Из двух арабских групп (18 человек) нас с Игорем только двоих призвали в армию. Остальные — в МИД, в аспирантуру, кого куда, но не в армию. Меня сразу ГУК наметил в 10-е управление Генштаба, в/ч 44 708 «А», то есть на выезд. Четыре дня, правда, уговаривали сотрудники генерала Сидорова поехать в Алжир. Я учился в арабо-французской группе, а тут, видишь ли, приспичило Главному военному советнику в Алжире иметь при себе переводчика с арабским и французским языком. Четыре дня отбивался от Алжира и просился в Египет. Стали уже посматривать с подозрительностью: чего это он не хочет ехать в спокойный средиземноморский Алжир, а уперся в Египет, где вовсю идут боевые действия, хотя бы артиллерийские перестрелки через канал, активничает авиация и ВМФ? Уж не хочет ли он сигануть через канал?

Тогда бежать за границу было модно. Во время нашей стажировки в Каирском университете после 4-го курса драпанули за рубеж два наших однокурсника — один в Пакистан, другой во Францию (последний прислал письмо ныне покойному директору ИВЯ Сан Санычу Ковалеву из Парижа с просьбой прислать ему справку об окончании 4-х курсов!). Когда мы получили в Каире известие об их побеге, жутко заволновались, считая, что нас непременно вышлют из Египта в Москву.

Так или иначе, мне удалось убедить сотрудников генерала Сидорова в том, что я уже был в Египте, знаю египетский диалект, написал дипломную работу по этой стране, хочу по ней же писать кандидатскую диссертацию. 26 августа 1969 г. я вылетел в Каир.

Игорь Т., получив звание лейтенанта, был оставлен работать преподавателем арабского языка в ВИИЯК. Однако в начале 1970 г. был включен переводчиком в состав участников операции «Кавказ». Его прикрепили к узлу связи и к госпиталю. Плыл морем. На корабле познакомился с офицерами, связистами и врачами.

В Египет он прибыл во второй раз. Перед этим еще студентом работал здесь военным переводчиком. Хорошо знал страну, еще лучше ее столицу. Через несколько дней после прибытия группа офицеров узла связи вместе с Игорем Т. знакомилась с достопримечательностями Каира, побывала на пирамидах и в других местах.

Парни изрядно повеселились, нарушили режим пребывания, тем более связанный с секретностью операции. Словом, старшего по званию отправили в Союз в 24 часа, остальных офицеров связистов тоже наказали, Игоря Т. — «гида» компании — сослали в Кену.

Я, соответственно, вновь попал в Маншиет аль-Бакри. Характер работы несколько поменялся. Теперь большинство окружавших были свои, из Союза. Проживал по-прежнему в Наср-сити, арабского котла уже не было. Зато была офицерская столовая с борщом, с пшеничным хлебом, курицей, гречкой, сливочным маслом, доп. пайком и т. д. Такое питание и сыграло со мной злую шутку: произошел заворот кишок на основе обильной пищи и спаек, полная непроходимость. Попал в госпиталь, оперировали. Операцию делал хирург Багаутдинов, с которым мы встретились спустя 25 лет, совершая поездку в АРЕ в составе делегации воинов-интернационалистов в 1996 году. Тогда после операции он мне сказал, что, задержись я в Кене хотя бы на несколько дней, итог всего мог быть совсем неутешителен. Получилось так, что друг спас меня, может быть, от самого худшего, попав в Кену и сменив меня там.

Жизнь в Маншиет аль-Бакри текла своим чередом. С ребятами из референтуры ходили на шашлык в таверну, находившуюся недалеко от офиса. Прежде чем идти туда, звонили хозяину, просили к 18.00 сделать первые четверть килограмма шашлыка на каждого (ходило нас от 3-х до 6 человек), а затем, по ходу, вторые 250 граммов. По дороге покупали «бренди» местного производства, но неплохого качества. Шашлыки были отменными.

Для переводчика, как, вероятно, для любого пребывающего за границей, появлялась проблема внерабочего времени. Острее она стояла перед теми, кто не знал языков, был менее легок на ногу и неспособен на правильную организацию досуга. Передо мной данный вопрос не возникал. Еще до отъезда в «загранку» у меня была договоренность с кафедрой истории стран Ближнего и Среднего Востока ИВЯ (ИСАА) при МГУ и с научным руководителем моей дипломной работы Ацамба Ф.М. о том, что после завершения службы в СА я буду учиться в аспирантуре и что, по возможности, в отпуске я должен сдать экзамены кандидатского минимума. Необходимо было собирать в стране материал для будущей диссертации; связей и знакомых для этого было много. Знал, где доставать нужные источники и литературу — после окончания студенческой стажировки в Каирском университете я вывез из Египта около 20 коробок с книгами.

Конечно, в условиях требований военного времени в Египте возобновление прежних связей в полном объеме было чревато, оно могло быть расценено как серьезное нарушение служебной и военной тайны, о чем неоднократно напоминали в ГУКе и 10-ом Управлении Генштаба. Поэтому приходилось действовать в соответствии с обстановкой.

На узле связи у меня была гражданская одежда. Когда надо было выезжать за пределы офиса, я переодевался в цивильное, брал такси и ехал в центр, там высаживался, садился вновь в такси и ехал в обратном направлении, проезжал офис и просил водителя остановиться либо у кинотеатра «Рокси», либо у третьего дома за ним — у здания Института социалистических исследований (ИСИ) при Арабском социалистическом союзе (АСС). Здесь располагалась довольно-таки приличная библиотека, в прохладном читальном зале которой я работал какое-то время, брал очередные книги, с тем чтобы через неделю-две их вернуть назад. В офис, который располагался примерно в 10 минутах ходьбы от ИСИ, я возвращался уже пешком, прямиком мимо дома, где проживал Президент Гамаль Абдель Насер, с его маленькими янычарскими пушчонками и симпатичными часовыми-гвардейцами, одетыми в желто-зеленые мундиры с малиновыми беретами набекрень, как правило, белозубыми стройными нубийцами.

Кое-кого в ИСИ я уже знал со студенческой стажировки, например, Абдель Хакима Исмаила, ее директора. Помню, еще при первой встрече в 1967 или 1968 году он, как строгий марксист-ленинец (а он был действительно членом ЕКП), спросил, как я оцениваю события 32 июля 1952 года, как переворот или революцию. Я ответил, как учили, по форме — переворот, по содержанию, движущим силам, предреволюционной ситуации — конечно, революция.

Обычно меня интересовала статистика, записки Института национального планирования, не которые меня еще нацеливал профессор ИСАА при МГУ Л.А.Фридман. Записки содержали очень ценные исследования со статистическими выкладками о демографии, социальной структуре населения Египта, его экономическом положении, даже полевые обследования. Эти ценные материалы я брал еще, будучи в Египте на стажировке студентом, в Институте национального планирования в Каире, где впервые познакомился с его директором Исмаилом Сабри Абдаллой.

Исмаил Сабри Абдалла был секретарем Египетской коммунистической партии. Как все египетские коммунисты и левые, он сидел в насеровских застенках в конце 5d-x — начале 60-х годов. Вместе с другими был выпущен к середине 60-х, когда было объявлено о «самороспуске» компартии. Коммунисты, как наиболее организованная часть интеллигенции, стали привлекаться существовавшим режимом к государственной службе. Разумеется, им были доверены органы, связанные с планированием. Связь прямая: СССР — коммунисты — пятилетние планы. Если планы развития будут провалены, вина ляжет на коммунистов. Кстати, по этому пути в 60–70-е годы пошли правящие режимы в Сирии, Судане, ряде других стран.

В Египте левые участвовали в разработке Хартии национальных действий, основного программного документа насеровского курса на социалистическую ориентацию. Другой секретарь ЕКП Фуад Мурси возглавил министерство экономики. Встречался я и с ним.

В начале 70-х годов Исмаил Сабри Абдалла был во главе министерства планирования. Ездил я к нему из Маншиет аль-Бакри в Мадинат ан-Наср, где находилось министерство. Это было сравнительно недалеко. Министр узнал меня. Стараясь не злоупотреблять добрым отношением ко мне, минут через 10 я попрощался, унося с собой издания министерства, которые мне приносил в кабинет министра его секретарь. При подобных встречах, если спрашивали, я обычно говорил, что работаю в посольстве.