— Один из двоих отключился. Отключился слишком рано. Должно быть, что-то произошло.

— Можно установить, кто отключился: первый или второй?

— Нет.

Несколько минут спустя отключился и второй человек. Мне не хватало фантазии, чтобы представить, что же могло случиться там, в лесу. Я забеспокоился, мне нужно было время, чтобы обдумать происшедшее. Сергей Антонович стоял против меня в стойке боксера, собирающегося войти в клинч. Осторожненько я предложил свою версию:

— Первым отключился наш человек. По крайней мере, так должно быть по логике вещей.

Да, мне пришлось отключиться раньше оговоренного срока.

До станции (то ли Майхов, то ли Мельхов) я доехал поездом. Мой велосипед путешествовал в багажном вагоне. На полянке рядом с полотном железной дороги я набрал белых польских грибов и сыроежек, которые положил в большую корзину поверх лежавшей там рации, стальных кошек и соединительных кабелей. Весь этот технический скарб я извлек сегодня утром из тайника, который они устроили на свалке, в старой погнутой бензиновой бочке. После часа езды на велосипеде я добрался до места проведения операции. Был полетный день, и реактивные истребители с ревом проносились, почти касаясь верхушек деревьев. Каждый раз я непроизвольно втягивал голову в плечи.

По карте место проведения операции представлялось мне другим, а именно, более укромным. Воздушная линия связи проходила вдоль разъезженной гусеничной техникой лесной просеки. Это совпадало с тем, что было на карте. Но лес, старый сосновый лес, был прореженный и светлый. Молодой березняк, в котором я спрятал свой велосипед, прикрывал меня с одной стороны. Я принялся было уже пристегивать кошки, как вдруг услышал за своей спиной металлический звук. Я осторожно пошел на шум и метров через двести обнаружил очередной сюрприз. О вырубке, к которой я вышел, при подготовке к операции не было и речи. И на старых картах она не значилась. Прямо посередине поляны стоял груженный большими термосами советский военный вездеход. Ребята, видно, решили немного отдохнуть. Конечно же, они это заслужили. Но ведь мы об этом не договаривались! Раздевшись до пояса, они радовались солнцу, словно резвые щенята. Их было двое — шофер и его помощник. Они заехали в лес, чтобы немного посачковать. Обутые в тяжелые солдатские сапоги, они бегали тяжело и выглядели довольно неуклюже. Наконец один настиг другого и они затеяли какую-то монгольскую борьбу, сопровождая ее оханьем и выкриками. Я взглянул на часы — время подпирало. Если они сию минуту не уберутся отсюда, все полетит к черту.

Что мне оставалось делать? Я забрался в кусты малины, втянул голову в плечи и засунул в рот оба средних пальца. Свист прозвучал пронзительно, как военный сигнал. Они отпустили друг друга и оторопело уставились в мою сторону, а затем вскочили в машину и умчались так, что это походило на бегство. Наконец-то мне никто не мешал. Мне никогда не приходилось заниматься тем, что я делал сейчас. И было просто удивительно, как легко все получалось. С кошками на ногах, словно майский жук, я взобрался по столбу, присоединил кабель, забросил на дерево антенну и дал усиление. И в тот же миг вся эта тарабарщина, передававшаяся на русском языке по проводам, вероятно, была принята и записана на пленку американцами в Целендорфе. Я сделал то, что от меня требовалось. Классная работа! Оставалось только надеяться, что в диапазоне коротких волн не будет помех и мои новые начальники будут мной довольны.

По проводам передавали какие-то ряды цифр, когда сквозь листву берез я заметил приближавшуюся по просеке группу велосипедистов. Я рванул вниз кабель и антенну, зашвырнул их концы так далеко, как только смог, быстренько уложил кошки и рацию в корзину и насыпал сверху грибов. И велосипедисты, подъехав ближе, обнаружили грибника, сортировавшего свою добычу. Впереди ехали двое детей. Мальчик, спрыгнув с велосипеда, крикнул тормозившему сзади отцу:

— Посмотри-ка, какие у него грибочки! А у нас ничего! Почему мы до сих пор ничего не нашли?

Папаша уставился на меня с завистью и недоверием.

— Чудесные грибы, — сказал он.

— Да, — подтвердил я, — к тому же совсем не тронутые червем. В этом году они появились раньше обычного. — И я продолжал хладнокровно чистить грибы, одновременно разглагольствуя по поводу методов их сбора.

А девочке прямо-таки не стоялось на месте от нетерпения.

— Где, где вы их нашли? Вы не хотите нам показать?

Я сделал довольно неопределенный жест:

— Там. Езжайте туда. Здесь ничего нет: слишком сухо. А вон там, недалеко, дорога спускается вниз.

Дети мигом вскочили на велосипеды. Мальчик уже тронулся с места, а девочка, устремившаяся было за ним, зацепилась педалью за провод, который я спустил вниз по столбу.

— Дурацкая проволока! — крикнула она.

Отец кивнул мне на прощание:

— Большое спасибо.

Затем он стал помогать девочке выпутаться из провода. Он дергал и яростно рвал его до тех пор, пока до него не дошло, что это за провод. Он поднял глаза к верхушке столба, однако так и не смог оторвать второй конец. Изрыгнув проклятие, он швырнул спутанный провод в траву:

— Типично русская манера. Все время что-то чинят и все вокруг расшвыривают. В немецком-то лесу!

Это был один из тех типов, которые всегда все знают и видят на три метра под землей. Когда смолкло попискивание его велосипеда, я посчитал, что операция закончена. По крайней мере, для меня. День прошел, и слава богу. Что бы там ни было, но в моей корзине лежали прекрасные грибы, которые я в качестве алиби мог предъявить Ренате.

Сидя в бункере, мы, конечно же, не могли знать, что произошло. Сергей Антонович еще какое-то время продолжал операцию, а .затем дал отбой. Когда мы поднялись наверх и остановились возле машины, которая должна была отвезти нас, он, перед тем как сесть в нее, посмотрел на меня долгим взглядом. Казалось, льдинки в его серых глазах похолодели еще на несколько градусов. Он сказал очень сдержанно, а старший лейтенант быстро перевел:

— Вы ведете чертовски опасную игру.

Я выдержал его взгляд и намеренно тихо проговорил:

— Это не игра, товарищ полковник.

В машине он курил «Беломор», делая глубокие затяжки, и что-то беспрестанно говорил переводчику, сидевшему рядом с водителем. У меня уже не было желания вслушиваться. Что прошло, того теперь не вернешь. Можно только либо поумнеть, либо поглупеть. Однако Сергей Антонович вдруг протянул мне пачку папирос, а старший лейтенант, повернувшись ко мне, с особым выражением перевел:

— Товарищ полковник убежден: вы знаете, что делаете. Он просит извинить его за резкость. Был очень напряженный день. Сейчас он приглашает вас на подведение итогов. Он говорит, что считает операцию совместной, что убежден: наш человек там, в лесу, сделал все, что мог.

Найденная вторая фишка для го — та песчинка на чаше весов, которая способна повлиять на решение. Эрхард Холле рад, что просьба товарища Вернера допустить его к расследованию в качестве консультанта удовлетворена. Из архива учебных материалов он получает старое дело под названием «Мертвый глаз», чтобы сопоставить его с новым делом «Шаденфойер». При повторном просмотре материала он не в силах скрыть своего разочарования. В те времена, но всей вероятности, протоколы велись чересчур лаконично. Либо правила ведения делопроизводства были менее строги, либо из-за особой важности событий меньше доверяли бумаге. Однако на одной из пленок, которую Вернер дает ему в дополнение к учебному материалу и которую он по все еще действующему старому ключу корректирует, обе фишки для го упоминаются два раза. В одном месте даже слышно, как Йохен демонстрирует манеру доктора Баума клацать фишками, перебрасывая их, подобно фокуснику, с ладони на ладонь. Тогда о новом человеке в западноберлинской резидентуре ЦРУ еще не было никаких материалов: ни фотографии, ни образца почерка, ни сведений о служебной карьере. И наряду с его описанием, которое Йохен Неблинг несколько раз пополнял деталями, привычка перекидывать фишки для го в течение некоторого времени оставалась важнейшим сведением в заведенном на него досье.