В Киеве или в Полтаве,
Может, и в столице,
Меж торговыми рядами
Шел чумак с мазницей.
В лавках серебро и злато,
Глазу больно даже,
А он спрашивает: «Нет ли
Дегтю на продажу?»
Со смеху сидельцы-дурни
Так и помирают!
А чумак еще богаче
Лавку выбирает.
В самой пышной лавке двое
Купчиков сидело.
И туда чумак заходит
С мазницею смело,
Говорит степенно: «Люди
Добрые, здорово!»
А затем уже про деготь
Спрашивает снова.
«Нету дегтя! — закричали
Шельмы и смеются: —
В нашей лавке только дурни
Одни продаются!»
А чумак им: «Чтоб не сглазить,
Славно торговалось,
Если вас, таких пригожих,
Только два осталось!»
«Где же нынче побывал ты,
Расскажи мне, Ваня!»
«Где я только не был! Всюду
Побывал я, пане!
Был в Адесте, и в Вендорах,
В Ромнах, и в Полтаве,
Понаведался и в Киев,
Бывал и в Варшаве».
«А почем, скажи мне, Ваня,
Дурни продаются?»
«Да смотря еще какие
Дурни попадутся!
Дурень-пан — цена дороже:
Всё же уважают.
Ну, а мужика, понятно,
Задарма спускают…»
Спрашивают как-то хлопца
Дорожные люди:
«Сколько верст, скажи, любезный,
До Киева будет?»
«Да вот так: еще намедни
Было восемнадцать,
А теперь, — говорит хлопец, —
Считаем семнадцать…»
«Что ж, любезный, за причина
С вами приключилась?»
«Да причина не причина:
Верста повалилась!»
Ой, пойду я во садочек, где растет калина,
Где шелками вышивает милая дивчина.
Погляжу я на калину — она расцветает,
Погляжу я на дивчину — она обнимает.
Только нынче та калина листья обронила;
Только нынче та дивчина меня разлюбила.
Та же самая калина, да не расцветает,
Та же самая дивчина, да не обнимает.
Проберусь я во садочек, чуть забрезжит утро,
Может, выйдет дорогая поглядеть на руту?
Выходила дорогая, к руте подходила,
Все цветы пообрывала, по воде пустила.
Та же рута, как и прежде, но уже без цвета;
Те ж в душе моей надежды, только без ответа.
Руту вырвал бы я с корнем, да душой отходчив,
Память вырвал бы из сердца, да не хватит мочи.
Проберусь я во садочек, встану под оконцем,
Может, выглянет дивчина на восходе солнца?
Нет, не глянула дивчина, дремлет-почивает
Да другого дорогого к сердцу прижимает.
Те же очи, те же брови, да не то обличье,
Та ж краса приворожила, только не девичья…
Прострелил бы вас стрелою, да легка расправа,
Положил бы спать навеки, только жаль вас стало.