Вместе с тем нестяжатели не возражали против владения пустошами, которые монахи могли возделывать самостоятельно, что вполне соответствовало практике афонских монастырей. Преподобный Нил, как мы знаем, не выступал против того, чтобы иноки пахали на волах, но речь опять же идет о труде монашествующих, а не крестьян из монастырских сел.

Вплоть до XIX века Нилова пустынь не имела пахотной земли, скота, скит никогда не владел селами и деревнями. Следуя заветам основателя скита, монахи почти никогда не участвовали ни в каких строительных работах, не работали в поле. Устав запрещал им частые выходы из кельи и долгое пребывание вне ее. Строили церкви, мостили мосты, мшили стены в кельях, чинили печи в Нило-Сорском скиту наемные люди, которым платили из скитской казны.

Нил Сорский разрешал своему монастырю принимать милостыню нужную, но не излишнюю: «Аще ли не удовлимся в потребах наших от деланиа своего за немощь нашу… то взимати мало милостыня от христолюбцевъ нужная, а не излишняа». Такой «нужной милостынью» вполне можно считать «государево жалованье», ругу, выплачиваемую с 1515 года — уже после смерти преподобного, так как оно не нарушало нестяжания ни монастыря, ни монахов — это был минимум, необходимый для пропитания монахов.

Но значит ли это, что требования Нила не были «радикальными». «У Нила нет ни одного сочинения, разбирающего вопросы монастырского землевладения», — утверждает А. И. Плигузов. «Хотя Нил Сорский специально о монастырском земледелии не писал, но вывод о нестяжании монастырями сел является логическим следствием из его строго аскетического учения», — словно отвечает ему А. А. Зимин, хотя строки эти написаны за четверть века до выхода в свет отдельным изданием монографии А. И. Плигузова.

Аналогичную точку зрения недавно обнародовал А. И. Алексеев. «Выступление Нила Сорского… в поддержку великокняжеских планов по изъятию монастырских вотчин подготовлено всей системой мировоззрения Нила, вытекает из сознательной ориентации на усвоение традиций, бытовавших в Кирилловом монастыре. Доктрина “нестяжателей” по всем основным пунктам противостояла учению Иосифа Волоцкого». Как находящиеся в состоянии скрытой полемики охарактеризовала «Уставы» Иосифа и Нила Н. В. Синицына.

В действительности основатель Сорской пустыни советовал своему последователю: «Не возжелай также принимать обычных друзей с беседами, о мирском думающих и занятых попечениями о бессмысленном — о прибыли монастырского богатства и стяжании имуществ, — которым кажется, что они это делают как благое дело, и от незнания божественных Писаний или от своих пристрастий полагают, что идут путем добродетели. И ты, человек Божий, с таковыми не общайся. Не подобает же на таковых и словами наскакивать, ни поносить, ни укорять их, но надо предоставлять это Богу. Ибо силен Бог исправить их».

Преподобный Нил предельно ясно выразил свою позицию. При этом он никому не навязывает свою точку зрения, не собирается вступать в полемику и предостерегает от этого своих учеников. Это обстоятельство активно эксплуатируют сторонники «демифологизации исторических схем». Как выражается Я. С. Лурье, комментируя эти строки, «мы никак не можем видеть здесь отражение споров с иосифлянами о допустимости или недопустимости монастырского землевладения». (Впрочем, в данном случае речь скорее идет не о возможности, а о желании или нежелании видеть.) «В новейших работах неоспоримо установлено: никаких хоть сколько-нибудь достоверных сведений о “противоборстве” Иосифа Волоцкого и Нила Сорского не существует, их попросту нет.» Верно, что пути святых были различны; однако самостоятельность пути отнюдь не обязательно подразумевает борьбу, враждебность или хотя бы отчужденность», — настаивает В. В. Кожинов.

Между тем отсутствие малейших признаков враждебности к чему-либо и к кому-либо характерно для умонастроения Нила, для его отношения к окружающим и самому себе, о чем у нас еще будет возможность поговорить. Это Иосиф Волоцкий не жалел хульных словес и легко бросался самыми тяжкими обвинениями. Но в устах смиренного Нила формулировка — «И ты, человече Божий, таковым не приобщайся» — на самом деле звучит суровым приговором. Общение с братьями во Христе — насущная потребность православного человека. Следует уклоняться от общения, если только оно способно повредить душе. «Прощай врагам своим, сторонись врагов Божьих, уничтожай врагов Отечества», — заповедовал митрополит Филарет (Дроздов).

К тем, кого следует сторониться, относятся и еретики. Один из ранних христианских писателей Игнатий Богоносец призывает своих духовных чад: «От чуждого растения, какова ересь, отвращайтесь… берегитесь таких людей… бегайте смертоносных произрастаний еретиков».

Вместе с тем тот же Я. С. Лурье находил точки пересечения между заволжцами и кремлевскими вольнодумцами. Идеи внутреннего самосовершенствования, характерные для мировоззрения Нила Сорского, по мнению исследователя, встречаются в сочинениях некоторых московских еретиков конца XV века. Еретик Иван Черный специально оговаривал в приписке к «Еллинскому летописцу», что весь церковный «закон единем словом скончавается, еже любити бога и ближняго»; он же переписывал (с особыми «тлъкованиями») известный памятник византийской аскетической литературы — «Лестницу» Иоанна Симайского. «Начальник» московских еретиков, Федор Курицын, в своем «Лаодикийском послании» цитировал слова одного из главных представителей аскетически-созерцательного направления в византийской патристике — Исаака Сирина: «Страх божий начало добродетели».

Текстологическое сравнение «Кормчих» Ивана Курицына и Вассиана Патрикеева позволило Ю. К. Бегунову сделать вывод о том, что между «нестяжателями» и московскими еретиками было гораздо больше точек соприкосновения, чем об этом принято думать. Так, общим для кормчих Вассиана Патрикеева и Ивана Волка Курицына является отсутствие «градских» законов. Содержащиеся в них идеи безусловной поддержки государством церкви на основе жестокого преследования еретиков были неприемлемы как для «нестяжателей», так и для еретиков. Полное невмешательство иноков, этих «непогребенных мертвецов», в государственные дела, равно как и невмешательство светского государя в дела церкви, — такова программа Патрикеева.

В обоих «Кормчих» отсутствует «Слово 165 отец о обидящих святые церкви», которым кончались все «Кормчие» официальной редакции конца XV–XVI века. Архиепископ Геннадий и Иосиф Волоцкий использовали это «Слово» для защиты монастырского землевладения на соборе 1503 года и для утверждения теории компромисса «воинствующей церкви» и государства.

Нил Сорский действительно и в мыслях не имел создание некоей партии, он не собирался отнимать у монастырей их имения, порицать иосифлян или даже выступать с широкой пропагандой нестяжательских взглядов. Главным делом его жизни было устройство скита, который должен послужить примером для остальных, страждущих духовного подвига. Но вот правительство пытается ограничить стремительный рост монастырских имений, вызывавший у Нила резкое неприятие. В ответ сторонники церковных стяжаний отстаивают незыблемость своих владений и отрицают право светских властей посягать на имущество слуг Божьих.

Могли ли оставаться в стороне и беспристрастно наблюдать за нарастающим противостоянием преподобный Нил и те, кто разделял с ним нестяжательскую идеологию. Как и в случае выбора между Иваном Молодым и Василием, всем видным деятелям церкви приходилось делать выбор и присоединяться к одной из противоборствующих сторон.

У Иосифа Волоцкого тоже не оставалось выбора. Основными вкладчиками в монастырь были удельные князья и их окружение. Социальная среда, которая создала Волоколамскую обитель и поддерживала ее в первый период существования, способствовали воспитанию у Иосифа Санина воззрений, оппозиционных по отношению к московским государям. Его покровитель Борис Волоцкий умер в 1492 году. В 1494 году в узилище скончался Андрей Углицкий. Отозвавшийся на это событие Иосиф Волоцкий сравнил великого князя с братоубийцей Каином. Другим обстоятельством, заставлявшим волоцкого игумена настороженно относиться к великому князю, стала конфискационная земельная политика московского правительства, острием своим целящая в епархиального начальника Иосифа — новгородского владыку Геннадия — и угрожавшая в целом монастырскому землевладению.