Он вышел в коридор и направился на кухню. Старый гарнитур, состоявший из нескольких навесных шкафов, накрытый скатертью стол, несколько табуреток и печка, на которой стоял чайник. На подоконнике Бекетов увидел несколько рисунков и брошенные в беспорядке карандаши. Кухня была такой же маленькой, как и кухня, и Алексей впервые задумался о том, в каких стесненных условиях живет Женя. Он нахмурился, но когда скрипнула дверь ванной и появилась Майковская, постарался скрыть свое отношение.

   -Я не успеваю даже сделать кофе, Леш, прости. Опаздываю, - она извиняюще улыбнулась.

   -Ничего страшного, - Бекетов улыбнулся в ответ, и продолжил. - В качестве компенсации за то, что задержал тебя... - он выдержал многозначительную паузу, от чего у Жени на щеках проступил румянец, - я вызову такси.

   Он достал телефон и, подойдя к девушке, обнял ее за плечи. Ему нравилось то, как она смущалась, как реагировала на его прикосновения, словно бессознательно тянулась к нему, стараясь встать чуть ближе.

   -Да, на Крылова, семнадцать. Хорошо, - ответил Бекетов диспетчеру, а потом наклонился к Жене и, слегка коснувшись ее губ, тихо проговорил.

   -У нас есть целых десять минут, пока мы ожидаем машину, так что..., - он увидел, что девушка замерла и, слегка усмехнулся,- мы можем попить кофе, - и уже более настойчиво поцеловал ее.

 Глава 14.

   Алексей устало потер глаза, сбрасывая наваждение. Казалось, он еще ощущает под пальцами теплоту ее кожи, а на губах остался сладкий привкус того прощального поцелуя. Но тогда это было лишь начало. А сейчас... Сейчас Алексей лишь чувствовал, как его захлестывает отчаяние, горькое, болезненное. Оно сжималось в груди и с каждым ударом сердца разносилось по телу вместе с током крови. Чертова отрава, которую невозможно перебить даже алкоголем, даже другой женщиной. С другим запахом, другой кожей, губами. Жизнь слетела с накатанной колеи и увлекла его за собой в непроглядный мрак, который казалось сгустился вокруг, сдавливая горло черными липкими пальцами. Алексей дернул за ворот рубашки, силясь избавиться от мерзкого ощущения, и понял, что все бессмысленно. Он сидел в салоне автомобиля, укрытый от остального мира, сжимая голову руками, в которой пульсировала непрекращающаяся боль. И воспоминания обступали его. Картинки сменяли одна другую, подобно тому, как мы видим мир, кружась на карусели. Они были одновременно и размытыми и непередаваемо яркими.

      Вот Женька сидит на парапете, болтая ногами, и ест мороженое. Дразнящее проводит язычком по сладким губам и смеется, когда Лешка пытается поцеловать ее. Вот она хмурится и откидывает назад волосы, а каштановые пряди падают на глаза, мешая сосредоточиться на работе. Она могла просиживать за новым проектом часами, доводя до совершенства каждую мелочь. И Алексей безрезультатно пытался уложить ее спать, слыша в ответ лишь короткое "сейчас". Вот она плачет, и он бережно вытирает ее слезы, прижимает к себе, не зная, чем он может помочь. Женя редко плакала, и в такие минуты Алексей ощущал себя беспомощным и растерянным, не всегда понимая причину ее состояния. Пока он сам не стал причиной ее слез. Их первая ссора. Короткая, бурная, бессмысленная. В тот момент он ощущал, как в нем поднимается злость. Ее желание узнать о нем больше, чем он хотел и мог рассказать. Затаенная обида в глубине янтарных глаз, закушенная до крови губа, когда он резко прервал ее попытки затронуть болезненную для него тему. Он никогда и никого не подпускал к себе так близко, как Женьку, и все равно не смог объяснить, почему разговоры об отце вызывают в нем такую реакцию. Открывать перед другими душу оказалось страшнее, чем идти по натянутой над пропастью канату. Один неверный шаг и ты летишь в никуда, теряя опору под ногами. Так было всегда, и тот раз не стал исключением. А она раскрылась перед ним. Смогла рассказать о своей семье, о матери, которую Алексей не мог ни понять, ни оправдать, как бы Женька ни пыталась убедить его в обратном. Он не понимал, как мать может бросить своего ребенка и уехать в другую страну. Женька говорила, что-то о новой семье, в которой она бы не смогла прижиться. Но это были чужие слова, не ее, и звучали они до невозможности фальшиво. За ними пряталась маленькая девочка, которая оказалась никому не нужна. И вынуждена была смириться с правдой, которую ей навязали. А он не смог быть откровенным. Не выдержал ее ласкового взгляда, в котором сквозила жалость, когда он сказал, что его родители разбились на машине. Потому что отец сел за руль пьяным. Алексей узнал об этом много позже, не в день аварии, и ненависть, поднявшаяся в нем, продолжала гореть и сейчас. Человек, который учил его собранности, не давал послабления ни в чем, требуя безоговорочного подчинения и принимая за него решения даже в мелочах, в тот день позволил себе расслабиться. И стал причиной гибели единственного дорогого для Алексея человека. Его матери. Всегда тихая и покорная воле мужа, она не посмела ему перечить и поплатилась за это собственной жизнью. И вспоминать об этом было для Алексея слишком мучительно. Он боготворил отца, считал его лучшим человеком на земле и отчаянно стремился быть на него похожим. Во всем. Жесткий, категоричный, властный, Бекетов-старший являл собой образец для подражания. Всего в своей жизни он добился сам, начиная от фирмы, которую он построил фактически с нуля, заканчивая бесспорным авторитетом в семье. Никто и никогда не смел ему перечить. Его уважали и боялись. Хватало отрывисто брошенного слова, чтобы заставить делать так, как он того хотел. Он никогда не просил, лишь требовал. Безапелляционно и жестко. И Алексей с детства привык следовать установленным правилам. Никаких слез и сожалений. Никакого проявления слабости. И никакой нежности. Отец видел в Алексее свое продолжение и воспитывал его в соответствии со своим представлениями. Вместо развлечений были изнуряющие занятия. Борьба, теннис, плавание, языки. Потом школа, в которой Алексей проводил времени больше, чем дома. И никаких поблажек. Но за похвалу отца он готов был терпеть боль и бороться с накатывавшим порой отчаянием. Был лишь один страх, что он не справится, не сможет, сломается, так и не добившись поставленной перед ним цели. И он старался, сжимал зубы и всегда шел вперед, как бы тяжело не было. А потом в один миг все сломалось. Вывернулось наизнанку и ранило так сильно, что он не мог дышать. В тот день он случайно услышал разговор Натальи с дядей. Он проходил мимо отцовского кабинета, откуда раздавался негромкий гул голосов. Хотел пройти мимо и не смог, ноги словно приросли к месту, когда из-за двери раздался грохот, словно кто-то ударил кулаком по столу, и мужской бас, сорвавшись на высокой ноте, произнес:

     -Этот сукин сын даже не задумывался о последствиях, Наташ. Он выволок Катерину из комнаты и заставил ехать с ним. Ты понимаешь, Виктор был пьян!

     -Но почему? - Наталья говорила так тихо, что Алексей едва различал слова.

     - Потому что Катя потребовала развод!

     Тишина сгустилась вокруг Алексея. Он не понимал, как мать могла помыслить уйти от отца. Как отец мог сесть за руль будучи нетрезвым. Мир перевернулся с ног на голову. Перед глазами замелькали белые мушки, и мальчик прислонился спиной к стене, чтобы не упасть.

     - Она знала о его связи с Радой, Наташ. И больше не могла терпеть. Слишком часто он поднимал на твою мать руку, уверенный в своей безнаказанности, - мужчина тяжело вздохнул и замолк.

      А Алексей пытался осмыслить услышанное и не мог. В его голове не могло уложится то, что он только что узнал. Он сглотнул, раз, другой. Оторвался от стены и побежал в свою комнату. Достал из комода фотографии отца, бережно хранимые им все это время, и долго всматривался в родное, ставшее в один миг ненавистным лицо. А потом разорвал каждую. На мелкие кусочки, ощущая как внутри пульсирует боль. Он не плакал, просто потому что не мог. И только судорожно сжимал и разжимал кулаки, понимая, что уже ничего не в силах изменить. Ему вспомнилась мать. Ее кроткие карие глаза, ласковые руки, которые обнимали его. И ощущение потери нестерпимо жгло его, подпитываемое ненавистью и разочарованием.