Он погладил мощное седло из черной кожи на здоровенном мутанте, ничуть не уступающем по устрашаемости катафалку Перл.

- Новая девушка, новая дурь, новый байк… Что еще?

- Все остальное по-старому, и это лучшая новость.

*

Я потерял Рэйчел из виду на некоторое время, и этого времени мне хватило, чтобы поиграть в наркомана. Да, я изменил свое отношение к запрещенным веществам - правда, не к “Kreuzfeuer”… Данте отпустил меня обратно в Сан-Франциско на близнеце своего офигенного мотоцикла и с пятнадцатью ампулами, которые чуть позже я сменял на мешок самого разнообразного дерьма, которое разумном использовании можно было растянуть на много лет. Но это при разумном. Раз за разом эффект становился все бледнее, я незаметно для себя все увеличивал дозы, комбинировал, пока в конце концов не пожалел, что позволил всему этому приесться. Данте сказал, что зависимости, кроме моральной, у меня быть не может, так что после того, как в мешке показалось дно, я решил вернуться к своей прежней привязанности и наконец выследить ее.

Если бы кое-что не помешало.

Я проснулся около полудня с чем-то, больше всего напоминающим ломку. Не то, чтобы было больно, нет - я просто ощущал все тело, как будто сняли верхний слой кожи. Первой в голову пришла мысль о запоздавшем синдроме отмены, но… что-то было не так. Что-то не совпадало. Послонявшись по дому, я посмотрел телевизор и понял, что думаю об одном - как бы побыстрее попасть в Чикаго.

К прежнему неприятному ощущению прибавилась тревога и какая-то незнакомая тоска, хотелось то ли разорвать кого-нибудь, то ли просто забиться в угол и выть. Промучившись неделю, я заказал билеты на Чикаго, (руки уже так тряслись, что выпадала трубка), но все еще понятия не имел, как пережить последний проклятый день. Потом позвонил Данте, но его личная линия не отвечала или была отключена. Тогда я постепенно начал понимать, что моя ломка связана совсем не с дурью. Я думал не о наркотике, а о Данте, и чем больше думал, тем хреновее мне становилось.

В тот год множество киностудий обанкротилось, потому что почти у каждого среднего американца уже был телевизор, и кинотеатры пустовали. Некоторые, как “Коламбия”, держались на прокатах европейских фильмов, но и они едва сводили концы с концами. Данте не сильно переживал из-за этого кризиса - казино приносило достаточно прибыли, чтобы продолжать съемки на общественных началах. Это была единственная плохая новость, которая была мне известна, но у меня еще не было повода не доверять предчувствию.

Уже на подлете к городу я дозвонился секретарше Данте или кому-то там. Голос у нее был напряженный, и этим голосом она сообщила, что не имеет права его беспокоить. Тогда, балансируя на чудовищно тонком лезвии, чтобы не сорваться и не заорать на нее, я сообщил, кто я такой. Это произвело впечатление, и она пообещала передать ему сообщение, как только сможет. Это немного успокоило нас обоих. Я глубоко вдохнул и даже улыбнулся стюардессе, втайне жалея, что не могу вцепиться в нее сию же секунду.

Позже я понял, что так мгновенно успокоило меня. Он был в порядке. Остальное значения не имело.

Я добрался до здания “Инферно” на такси и когда вошел вовнутрь, никто меня не остановил. Среди охраны были новые лица, но основную массу я знал, и что главное - они знали меня. С моей внешностью не сильно спрячешься.

Запах крови я услышал где - то этажей за пять до пункта прибытия. Если честно, я уже устал от знамений.

Не доходя до конца коридора, который загибался, переходя в приемную и директорские апартаменты, я услышал отрывистый голос Перл:

- София, мать твою, дай мне еще упаковку!

Перл сидела за столом, а перед ней лежала гора окровавленных салфеток. Кровь не переставая, текла из носа и уголков глаз, заливая ее одежду, стол и все вокруг. Рядом стояла София, ее безупречный светло - серый костюм тоже был основательно заляпан, и подавала новые.

- Простите, что меня не было, - лепетала она, - вы ведь сказали срочно отнести бумаги…

- Да заткнись ты, - Перл раздраженно бросила ей в лицо пустую пачку от салфеток, достала зеркало и начала приводить себя в порядок. - С тебя станется. Конечно, лучше, если бы ты оказалась на моем месте. Но тебя тогда вообще бы по стенам разнесло…

- Просто… Хозяин приказал докладывать, только если позвонит…

- Кто?

Тут я вышел из-за угла.

- …Улисс, - произнесла она, отвечая сама себе. - Как я сразу не догадалась.

- Я не помешал?

Перл медленно двинулась мне навстречу, прохладно улыбаясь. Слишком тонкие губы, слишком красная помада, но это на мой вкус. На ней было черное то ли платье, то ли плащ, обтягивающее фигуру. Она у нее совсем не азиатская - ноги длинные, ростом почти с меня. Такие войдут в моду только в конце века.

- Я так и знала, что ты прибежишь.

- За что влетело?

Перл изящно пожала плечами.

- Да ничего особенного. У их величества депрессия. Ты не слышал - его друга недавно пришили.

- Хияму?… - спросил я почти шепотом.

- Ну, как мы когда-то выяснили, у него немного друзей.

- Кто?

- А хрен его знает. Кажется, это связано с его экспериментами… надо же, прожить столько - и позволить какой-то человечине себя убить. Глупо, правда, Улисс? Смерть - неплохая цена за глупость.

Я не мог поверить, что слышу это.

- Ты никого не уважаешь, да?

Она облизнула губы, скорее нервно, а не показушно, и замолчала, всем своим видом выражая презрительное равнодушие.

- А за что мне уважать его?

- Он же тебя вырастил.

Перл резко обернулась к Софии.

- Пошла вон отсюда.

Когда та исчезла, забрав испачканные салфетки, она могла не сдерживаться - вернее, сдерживаться она уже не могла.

- Это не он меня вырастил, а его женщины! Те, которые умирали в расцвете лет только потому, что он жалел для них каплю своей крови. Это нормально? - Ее глаза загорелись, и Перл сцепила пальцы между собой, словно опасаясь каких-то действий. - Ритуал, черт побери. Я дожила до тридцати лет и видела в своей жизни одно - море и горы! Гребаное море и гребаные горы!! И это в век железной дороги и телефона! Я носила дурацкие шмотки, говорила на дурацком языке и о миллионе вещей даже не подозревала! И все могло так и закончиться - никакой перспективы, раз - и празднуешь тридцатый день рождения на дне в компании рыб. Чио-Чио-мать-ее-Сан! И после этого я должна кого-то уважать!

Перл довольно давно научилась держать себя в руках, и я не знал, на счет чего отнести этот внезапный фонтан эмоций. Неужели нервы? Или я ее так раздражаю?

- Но ты же знаешь, кого действительно стоит обвинять во всем этом, - сказал я наконец.

Она перевела дух, но глаза все так же упрямо и бешено сверкали из узких разрезов.

- А ты знаешь, что Данте я обвинять не могу. Я его люблю.

Она произнесла это так похоже на Рэйчел, что мороз по коже.

Появилась София, отмытая и переодетая. В ее руках был поднос со свежезаваренным кофе.

- Не боишься? - спросила Перл с издевкой.

Я молча отнял поднос у Софии. Когда она попыталась сопротивляться, я спросил:

- Тебе мало?

Аргумент был более чем убедительный. София вопросительно посмотрела на Перл, но та отступила к стене, скрестив руки на груди. Тогда София подбежала и открыла передо мной дверь.

- Осторожно, - бросила Перл мне в спину, - смотри, чтобы не вынесли тебя в пластиковом мешке.

- Спасибо за заботу.

И только войдя, я понял, о чем она говорила.

Комната была под потолок заполнена почти осязаемой энергией, горячей и враждебной. Она покачивалась, как водоросли под водой, пробегая по коже тупыми иглами и обжигая. Стараясь не уронить поднос, сквозь эти струящиеся флюиды я даже не сразу увидел Данте.