– Какие проблемы?

Я стал объяснять, что вот, мол, такие дела, по не зависящим причинам оказался без жилья и документов, и нельзя ли… Но и эти дослушивать меня не стали, а подхватили под белы руки и понесли куда-то, да так лихо. Краткое время я стелился по ветру, как паровозный дымок, затем мы подлетели к Райским Вратам, и дальнейшее путешествие я продолжил уже один, проскакав в силу инерции по облакам, а Врата за моей спиной с лязгом захлопнулись, и внутри загромыхал, судя по всему, весьма солидный засов.

Наступила ночь, засияли звезды, и тут обнаружилась неожиданная особенность моей бессмертной сущности – она явственно начала подмерзать. Ни есть, ни пить, ни всего прочего мне не хотелось, но космический холод ощущался вполне конкретно. Сперва я прыгал и поеживался рядом с Вратами, надеясь неизвестно на что, потом принялся двигаться перебежками вдоль стены и боксировать с тенью. Все это мало помогало. Тогда я попробовал зарыться в облака, и здесь убедился, что мне не первому пришла в голову эта счастливая мысль. Из недр особенно привлекательной на вид тучки, похожей на русскую печь, раздался незнакомый голос:

– Эй, братан, подгребай сюда!

В неком подобии пещеры уютно устроились четыре человека. Двоих я разглядел плохо – какие-то смутные фигуры в полумраке – помню, валялись они, задрав ноги, как солдаты на привале, а ближе ко входу, в позе патриция на пиру, со вкусом разлегся чубатый парень с длинной шеей и оспенными рытвинами на лице, и чуть дальше – величественный старик с бородой и лысиной, как у Льва Толстого. Смотрели все вполне дружелюбно.

– Привет, – сказал я, усаживаясь. – А меня из рая вышибли. Только что. И на засов закрылись.

– Эка невидаль, – хмыкнул парень – он-то меня и позвал. Говорил он с каким-то едва уловимым акцентом. – Привыкай. Засова тоже не бойся – утром откроют, опять зайдешь… Ты, браток, как я понимаю, вроде нашего, без аттестата?

– Ну да.

– У Иннокентия был?

– Это кто?

– На регистрации, в очках такой, интеллигента из себя, сволочь, строит.

– Был. Велел ждать, пока документы придут. Впереди, говорит, вечность.

– Это точно, вечность, – кивнул чубатый. – Тебя как звать-то?

– Володя. Я из Москвы.

– А я Витаутас. С сорок шестого года тут околачиваюсь. Возле Кохтла-Ярве энкаведешник, морда вертухайская, пол-диска из «папаши» на меня не пожалел… вся ваша пятьдесят восьмая статья у меня на спине прописана.

– Так ты что же, из этих, из «лесных братьев»?

– Ух ты, – восхитился Витаутас, – в восьмидесятом в Москве про «лесных братьев» знают! Неплохо… Да, только это не рекорд. Вон Митрич, Тамбовской губернии – кстати, познакомься – с шестнадцатого года кукует, постановления от Иннокентия ждет.

Я поскреб в затылке.

– Здорово… Впрочем, оно бы и ничего, но уж больно зябко. Если так каждую ночь выкидывать будут, замерзнуть недолго.

– Зябко? – вступил тут Митрич – кроме внешности иконописного пророка, у нет оказался еще и шаляпинский бас. – Зелены вы, молодой человек, сейчас видно, что новичок. Теперь, доложу я вам, лето. Теплынь. А повернет на зиму – вот тут-то не приведи Господь. Про Цельсия забудете, по Кельвину мерить начнете, если понимаете, о чем я говорю.

– Что, еще хуже станет?

– Слабо сказано, слабо сказано, – махнул рукой Митрич. – Позвольте, Владимир – не имею удовольствия знать вашего отчества – дать вам совет, как старожил этих мест. Во-первых, попытайтесь найти кого-то из родственников, или друзей, или знакомых – да не из первого, ближнего круга, а второго-третьего, а по возможности, еще выше – пусть попросят за вас, тут подобные протекции весьма в ходу…

– Да как же туда пробраться? – растерялся я. – Там забор, и Небесное Воинство стережет…

– Вот с этими постарайтесь не ссориться. Строги. А пуще всего опасайтесь угодить к их начальнику, архангелу Михаилу…

– Чистый зверь, – вздохнул кто-то из тех, что сидели сзади.

– Да-с, этот церемониться не станет. Ко всему прочему, он еще временами не в себе, и такое может удумать, что не возрадуетесь. А во-вторых, батенька, буде представится такая возможность, попробуйте пристроиться к тому месту где дают нектар. Это в здешних палестинах великое благо и много, много способствует.

– Нектар?

– Жидкость такая, – вмешался Витаутас. – Гонят они ее из чего-то. Сто грамм – и полдня хоть горы двигать, хоть море по колено. Ни привыкания, ни похмелья. Райская штука. Одна капля…

Но что именно производит эта самая капля, мне так и не суждено было узнать.

Послышался знакомый шелест, ангельское дуновение, и пещера наша облачная развеялась под взмахами крыл Небесного Воинства; среди звезд грянул трубный глас: «У Врат Небесных засели, охальники? Прочь, бесстыжие!», и вся наша компания бросилась врассыпную. Нигде я с тех пор не встречал ни удалого лесного брата Витаутаса, ни премудрого Митрича.

Утром, едва отворились Златые Врата, я помчался к Иннокентию. Ангел четырнадцатой категории, как всегда, приветливо улыбался.

– Ваше превосходительство, – заговорил я (на это мое обращение он хмыкнул, но ничего не сказал), – сами понимаете, я тут человек новый… в деталях не разобрался. Возможно, есть какой-то способ ускорить ход моего дела… Я готов приложить все усилия… посодействовать насколько смогу… Не знаю, правда, чем, но готов от чистого сердца.

– Другими словами, – перебил меня Иннокентий, – вы предлагаете мне взятку?

Собственно, так оно и было, но я слегка струсил.

– Ну… не совсем. Я, например, могу писать – сочинял для студенческого театра… Могу рисовать – и довольно неплохо… Я грамотный сантехник, опрокинутые системы, то да се… Да много еще чего…

– Почтеннейший Владимир Викторович… Святая простота. Если нам потребуется вдруг сочинить пьесу, здесь нет нужды звать сантехника, пусть даже самого грамотного – к нашим услугам Шекспир и Мольер. Что-то нарисовать могут Рембрандт и Веласкес – за ними, как вы понимаете, тоже далеко идти не придется… Однако, я оценил ваше несколько… ммм… наивное предложение. Весьма трогательно. Но увы – помочь ничем не могу.

– Да я там околею от холода за этими воротами! Вашего постановления, говорят, по сто лет приходится ждать!

Он даже брови поднял от удивления.

– Владимир Викторович! Да кто же вам обещал, что будет легко? Нет, нет, ступайте, вы меня огорчаете такими разговорами!

И потянулась волынка. Каждую ночь Небесное Воинство выставляло меня за ограду, и для начала я подхватил мерзейший насморк, который из жидкой формы быстро перешел в какую-то твердокаменную, а еще недели через полторы я закашлял. К концу августа в моих духовных легких хрипело и квакало так, что я едва говорил, да и ноги переставлял с трудом. Бородатый Митрич и впрямь оказался пророком – холод за райскими стенами медленно, но верно превращался в лютый мороз, и передо мной явственно обозначилась перспектива загнуться по второму заходу.

Но тут моя загробная судьба выкинула очередное коленце. Дело было первого сентября, я сидел у ограды сектора и грел на солнышке свою бессмертную сущность – озноб и кашель не отпускали меня теперь ни днем, ни ночью. И вдруг я обратил внимание, что на стене, где обычно знаменами реяли красные плащи Небесного Воинства – они там бродят, как тень отца Гамлета в известном фильме Козинцева, – никого нет. Пусто, разбрелась куда-то райская гвардия. Я не стал долго думать. Стена сплошь покрыта барельефами – фигурки каких-то святых в полукруглых нишах так что даже для такого полуживого доходяги, как я, сложности никакой. В один миг я уже был на другой стороне, тем более, что оттуда забор намного ниже.

Подробностей я разобрать не успел, уж очень торопился, потому что знал – времени у меня едва ли минута. Померещилось или нет, но вроде там побольше зелени и публика одета поразнообразней. Давясь кашлем, я дико озирался, высматривая какое-нибудь знакомое лицо, и неожиданно чуть не прямо перед собой увидел Высоцкого. Великий бард с какими-то людьми сидел за столиком с закусками прямо на улице, под тентом. Помню, была на нем черная водолазка, джинсы, и взглянул он на меня с веселым любопытством – что это за бомж в балахоне тут разбегался?