От Красного моря до Кены ведет прекрасное шоссе. Кроме того, от самого побережья невысокую каменистую возвышенность до самой долины Нила пересекают многочисленные глубокие вади — русла высохших рек. Мы обследовали одну из них, проехав десятка два километров по ней. Вади оказалась прекрасной утрамбованной, почти ровной дорогой в совершенно безлюдной местности. Было очевидно, что эти высохшие русла дают блестящую возможность израильтянам использовать их и скрытно подойти к долине Нила. Их бросок через вади трудно было бы обнаружить, так как они, к тому же, очень глубоки.

Остановившись в центре Кены, в «истирахат ар-рай», двухэтажной кирпичной гостинице, построенной еще во времена английских колонизаторов для чиновников Министерства ирригации, инспектировавших свое обширное хозяйство, мы детально осмотрели место в пяти-шести километрах к востоку от Кены. Наши офицеры предварительно разметили места для передислокации бригад и отдельных подразделений дивизии. Трудились долго и вернулись в Каир затемно. Истираха понравилась советникам чистыми помещениями, высокими потолками, хорошей кухней, наличием постоянной воды, туалетами, зеленым садом, окружавшим ее. Советники положили на нее глаз, наметив ее в качестве постоянного жилья и отдыха от тяжелых праведных трудов в расположении дивизии.

Вообще «истираха» в переводе с арабского означает «отдых», на этот отдых в нормальных человеческих условиях советники имели, думаю, не меньше права, чем инспекторы по орошению и мелиорации из колониальной администрации. Что из этого получилось, увидим позже.

Так закончилась эта увлекательная для меня поездка, обогатившая новыми впечатлениями от ранее не виденных мною уголков Верхнего Египта, невзирая на трудность дороги, постоянное сидение в тряском «козлике» — газике и пр.

Следует отметить, что это была не первая моя рекогносцировка. До этого мы почти в том же составе, египетские офицеры и советники, ведомые комдивом Хигязи и старшим советником В.Г.Ступиным, совершили ей подобную в Рашид, город, стоящий в устье левого рукава Нила.

Перед этим года полтора — два назад в составе группы студентов я совершил поездку к устью правого думьятского рукава, организованную Интернациональным клубом стажеров-иностранцев каирского района Докки. Тогда приморский Думьят, город-порт, центр одноименной провинции, очаровал нас своими скалами и прибоем, именно «думьятскими скалами», по выражению Николая Гумилева, теми самыми, которые видели наши пилигримы, добиравшиеся из России через Украину, Молдавию, Черное и Средиземное моря в Египет поклониться христианским религиозным святыням и через него дойти до желанной Палестины. В своих «хожениях» они часто упоминают Думьят.

Рашид — это заболоченный край, низкая затопляемая высокими волнами Средиземного моря земля, поразившая мое воображение обширными пальмовыми рощами. Отправляясь оттуда, наш караван загрузился решетчатыми, сделанными из тонких пальмовых веток ящиками с местными красными финиками.

Заканчивая рассказ о рекогносцировке на юге Египта, коснусь конфликта со Ступиным В.Г., характерного, на мой взгляд, для многих переводчиков. На одной из остановок мы решили перекусить. Старший советник попросил меня принести из газика сумку с провизией. Я отказался. Многие заметили это. Возникла неловкая пауза. Водитель Ахмед, поняв без слов ситуацию, принес Ступину В.Г. свертки с едой и водой. Некоторое время мы молчали, не разговаривали между собой. Однако, к концу поездки кризис в наших отношениях прошел.

Я, как и мои коллеги-переводчики, обостренно реагировал на подобные просьбы, считая их ниже своего достоинства и уделом ординарцев, к которым мы себя не причисляли. То ли здесь сказывалось наше чисто гражданское прошлое, то ли университетское образование, то ли юношеский максимализм, то ли вообще, в данном случае, мой характер, не допускающий какого-либо навязывания решения, или все выше перечисленное вместе взятое, но, так или иначе, я посчитал эту просьбу-приказ за унижение.

Но были примеры иного рода, достойные подражания. У меня до сих пор в памяти рассказ одного из моих друзей, служившего военным переводчиком в Египте, о том, как командир советского военного судна, которого он должен был переводить арабам, перед спуском по трапу с корабля на встречу с ними, сказал: «Извини, дружище, я в форме, возьми, пожалуйста, мой чемоданчик». Такое обращение мы воспринимали как эталонное, и, конечно, отказа в этих случаях от исполнения просьбы командиров и советников с нашей стороны не было.

Университетское прошлое, да и просто человеческое достоинство не позволяли нам реагировать другим образом на хамство и унизительное обращение со стороны командиров и советников. Таких выходок со стороны последних было мало, но они были. Иной раз на переводчика смотрели как на человека другого сорта. Недаром мы часто любили повторять и цитировать отношение командования к нам в виде некоего документа-распоряжения: «Прошу Вас прислать пять танков, два орудия, 1000 снарядов, двадцать ящиков патронов, 500 гранат, 100 автоматов и одного переводчика». Содержание этой часто повторяемой фразы — условное, часто менялось, но суть оставалась прежней. Видимо, с этим связано мое триединое решение после того, как день в день я отслужил два положенных года: в армии не быть, переводчиком не работать, в длительную командировку одному не ездить.

Виктор Гаврилович Ступин, за исключением одного-двух, может быть, случаев, да и то, как говорится, в сердцах, не позволял себе унизить переводчика. Кстати, он заслуживает того, чтобы о нем рассказать подробнее. В Египет он прибыл из Курска, где служил заместителем командира дивизии. В 1969 году ему было 52 года. По словам его жены Пилы Сергеевны, — а сам он никогда ничего не говорил о себе, — к концу Отечественной войны он командовал разведбатом. После войны дорос до полковника. И вот раз, во время показательных учений, на которых присутствовал представитель Министерства обороны, случилось ЧП: во время стрельбы минометного расчета один военнослужащий засунул в ствол миномета одну мину за другой. Обе взорвались, погиб весь минометный расчет. Ступина понизили до капитана, до полковника ему пришлось служить второй раз.

Прибыв в Египет, он стал выполнять обязанности старшего советника третьей механизированной дивизии, которая дислоцировалась в районе Хайкстэп, куда я и попал по приезде в ОАР. Вскоре сравнительно спокойные поездки из «Наср-сити» в Хайкстэп и обратно, во время которых я успевал ознакомить советников со свежей информацией из египетских газет «Аль-Ахрам», «Аль-Ахбар» и «Аль-Гумхурийя», закончились. Осенью 1969 г. израильская авиация стала совершать так называемые глубинные налеты, не встречая, естественно, серьезного противодействия со стороны уже разгромленных ею египетских средств противовоздушной обороны. «Фантомы», «Миражи», «Скайхоки» бомбили жизненно важные экономические объекты — заводы, подстанции, коммуникации, школы (например, Абу Заабаль), пытались деморализовать население Египта. Для этого выбирались особо чувствительные периоды — пересменки и дни получения заработной платы, т. е. время наибольшего скопления людей. Даже с помощью обычной газетной информации нетрудно было подсчитать, что один подобный налет приводил к гибели 100–150 человек.

Естественно, что воздушные удары наносились и по войскам. Боевая подготовка египетской армии — главная цель пребывания советников из СССР — была сорвана, хотя по приказу командования с начала февраля 1970 г. мы уже постоянно находились в расположении дивизии, спали в блиндажах и палатках, обедали в офицерской столовой — «мис».

Я превосходно помню эти моменты. Мне тогда исполнялось 25 лет. Четверть века — дата запоминающаяся. Накануне я отпросился у советника, замещавшего Ступина В.Г. во время его отпуска в Союз, от поездки в Хайк-стэп. Хотел купить продуктов, фруктов, овощей, кое-что приготовить и отметить с друзьями юбилей. Однако наутро, часов в 6.00, раздался страшный стук, даже грохот в дверь. Один из наших советников громко прокричал: «Тревога! Сбор через 15 минут с вещами у подъезда внизу!». На расспросы, куда, зачем, что брать, удалось выяснить лишь, что поедем в расположение дивизии. Понакидал в чемодан все, что попадало в руки спросонку. Внизу народ также недоумевал: «Брать Тель-Авив, али что?»