Окончилась мука твоя…
Идет золотая заря!
И в песне зеленых дубрав,
Воскреснешь ты вновь, величав,
И образ героя-борца
В ней будет звучать без конца.
Тебя не забудет народ,
Он в сердце твой след сбережет,
Недаром ты пал: твоя кровь
Вдохнула в нас к братьям любовь,
В сердца, что страдают от зла,
Отвагу и силу влила.
Мы в битве поднимем твой стяг,
И дрогнет испуганный враг,
А дочери светлых долин
Прославят тебя, исполин,
Прославят без слез на глазах, —
Слеза оскорбит лишь твой прах!
Глухо. Мрачно. Лес дремучий…
Ни дороги, ни пути…
Небо сплошь закрыли тучи,
Не дают вперед идти…
Ветер воет псом голодным,
Ливень хлещет на ходу,
И под ливнем тем холодным
На кладбище я бреду…
Всё раскрали понемногу,
Кроме сердца и ума,
И осталась мне в дорогу
Лишь порожняя сума.
А ведь было, без сомненья,
В ней накоплено с утра —
И плодов благих ученья,
И душевного добра,
И кипящих сил без меры,
И мечтаний молодых,
И священной в правду веры,
И надежд, надежд живых,
Что потемки самовластья
Свет науки победит
И для всех, кто ищет счастья
Будет верный путь открыт,
И таким путем широким
Мы пойдем, плечо в плечо,
И навстречу, светлым оком,
Солнце вспыхнет горячо…
А пути-то все не видно, —
Глушь да темень, лес густой.
И кивает мне обидно
Ель кудлатой головой…
В снегах бесконечных, глубоких,
Где призрачно сосны качались,
В тайге на этапном привале
Они невзначай повстречались.
Сквозь мглу еле солнце светило,
Сосульки сверкали на хате…
Он был в своих тяжких оковах,
Она — в арестантском халате.
Воскликнули от удивленья,
И лица их вспыхнули жаром,
И каждый заметил бы сразу,
Что это волненье недаром…
На узников горе, и время,
И тюрьмы печать наложили,
Но все же в глазах их пылало
Все то, чем в былом они жили.
Слетело сердечное слово,
Сплелись ослабевшие руки…
Была в этом нервном пожатье
Бескрайность и счастья и муки.
А стаи вороньи на ветках
Сидели — свидетели встречи,
В их криках не слышала стража
Двоих затаенные речи.
Беседа лилась и кипела,
Как паводок бурной весною,
Про злые невзгоды в разлуке,
Про тяжесть неравного боя…
«Мы дружно за правду боролись,
Друзей своих не предавали,
За это нас, — молвил он тихо, —
Теперь в кандалы заковали.
Пусть выпала тяжкая доля,
Но все ж мы не станем рабами,
Пусть нас истязают и мучат, —
Победа все ж будет за нами!
Тюремщики нас унижают,
Железом скрутив наше тело,
Но думы не скрутишь цепями, —
Им жить и свободно и смело!
Чем больше земля оросится
Священною нашею кровью,
Тем воля настанет быстрее
И мир освятится любовью…»
Но тут же команда: «В дорогу!»
Свиданье прервала жестоко.
Слеза в ее взоре блеснула,
Вздохнул он печально, глубоко.
Кандальным испугано звоном,
Взлетев, воронье расшумелось,
А солнце, как будто спросонья
Зардевшись, на лес загляделось…
Пылью прибита, суха, сиротлива
Тяжко печалится чахлая нива.
Много ль родит она в этом году?
Ну и наслал же ты, боже, беду:
За лето с неба ни капли единой…
Живо придавит нужда селянина:
Где раздобудет он хлеба для них —
Для несмышленых малюток своих?
Тяжко гнетет хлебороба кручина:
Ноги протянет без корма скотина…
Хлеба на ниве сухой ни снопа;
Как ты, фортуна слепая, скупа!
Чем он подушную подать заплатит?
Чем перекроет оп крышу на хате?
Нечем! А тут еще вой — детвора…
Так тяжело — хоть беги со двора!
Тяжко и женке его, работяге:
Весь огород ее высох без влаги.
Этой зимы не забудет она!
Даже капусты — и той ни кочна;
Свекла пропала, картошка истлела;
Лен не взошел, конопля погорела…
Чем ей придется обшить, облатать
Малых детишек, пречистая мать?