И Ринслер дернулся еще яростнее, чем раньше, услышал стон, сделал еще пару толчков. А в следующий миг по всему тоннелю разнесся такой громкий и утробный стон наслаждения, что если бы не совершенно отчетливо сокращающиеся женские мышцы, он бы никогда не поверил в то, что только что произошло.

А дальше его обуяла бешеная ярость. И на девушку, и на себя. На всех и ни на кого. На то, что хотел сделать больно, а сделал приятно. На то, что позволил этой идиотке вывести его из себя. На то, что сам же пошел против своего принципа.

Ринслер не отпустил девчонку. Просто поставил на ноги, повернул лицом к стене, заставил согнуться и закончил все довольно грубо и, как бы странно это ни звучало, грязно. Даже для самого себя.

Мужчина отошел от Эвы к противоположной стене, посмотрел, как девушка садится на колени и обхватывает себя руками. Пришло запоздалое понимание, что он поступил с ней даже хуже, чем с любой другой „лапочкой“. Тех хотя бы имеют в нормальной комнате на нормальной кровати, а не в темном тоннеле среди вони от человеческих отходов. Ринслер еле удержался, чтобы в очередной раз не треснуть по стене. Идиот. Он ведь никогда не называл девушек шлюхами, а ее назвал… теперь можно было поспорить, кто из них двоих еще тупой осел.

Мужчина застегнул штаны, поднял с пола сперва свой нож, в какой-то момент опрометчиво выпущенный из рук, затем свою рубашку и подошел к Эве. Схватил ее за руки и заставил подняться. Девушка было дернулась в сторону, но Ринслер не дал ей сделать и шага, нарочито сильно встряхнув. Расцепил ее руки, которыми она прикрывала обнаженную грудь, натянул на нее свою рубашку. Молча схватил за руку и хотел уже было потащить обратно в комнату „лапочек“, но ноги у девчонки подкосились, и она бы обязательно поцеловала носом пол, если бы не Ринслер. Мужчина раздраженно втянул воздух, перекинул через плечо абсолютно не сопротивляющуюся девчонку и понес ее уже сам.

На выходе из тоннеля Ринслер вдруг нос к носу столкнулся с недавно встреченным воином. От неожиданности мужчина даже не нашелся, что сказать, зато вот воин ни капельки не растерялся:

— Здорово ты ее! — радостно ухмыльнулся он.

— Подглядывал? — с тихой яростью в голосе спросил Ринслер.

— Совсем чуть-чуть, — не смутился его собеседник. — Одолжишь ее?

— Ее? — Ринслер удивленно ткнул пальцем на висящую на плече девчонку. Буквально всем своим телом почувствовал ее дрожь и еле сдержался, чтобы не отлупить по мягкому месту. Теперь-то уже чего бояться?! Раньше надо было думать.

— Ну да, кого ж еще!

— Ее хочешь, — понятливо кивнул Ринслер. — Что ж, ладно.

Дрожь на плече усилилась. А, вот оно что. Боится, что действительно отдаст. И правильно боится. Мужчина поставил девушку на пол, подвел к стене, и, положив ей руки на плечи, обманчиво доверительно сказал:

— Постой тут, ладно? Я сейчас. Только, умоляю, не уходи никуда.

Эва судорожно кивнула и проводила мужчину удивленно-недоверчивым взглядом. Ринслер подошел к улыбающемуся воину и со всей дури врезал ему. А потом еще раз, и еще. Воин даже не отвечал, у него элементарно не хватало времени, чтобы замахнуться. Ринслер лупил с такой силы, словно только что нашел свою мишень, на которой смог вдоволь отыграться.

Эва зажмурилась и отвернулась. И так было противно от самой себя, от того мужика, которому она позволила докоснуться до своего тела. Она даже не могла понять, на кого злится сильнее: на себя или на него. Вряд ли даже самые отпетые „лапочки“ опускались до того, до чего опустилась она сама. Грязная прошмандовка — по-другому и не скажешь.

Крики и приглушенные звуки ударов стихли. Напротив Эвы вновь появился Ринслер, без лишних слов подхватил девушку на руки, перекидывая через плечо, и теперь уже без происшествий донес ее до комнаты „лапочек“.

Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы прийти в себя, но сказать что-то мужчине она не осмелилась. Не потому что боялась, а потому, что просто не хотела. Донес и донес.

Ринслер поставил ее на ноги, открыл нужную дверь и буквально втолкнул девушку внутрь, словно тряпку какую-то. А затем деревянная конструкция с глухим щелчком захлопнулась прямо у Эвы за спиной.

Девушке показалось, что все, что только что произошло — был просто плодом больной фантазии и ничем более. Эва аккуратно прошла до своей кровати и легла, закрывая глаза.

Нет, сегодняшние события ей точно не привиделись.

Об этом говорила не только чуть пульсирующая боль внизу живота, но и припухшие губы, все еще помнящие вкус тех властных и настойчивых поцелуев.

— Слушай, может хватит уже? — удивленно изогнул бровь Лекс.

Ринслер раздраженно поджал губы.

— Что на этот раз?

— Да ничего. Просто, по-моему, меч уже достаточно заточен.

Ринслер посмотрел на буквально светящееся от такой трепетной заботы лезвие и принялся точить его с двойной силой. Лекс едва удержался, чтобы не схватиться за голову.

— Дружище, что происходит?!

— Ничего.

— Тогда какого рожна ты точишь этот меч?!

— Это что, запрещено?

— Нет. Но два дня подряд?! Тебе самому не надоело?

— Я хочу, чтобы мое оружие было готово к бою, — со злостью ответил Ринслер. — Тебя что-то не устраивает?

— Еще немного и твое оружие будет готово к выставке. Ты можешь сказать, что происходит?

Лекс с усталым вздохом опустился на кровать рядом со своим другом. Вперил в того внимательный взгляд.

— Ничего не происходит, — привычно огрызнулся Ринслер.

— Это из-за той девчонки?

— Нет.

— Серьезно? После визита к ней ты сам не свой.

— Я. Просто. Хочу. Быть готовым к Бою. Ясно?!

Лекс легкомысленно пожал плечами.

— Ладно, как скажешь. Я сам спрошу у нее.

— Чего?! — опешил Ринслер, вмиг забыв о своем оружии.

— Руку даю на отсечение, это из-за нее. Но раз ты молчишь, я спрошу у нее. Ну, не так, как ты, конечно. Ты же знаешь, я не люблю долгих прелюдий.

— Запугиваешь? — усмехнулся Ринслер, покачав головой. — Мне все равно.

— Это хорошо. Меньше проблем.

Лекс поднялся на ноги, посмотрел на своего хмурого и молчаливого друга, вздохнул и отправился исполнять обещанное. В конце концов, с Эвой он уже был знаком и правду узнать будет легко. Вот только услышать ее от Ринслера было бы предпочтительнее.

Лекс довольно быстро дошел до коридора „лапочек“, в какой-то момент заметив преследующую его тень. И не ошибся. Стоило мужчине коснуться ручки заветной двери, как прямо перед ним материализовался Ринслер и хмуро сказал:

— Пошли.

Лекс в ответ лишь усмехнулся и направился вслед за своим другом в темный тоннель. Но вопреки ожиданиям мужчины они не остановились, а прошли в следующий тоннель, а за ним свернули в еще один. Похоже, Ринслер шел как можно дальше от любой возможности подслушать. Лекс терпеливо шагал следом.

— Что она сделала? — спросил он, как только они остановились.

Ринслер прислонился к каменной стене, провел пятерней по волосам.

— Не она, а я.

— Ты ее убил? — опешил Лекс. По-другому объяснить такое состояние он не мог.

Ринслер с горечью усмехнулся.

— Лучше бы я ее убил.

Лекс прищурился, наблюдая за своим другом, и вдруг до него дошло.

— А-а… так ты ее… ну и ладно, подумаешь.

— Ты идиот, да? — раздраженно взмахнул руками Ринслер.

— Нет, — не обиделся Лекс. — Неужели тебя совесть гложет?

— Да причем тут совесть!

Лекс вдруг вспомнил о чокнутой теории своего друга на счет девушек, и устало вздохнул.

— Слушай, все девушки, что сюда попадают, становятся „лапочками“. Тут не может быть невинных особ. Смирись уже с этим.

— Чего? — Ринслер удивленно уставился на своего друга.

— Ну, эта твоя теория о девушках, пирогах…

— Тебе что, приятно доедать надкусанную сливу? — оскорбился за свои убеждения Ринслер и тут же добавил: — Но дело даже не в этом.

— Не в этом? — удивился Лекс. — Это уже интересно. Что же ты такого с ней сделал?