он удержался бы на ногах, но Антор не дал ему такой возможности — изо всех сил он толкнул дверь от себя. Глухой стук возвестил о том, что другая сторона крышки-вертушки вошла в соприкосновение с затылком верзилы. Потрясенный ударом, он с грохотом рухнул на палубу — Антор схватил афрана за руку и через тело поверженного зашвырнул его внутрь, затем юркнул с другой стороны — и был таков.