Должно быть, и теперь г-жа Оссандон была в отъезде. Иначе декан не работал бы так поздно у отворенного окна. Степенный, сосредоточенный, он что-то писал, готовясь к завтрашней лекции. Сообразив, что застанет старика одного, Лори решил отправиться к нему на дом. Он прошел через сад, тихонько постучал, и перед ним открылись двери уютного кабинета, сверху донизу заставленного книгами без переплета. Над письменным столом висел большой портрет г-жи Оссандон, которая с улыбкой, но, глядя грозно, казалось, внимательно следила за работой своего супруга.

Лори-Дюфрен сразу, без всяких околичностей, объяснил цель своего прихода. Он принял решение перейти вместе с детьми в протестантскую веру. Он давно уже об этом подумывал, но теперь время пришло, время не терпит. Что он должен для этого сделать?.. Оссандон, улыбнувшись, успокоил его. Все это не так сложно. Детей надо посылать в воскресную протестантскую школу. Сам Лори должен основательно научить новое вероучение, вникнуть, сравнить, составить обо всем свое собственное суждение, ибо их религия, религия истины и света, дозволяет, даже предписывает это своим приверженцам. Декан обещал направить Лори к одному пастору — сам Оссандон очень стар, очень устал… Этому трудно было поверить — такая у него была гордая осанка, так твердо и убежденно он говорил, так резко он отличался от растерянного, нерешительного Лори… Нет, нет, он очень стар, очень устал, он уже на покое!..

Наступило неловкое молчание. Лори, слегка смущенный своим поступком, не решался поднять глаза. Декан в глубокой задумчивости смотрел на белый лист бумаги, лежавший на письменном столе.

— Это из-за Элины, не правда ли? — спросил он минуту спустя.

— Да.

— Она этого требует?

— Да, она или же те, кто ею руководит.

— Понимаю… Понимаю.

Декану было известно все. Он часто видел карету г-жи Отман, стоявшую у подъезда. Он знал эту женщину, знал, на какие интриги она способна. Если бы Голубка не запретила ему строго-настрого, он бы давно уже предупредил бедную мать. Вот и теперь, глубоко проникнув в душевную трагедию Элины, о которой лишь смутно догадывался Лори, он взволновался. Ему хотелось сказать: «Да, я знаю Жанну Отман. Это женщина безжалостная, бессердечная, она разлучает, разъединяет семьи. Где бы она ни прошла — всюду слезы, раздоры, одиночество. Немедленно предупредите мать — ведь речь идет не только о вас. Пусть она увезет Лину как можно скорее, как можно дальше. Пусть вырвет девочку из когтей этой пожирательницы душ, этой живой покойницы, холодной и жестокой, как вампир на кладбище… Быть может, еще не поздно…»

Так думал Оссандон, но не смел сказать. С портрета на него смотрела грозным взглядом упрямая, благоразумная крестьяночка, выпятив бульдожью челюсть, точно готова была выскочить из рамы и броситься на него, если он заговорит.

Каждое утро, ровно в одиннадцать часов, после отъезда банкира чинно и торжественно, как принято в Пор — Совере, за завтраком собираются старшие служащие религиозной общины во главе с Жанной Отман. Каждый занимает свое неизменное место: на конце длинного стола-председательница, по правую ее руку Анна де Бейль, по левую — Жан-Батист Круза, настоятель евангелической школы, молодой человек со впалыми щеками и короткой, жесткой бородкой кальвиниста, тощий, узколобый, с круглыми голубыми глазами, горящими фанатическим огнем.

Он приехал из Шаранты (это была родина Анны де Бейль) и, готовясь стать пастором, посещал в Париже лекции Оссандона. Как-то раз друзья повели его на молитвенное собрание послушать евангелистку, и он вышел оттуда сам не свой, в том восторженном состоянии, в какое иные проповедники в белых рясах приводят богомольных светских дам. Но его увлечение оказалось более длительным, и вот уже пять лет, покинув семью, друзей, пожертвовав будущей профессией, он занимал в Пор-Совере скромную должность учителя начальной школы, приближавшую его к Жанне Отман. В деревне он слыл ее любовником — примитивные крестьяне не могли иначе истолковать эту рабскую преданность ученика, ловящего каждое слово проповедницы. Но у евангелистки никогда не было любовников. Единственно страстные слова, слетевшие с ее тонко очерченных поджатых губ, давным-давно застыли в морозном воздухе над морем льда, под зубцами Юнгфрау.

Против шарантонца сидит мадемуазель Аммер, начальница школы для девочек, унылая, молчаливая особа, с вечно опущенными глазами, на все отвечающая робким, жалобным да, которое она произносит как ммда… Кажется, будто это жалкое, пришибленное существо со сгорбленной спиной, с приплюснутым носиком на бледном плоском лице навеки раздавлено тяжестью первородного греха. Грехопадение прародителей так глубоко угнетает, так подавляет забитую, недалекую девицу, что она стыдится проповедовать Евангелие среди чужих и едва осмеливается вести занятия с детьми в младших классах.

Почетное место на другом конце стола, занимаемое в воскресные дни пастором Бирком, по будням предназначается тому из учеников — мальчику или девочке, — кто заслужил лучшую отметку за ответы по закону божьему. Обучение в Пор-Совере, исключительно религиозное, сводится к зазубриванию текстов Библии, на которых основаны темы всех уроков, все примеры по чистописанию и скорописи — все, вплоть до азбуки в картинках. Вера Жанны Отман в силу Евангелия столь велика, что, по ее убеждению, неофиты, даже не понимая смысла учения Христова, испытывают его благотворное воздействие, подобно тому, как арабы, захворав, обматывают себе голову изречениями из Корана. Больно видеть Библию, эту изумительную книгу, в руках деревенских ребятишек, захватанную грязными пальцами, закапанную слезами, больно слышать, как они лениво бормочут тексты, запинаясь, коверкая слова и зевая от скуки.

Отрок Николай, бывший питомец исправительной тюрьмы Птит-Рокет, достойный образец здешней системы воспитания, почти всегда занимает за столом почетное место против председательницы. Этот малый заучил наизусть все Священное писание: Евангелия от Матфея, Марка, Луки, Иоанна, Второзаконие, псалмы, Послания апостола Павла — и по всякому поводу бессмысленно и громко, точно граммофонная труба, гнусавит за завтраком изречения. Все вокруг замирают в немом восторге: сам бог глаголет устами отрока! И какими устами! Страшно подумать, сколько мерзких ругательств и богохульных слов изрыгал юный преступник на тюремном дворе всего лишь три года назад. Разве это не чудо, разве это не самое лучшее, неопровержимое свидетельство в пользу евангелических школ? Тем более что Николай еще не вполне очистился от скверны старых грехов, от лжи, чревоугодия, вероломства. Как поучительно наблюдать борьбу доброго и злого начала в его неокрепшей душе, в его нескладной речи, в которой высокий слог Эклезиаста с трудом побеждает грубость тюремного жаргона!

Элина Эпсен в те дни, когда она завтракает в Пор — Совере, занимает место рядом с этим отроком, с этим чудом природы. Всем окружающим известно ее положение, ее намерение вступить в брак с нечестивым католиком. Всем известно, что врачевание заблудшей души уже началось, но силы зла упорно сопротивляются. И только ангельская кротость, неистощимое терпение г-жи Отман побуждают ее заботиться о спасении строптивой девушки. Анна де Бейль уже давно бы изгнала из храма ударами бича эту тварь, обреченную на адские муки. «Ты хочешь гореть в геенне, Сатана? Ну что же, ступай в пекло!..» Такого же мнения придерживается и Жан-Батист Круза.

Элина чувствует враждебность всех окружающих. Никто не разговаривает с ней, не замечает ее, она видит вокруг лишь гневные, презрительные взгляды. Даже причетник, безмолвно прислуживающий за столом, внушает ей робость, и девушка смиренно склоняет голову, глубоко сознавая свое ничтожество перед всеми этими святыми людьми.

И все-таки Элину чем-то привлекают томительно долгие завтраки в Пор-Совере за огромным столом с редко расставленными приборами, торжественная тишина, благолепие, монастырские блюда из вареного мяса, овощей и компота с черносливом; ее охватывает благоговейный трепет, словно она, недостойная, допущена на трапезу Спасителя с учениками. Девушка любит слушать застольные беседы, хотя и не смеет принять в них участие, мистические речи, полные возвышенных символов и отвлеченных понятий: виноградник, куща, паства, испытания, искупление, ветер пустыни, веянье святого духа. Ее интересует множество непонятных вещей, которые обсуждают при ней посвященные: Община, работницы, таинственная Обитель, где она ни разу не была, хроника местной духовной жизни, моральное поведение той или иной семьи.