— Лучше спроси, чего я не сделал.

— И чего ты не сделал?

Ринслер почесал затылок.

— Это… это случайно получилось.

— Ты все-таки ее убил, — заключил Лекс.

— Нет, я ее… изнасиловал.

— Случайно изнасиловал?

— Нет, специально.

— Ну и? Тут с каждой „лапочкой“ так обращаются.

Ринслер вздохнул, не зная, как объяснить своему другу то, что произошло.

— Думаешь, она будет мстить? — пытался докопаться до правды Лекс, вообще ничего не понимая.

— Нет, это вряд ли.

— Тогда что тебя не устраивает? Опять твои пироги?!

— Ты достал уже. Нет. Ей должно было быть больно, понятно? А она…

Мужчина фразу не закончил, но Лекс и без этого все прекрасно понял.

— Ей понравилось?!

— Если ты сейчас заржешь, я выбью тебе челюсть, — хмуро предупредил Ринслер.

— Я не смеюсь, — примирительно поднял руки Лекс, и на несколько секунд в тоннеле повила тишина, нарушаемая лишь двумя порывами кашля.

— Только попробуй!

— Да не смеюсь я, не смеюсь! Просто в горло что-то попало.

Дальше Лекс согнулся в еще одном неконтролируемом порыве кашля, сопровождаемом красноречивым пофыркиванием.

— Ты закончил? — сухо спросил Ринслер, когда его друг „накашлялся“.

— Я не смеялся, — заверил его Лекс.

— Ага, я так и понял. Ну что, доволен?

— Да… неловкая ситуация. Может, поговоришь с этой девчонкой?

— О чем?!

— Ну… скажи, что так и было задумано.

— Знаешь, ты худший в мире советчик.

— Ну, раз такой вариант тебя не устраивает, есть только один способ, — печально вздохнул Лекс.

— Убить ее? — с надеждой предположил Ринслер.

— Нет, просто притворись мертвым!

— Чего?!

Лекс со смехом подошел к своему другу и, по-дружески положив ему на плечи руку, потянул к выходу.

— Ну, представь, подходит она к тебе, а ты такой: „прости, я умер“, — и мужчина очень красочно закатил глаза, схватился за горло и высунул язык, издавая дотошные звуки восставшего из могилы мертвяка.

— Теперь я понимаю, почему у тебя за Песчаной Завесой не было девушки, — вздохнул Ринслер, понаблюдав за эпичной картиной „я сошел с ума, прирежьте, чтоб не мучился“, — в тебя может влюбиться только полная идиотка.

В этот раз Бои прошли довольно скучно. Для Песчаников, конечно. Новеньких давно не было, а оставшиеся противники были слишком сильны, чтобы сдаваться. Естественно, терять таких воинов никто не хотел, поэтому Хозяин останавливал бой ровно в тот момент, когда человек находился на последнем издыхании, словно четко ощущал грань дозволенных ударов.

После этих кровавых зрелищ, Лекс с Ринслером завалились в барак в конец измотанными. Мужчины, не сговариваясь, сразу же улеглись на свои койки, мечтая только об одном: уснуть. Уснуть и больше никогда не вспоминать об этой бойне. С этой мыслью Ринслер засыпал каждый раз, теша свое сознание припрятанной бутылочкой виски, удачно украденной из кабинета их начальника — главного среди воинов-людей.

Без алкоголя в этом аду не выжить.

Психика просто не выдержит.

Мужчина давно привык заставлять себя спать. За Песчаной Завесой у Перводружинников была тяжелая служба, что бы там кто ни говорил. В какой-то момент Ринслер понял, что научился спать на ходу. Вернее, на бегу. Это выработалось как-то само собой и сейчас очень играло на руку, чтобы засыпать без лишних, разъедающих мозг мыслей.

Проснулся мужчина от странных вздохов где-то совсем рядом. Ринслер всегда спал очень чутко и просыпался быстро, сразу заставляя себя думать в полную силу и быстро оценивать ситуацию. На этот раз ситуация вышла катастрофически ужасная. Стоило мужчине ее оценить, как захотелось лечь обратно и последовать глупому совету Лекса — притвориться мертвым.

„Странные вздохи“ исходили от ошарашенных воинов, наблюдавших за продвигающейся вдоль рядов двухъярусных кроватей „лапочкой“. Такое было запрещено, ни одна из них не могла зайти в барак. Оставалось только гадать, что такого она могла сказать Песчаникам на входе, чтобы ее впустили.

Ринслер успел даже вспомнить какую-то глупую молитву Берегиням, попросив их, чтобы „лапочка“ обошла его койку стороной, и пообещал взамен не прелюбодействовать и не пить. Подумал немного и взял свои слова обратно, вместо этого пообещав только не прелюбодействовать. Но в который раз убедился, что все Старейшины, не кто иные, как старые прокуренные шарлатаны, прислуживающие своей больной фантазии, а не Берегиням. Потому что не было на свете никаких Берегинь.

Эва остановилась прямо напротив койки Ринслера. Мужчина честно уже хотел и впрямь притвориться мертвым, но в последний момент передумал, вместо этого посмотрев на девушку испепеляющим взглядом.

— Чего тебе? — недружелюбно спросил он.

Находясь на верхней полке, Ринслер ощущал себя буквально царем, к которому явилась его подданная.

— Вернуть кое-что хочу, — не обращая внимания на десятки пар глаз, уставившихся на не нее в немом изумлении, нагло сказала „лапочка“.

— Что бы это ни было, оставь себе, — буркнул мужчина, переворачиваясь на другой бок, чтобы не видеть зеленых глаз, в которых плясали дьявольские огоньки.

— Мне это не нужно. Она воняет, — громко сказала Эва и, совершенно не смущаясь, стянула с себя мужскую рубашку.

По всем бараку пронесся единогласный вздох.

Ринслер все-таки повернул голову (любопытство, что б его!), окинул фигурку девушки отрешенным взглядом и повторил:

— Оставь себе.

Платье на Эве все же было, правда, достаточно прозрачное, как и положено „лапочкам“. А вот рубашка Ринслеру и впрямь была не нужна, он себе уже новую раздобыл.

— Я же говорю, она воняет! — На весь барак заявила Эва и почти сразу же получила в ответ гогот особо веселых воинов.

Девушка стояла неподвижно, вытянув вперед руку, на которой висела мужская рубашка.

Ринслер вдруг увидел за спиной девчонки Лекса, который красноречиво сжимал свое горло и выпучивал глаза, намекая, что пора переходить к беспроигрышному варианту. Воины, стоявшие рядом с мужчиной, удивленно делали шаг назад, не понимая, что это за новый вид эпилепсии.

Немного подумав, Ринслер решил, что не так уж плох совет притвориться мертвым. Мужчина вздохнул и растянулся на своей постели, сложив руки на груди, словно был уже в гробу. Эва возмущенно выдала еще парочку каких-то каверзных шуток, но поняв, что ее слова не возымели должного эффекта, подошла прямиком к мужчине и огрела его по ногам его же рубашкой.

Ринслер не подавал признаков жизни.

После такой вопиющей наглости его отлупили ни в чем не повинной одеждой буквально по всему телу, даже голове досталось, но мужчина упорно делал вид, что давно мертв.

В конце концов, Эва сдалась. Треснула дурацкое тело в последний — и между прочим, самый сильный — раз, и, оставив рубашку на мужчине, вышла из барака.

Лекс, которому просто чудесным образом повезло встать на несколько минут раньше того момента, когда девчонка посетила их скромную обитель, подошел к своему другу.

— Это вызов, — сообщил он Ринслеру.

— Скажи, — не открывая глаз, возмутился „труп“, — вот за что мне это?!

— За грехи? — предположил Лекс.

— Я даже не представляю, что я такого мог сделать, что мне в наказание ниспослали ее!

Эва зашла в ненавистную комнату „лапочек“ совершенно расстроенной. Ей хотелось немного поиздеваться, а заодно и проучить гадкого типа с мерзким именем Ринслер, но получилось, что унизила саму себя. Вернее, предстала полной дурой перед целым скопищем мужиков. Ну и чего лезла, спрашивается?

А полезла потому что… этот самый мерзкий тип не давал ей никакого покоя. Мысли о нем разъедали голову на части. И Эва ненавидела себя за это. Смотрела на сальных мужиков, что постоянно входили в эту дверь, и непроизвольно сравнивала их с Ринслером. Зачем? Почему? Она и сама не знала, это происходило неосознанно. Девушка не могла понять его отношения. Тут людей не жалеют, тем более, „лапочек“. Но ее этот мужик пожалел. Он не кидался на нее с вылезающим от похоти языком, лишь бы полобзать привлекательное тело, он не пытался подавить ее сопротивление, он просто выполнял свою работу. Просто хотел показать ей, что отсюда не сбежать. Иными словами, он ломал ее силу воли.