Глава пятая

Один из дедушек Холдена в молодости выступал на родео. На всех фотографиях он выглядел одинаково — высокий, мускулистый, атлетически сложенный мужчина с ковбойской шляпе и с огромной пряжкой на ремне, но в детстве Холден помнил его только тощим, бледным и сгорбленным. Годы как будто сорвали с него лишнее и превратили цветущего юношу в похожего на скелет старика.

Его поразило, в кого превратился Фред Джонсон.

Всё еще высокий, но гора мышц по большей части куда-то ушла, оставив после себя лишь пустые складки кожи на трицепцах и шее. Черная шевелюра сначала поседела, а потом и вовсе перешла в лысину. И если он все еще излучал ауру мощи и властности, это означало, что та проистекала вовсе не от его физических данных.

Когда Холден сел, на столе Фреда стояло два бокала и бутылка с чем-то темным. Легким кивком хозяин кабинета предложил выпить, на что Холден кивнул. Пока Фред наливал, Холден с тяжелым вздохом откинулся в кресле и поблагодарил.

— Я как раз искал повод выпить. — Фред пожал плечами.

— Я благодарю не за выпивку, хотя и за нее тоже. Спасибо, что помогаешь с «Роси». Деньги от Авасаралы поступили, но у нас обнаружились повреждения, о которых я и не подозревал, когда выписывал счет. Если бы не твоя скидка «любимого клиента», мы бы сели в лужу.

— А кто сказал, что у тебя есть эта скидка? — с улыбкой спросил Фред, передавая Холдену бокал, и со стоном уселся в своё кресло. Входя в кабинет, Холден и не подозревал, насколько боялся этого разговора. Пусть он и знал, что это обычный деловой разговор, но чувствовал себя, будто просит о подачке, и положительный ответ — уже хорошо, а то, что Фред не заставил его молить об этом, а дал почувствовать, будто разговаривает с другом — вообще прекрасно.

— Выглядишь стариком, Фред.

— И чувствую себя так же. Но это лучше альтернативы.

Холден поднял бокал:

— За тех, кто не с нами.

— За тех, кто не с нами, — повторил Фред. Оба выпили. — С каждой нашей встречей этот список все длиннее.

— Мне жаль Быка. Но, считаю, он спас всю Солнечную систему. Насколько я его знал, он бы это счел весьма крутым.

— За Быка, — подняв бокал, произнес Фред.

— И за Сэм, — повторил Холден, поднимая свой.

— Я скоро вас покину, поэтому хотел с тобой повидаться.

— Погоди, как это — «покинешь»? В смысле, просто покинешь, или как Сэм и Бык?

— Не дождешься. Мне надо вернуться на Медину, — ответил Фред. Он плеснул себе еще бурбона, сосредоточенно хмурясь, словно совершая крайне деликатную операцию. — Там вся жизнь кипит.

— Да ладно? Мне казалось, генсек ООН и марсианский премьер-министр собираются встретиться. Я думал, ты тоже туда полетишь.

— Пусть говорят, сколько влезет. Реальная сила — в географии. Станция Медина — это главный узел, на которой завязаны все кольца. Именно там реальная сила будет находиться еще долго.

— Ты думаешь, Марс и ООН еще долго дадут тебе заправлять всем этим? У тебя фора, но у них — куча весьма смертоносных кораблей, и они бросят их на тебя, если решат отобрать твое добро.

— Мы с Авасаралой держим руку на пульсе. Не позволяем ситуации выйти из-под контроля, — Фред сделал большой глоток. — Но у нас две большие проблемы.

Холден поставил бокал. Он начал понимать, что скидкой на ремонт эти переговоры не закончатся.

— Марс, — сказал Холден.

— Да, Марс умирает, — кивнул Фред, — и это не остановить. Но нам еще и экстремисты из АВП не дают покоя. Прошлогоднее нападение на Каллисто — их рук дело. Водный бунт на станции Паллада и еще кое что. Пиратство процветает, и большинство этих кораблей носит на себе их рассеченный круг.

— Я думал, что все их проблемы решатся, если у каждого будет собственная свободная планета.

Прежде чем отвечать, Фред отхлебнул из своего бокала.

— Их позиция такова: астеры приспособлены к жизни в космосе. Перспектива создания новых колоний с воздухом и гравитацией уменьшает экономическую базу, от которой они зависят. Заставлять всех спускаться в гравитационный колодец — нравственный эквивалент геноцида.

Холден моргнул.

— Свободные планеты — геноцид?

— Они утверждают, что быть адаптированным к низкой гравитации — не физический недостаток, а их сущность. Они не хотят жить ни на какой планете, а значит, таким образом мы их убиваем.

— Ладно, я могу понять нежелание провести полгода накачанными стероидами и стимуляторами роста костной ткани. Но каким образом мы их убиваем?

— Потому что не все смогут это пережить. Но дело даже не в этом. А в том, — сказал Фред, махнув в сторону окружающей их станции, — что как только у каждого появится планета, всему этому конец. Как минимум на несколько поколений. Может, навсегда. Нет смысла вкачивать ресурсы во внешние планеты или добывать ископаемые на Поясе, если можно найти то же самое в гравитационном колодце, а вдобавок — бесплатный воздух и воду.

— И поскольку у них нет того, что нужно всем, они перемрут от голода?

— Так они думают.

Фред и Холден молча выпили.

— Да, — наконец сказал Холден. — Они правы. Но непонятно, как они могут этого избежать.

— Есть люди, пытающиеся это выяснить. Но обстановка накаляется.

— Каллисто и Паллада.

— А совсем недавно они пытались атаковать Землю на старом, уже съеденном молью грузовике.

Холден рассмеялся.

— Я не слышал, что Землю бомбили. Наверное, не сработало.

— Ну, это было самоубийственное нападение, и самоубийством оно и ограничилось. Патрульный флот ООН на орбите превратил ту баржу в газ на расстоянии одной АЕ от планеты. Никакого ущерба, тишина в прессе. Но возможно, они лишь прощупывали почву. И планируют устроить грандиозное шоу, показав, что Пояс нельзя игнорировать. И мне страшно до усрачки, потому что я понимаю — никто не знает, что им взбредет в голову.

Слегка покатый главный коридор жилого кольца станции Тихо был заполнен рабочими. Холден не обращал особого внимания на расписание, принятое на станции, но сообразил, что толпа означает пересменок. Что же еще — разве что организованную эвакуацию без какого-либо звукового сигнала.

— Йоу, Холден! — сказал кто-то, проходя мимо.

— Привет, — ответил Холден неизвестно кому.

Он пока не понял, как обходиться с известностью. Люди таращились, шептались, показывали пальцами, когда он оказывался рядом. Он сознавал, что в основном никто не хотел его оскорбить. Просто удивление — тот, кого они видели только на экранах, вдруг появился в реальном мире. Все их перешептывания заключались лишь в «Это Джеймс Холден? Мне кажется, это Джеймс Холден».

— Холден, как дела? — спросила женщина, идущая навстречу.

На Тихо жили около пятнадцати тысяч человек, работая в три смены. Небольшой городок в космосе. Холден не вспомнил заговорившую с ним и знакомы ли они, поэтому просто улыбнулся и произнес:

— Привет, как дела?

— Всё по-прежнему, — отозвалась она, проходя мимо.

Когда Холден добрался до двери своего номера, то с облегчением обнаружил, что внутри только Наоми, сидящая за обеденным столом с дымящейся кружкой чая перед собой и отсутствующим взглядом. Холден не знал, впала ли она в меланхолию или решает в уме сложную инженерную проблему — в обоих случаях она выглядела примерно одинаково.

Холден налил себе из крана чашку воды и сел напротив, ожидая, когда она заговорит первой. Наоми глянула на него сквозь пряди волос и грустно улыбнулась. Значит, меланхолия, а не инженерия.

— Привет, — сказала она.

— Привет.

— У меня кое-какая проблема.

— Я могу это исправить? — спросил Холден. — Скажи, в чем дело.

Наоми отхлебнула чая, выгадывая время. Плохой знак, потому что она явно не знала, как об этом заговорить. Холден почувствовал, что мышцы живота сворачиваются в тугой узел.

— В определенном смысле это проблема, мне нужно уехать и кое-чем заняться, а тебе там делать нечего. Вообще нечего. Потому что если ты там будешь, то попытаешься всё исправить, а тебе это не под силу.

— Я не понимаю.

— Когда я вернусь, то обещаю, что всё-всё расскажу без утайки.

— Погоди. Вернешься? Куда ты отправишься?

— Для начала на Цереру. Но все может оказаться гораздо сложнее. Я не знаю, сколько времени буду отсутствовать.

— Наоми, — Холден перегнулся через стол и взял ее за руку, — ты меня уже сейчас пугаешь до усрачки. Ты никак не можешь улететь на Цереру без меня, особенно если это что-то плохое, а у меня такое чувство, что это на самом деле что-то очень плохое.