Наоми отставила чай и обхватила его руку своими. Ладонь, которой она держала чай, была теплой, другая оставалась холодной.

— Разве что так и есть. Давай не будем торговаться по этому поводу. Либо я поеду потому, что ты меня понимаешь и дашь возможность самой во всем разобраться, либо потому, что мы расстались и у тебя нет никаких прав вмешиваться в мою жизнь.

— Погоди, что?

— Так мы расстаемся или как? — спросила Наоми и стиснула его руку.

— Конечно же нет.

— Ну спасибо, что разрешил мне разобраться самостоятельно.

— А я разве сейчас именно это сказал?

— Ну да, вполне определенно. — Наоми встала. Рядом с ней на полу стояла собранная сумка, которую Холден раньше не заметил. — Я буду выходить на связь, когда смогу, но если не смогу, то не ищи в этом скрытый смысл.

— Ладно, — ответил Холден. Все происходило словно во сне. Наоми, стоявшая у торца стола с оливково-зеленым вещевым мешком в руках, казалась где-то далеко-далеко. Комната увеличилась в размере, а Холден наоборот сжался. И все вокруг поплыло, когда он тоже встал.

Наоми бросила сумку на стол и крепко его обняла. Прижавшись подбородком к его лбу, она прошептала:

— Я вернусь. Обещаю.

— Ладно, — повторил он, не в состоянии произнести что-то другое.

Обняв его напоследок, Наоми схватила сумку и подошла к двери.

— Подожди, — сказал Холден.

Наоми обернулась.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она и ушла.

Силы покинули Холдена, и он снова сел. Сложно сказать, прошла минута или час, прежде чем он заставил себя подняться. Он хотел было позвонить и предложить Амосу выпить, но вспомнил, что и Амоса, и Алекса тоже нет.

Все разъехались.

Как странно, что изменилось всё и одновременно ничего. Холден просыпался каждое утро, чистил зубы, надевал свежую одежду, завтракал. В девять часов прибывал в ремонтные доки, натягивал скафандр и присоединялся к бригаде ремонтников «Росинанта». Восемь часов подряд ползал по конструкции корабля, кабелям креплений, устанавливаемым маневровым двигателям, латаемым дырам. Холден не обладал знаниями, как все это исправить, но хотел знать, поэтому тенью следовал за техниками, выполнявшими по-настоящему сложную работу.

Все казалось обычным и заурядным, как и прежде.

Но когда спустя восемь часов он возвращался в свой номер, его там никто не ждал. Впервые за многие годы он остался действительно один. Амос не придет, чтобы предложить прошвырнуться по барам. Алекс не станет пялиться в телевизор, развалившись на диване и отпуская язвительные замечания. И Наоми не поинтересуется, как прошел его день, и не станет сравнивать записи о проделанном ремонте. В номере даже пахло запустением.

Раньше Холден за собой такого не замечал, но он начинал понимать, что сильно нуждается в семье. Он вырос в семье с восемью родителями, а уж дедушек, бабушек, теть, дядьев и кузенов и вовсе было несчетное количество. Когда Холден поступил на флот и покинул Землю, то четыре года в Академии провел вместе с однокашниками, соседями по комнате и подружками. Даже после позорной отставки со службы он отправился прямиком работать на «Чисто-Прозрачно» и «Кентербери», где попал в целую семью из сослуживцев и друзей. А если и не друзей, то хотя бы людей.

На Тихо он сблизился только с двумя людьми — Фредом, который был так занят политическими интригами, что едва находил время вздохнуть, и с Сэм, погибшей в медленной зоне несколько лет назад. Сакаи, заменивший Сэм, — компетентный инженер и, похоже, серьёзно относился к ремонту корабля, однако интереса к расширению общения не проявлял.

Поэтому Холден в основном пропадал в барах.

В баре «Голубой цветочек» было слишком шумно и слишком многие знали Наоми, но не его. Места же рядом с доками полнились громогласными рабочими, закончившими смену и ищущими драки с известным человеком — это казалось им неплохим способом выпустить пар. Забегаловки, посещаемые более чем четырьмя завсегдатаями за раз, в очередь выстраивались, чтобы заполучить фото с Джеймсом Холденом, а потом час терзать его вопросами. Поэтому он нашел небольшой ресторанчик, угнездившийся в боковом коридоре между жилой зоной и магазинами. Ресторанчик специализировался на том, что жители Пояса называли «итальянская еда». В нём имелся (и похоже всеми игнорируемый) крохотный бар в задней комнате.

Холден мог просматривать последние новости на своем терминале, читать сообщения и наконец-то пролистать все книги, что скачал за последние шесть лет. В баре подавали ту же самую еду, что и в ресторане. Хотя никто из землян никогда не назвал бы ее итальянской, она все же была съедобной. Убогие коктейли стоили недорого.

Жизнь могла быть вполне сносной, если бы Наоми не пропала из его вселенной. Алекс регулярно посылал сообщения о том, где он сейчас и что поделывает. Терминал Амоса автоматически отправлял сообщения, из которых Холден знал, что он приземлился на Луне, а потом в Нью-Йорке. От Наоми — ничего. Но она еще существовала, по крайней мере, ее терминал, поскольку сообщения Холдена куда-то всё же поступали, и она все время оставалась в сети. Но в ответ он получал лишь «ваше сообщение доставлено».

Спустя пару недель этой однообразной новой жизни с дрянной итальянской едой и дешевыми коктейлями его терминал разразился входящим вызовом. Холден знал, что это точно не Наоми, поскольку временна́я задержка не позволяла общение в реальном времени, если оба собеседника не на одной станции. Но Холден всё равно так быстро выхватил терминал из кармана, что тот улетел через весь зал.

Бармен по имени Чип поинтересовался:

— Переборщил с моими «маргаритами»?

— Даже выпить первую — это уже «переборщить», — ответил Холден и полез под столик в поисках затерявшегося терминала. — И вообще, обзывать это «маргаритой» — богохульство.

— Ровно такая «маргарита», которую можно получить из рисового вина и лаймового концентрата, — с оскорбленным достоинством ответил Чип.

— Алло? — закричал Холден, вдавливая кнопку приема вызова на терминале. — Алло?!

— Джим, привет, — раздался женский голос, ничуть не похожий на Наоми.

— Кто это? — спросил он. Вылезая из-под стола, он стукнулся макушкой о его край. — Твою мать!

— Это Моника, — раздалось из терминала. — Моника Стюарт, помнишь? Я не вовремя?

— Да я тут несколько занят, Моника, — ответил Холден.

Чип закатил глаза, и Холден продемонстрировал ему средний палец. В ответ бармен начал смешивать еще один коктейль. Видимо, посчитав это достойным наказанием за оскорбление.

— Поняла, — ответила Моника, — но я хотела бы кое-что с тобой обсудить. Мы можем как-нибудь пересечься? За обедом, выпивкой, еще как-то?

— Боюсь, что в обозримом будущем я застрял на Тихо, Моника. «Роси» сейчас на капитальном ремонте и потому...

— Я в курсе. Поэтому и звоню, я тоже на Тихо.

— А, ну да, — согласился Холден. — Точно.

— Сегодня вечером?

Чип поставил коктейль на поднос, и официант из ресторана напротив собрался его унести. Заметив, что Холден смотрит, бармен беззвучно спросил: «Еще один?». Перспектива провести еще один вечер над тарелкой с тем, что в ресторане незаслуженно называли лазаньей, заливая послевкусие «маргаритами» Чипа, показалась Джеймсу медленной смертью.

По правде говоря, ему было скучно и одиноко. Моника Стюарт, журналистка, появлялась, исключительно когда ей что-то было нужно. У нее всегда имелся скрытый мотив. Выяснить, что она хочет, и потом сказать «нет» — возможность скоротать вечерок не хуже любой другой. По крайней мере, он не будет похож на все его вечера с тех пор, как улетела Наоми.

— Да, конечно, Моника, давай поужинаем. Но только не итальянская кухня.

Итак, они поедали суши из лосося, выращенного в водохранилищах станции. Невероятно дорогое блюдо, но поскольку этот праздник оплачивала Моника за служебный счет, то Холден ублажал себя едой до тех пор, пока рубашка туго не обтянула живот.

Моника же ела весьма умеренно, иногда подбирая одинокие зернышки риса расчетливыми движениями палочек для суши. Игнорировала она и васаби. С тех пор как Холден последний раз с ней встречался, она немного постарела, но в отличии от Фреда это пошло ей только на пользу, придав ауру опытности и солидности в дополнение к внешности супермодели.