— Видишь его?

Эва проследила в указанном направлении и чуть приоткрыла рот от изумления. Воин лежал на своей койке и жалобно стонал от каждого прикосновения какой-то старой женщины с мокрой тряпкой в руках. Что именно болело на теле, понять было трудно, зато вот его лицо было очень красноречиво „обработанным“: заплывший глаз, сломанный нос, из которого ручьем хлестала кровь, и челюсть как-то неестественно вывернута…

— Что это с ним? — ошарашено спросила Эва.

— Ринслер прогулялся, — хмуро ответил ей Лекс.

— И где он сейчас?

— Наверное, в зале для тренировок.

— Что он там забыл?

Но ответить на этот вопрос мужчина не успел — вернулся предмет их обсуждения.

Ринслер, завидев проснувшуюся девушку, буквально просиял от счастья, и, не доходя до своей койки, заявил:

— Слава Берегиням, проснулась! А теперь убирайся с моей постели, женщина!

Эва раздраженно стиснула челюсть, но с ответом ее опередил Лекс:

— А я так надеялся, что все слухи о тебе, дружище, лишь грязная ложь, — грустно заявил он.

— А ты меньше сплетничай, — посоветовал ему Ринслер.

— Да ты хоть знаешь, сколько всего интересного про тебя говорят? Между прочим, — это Лекс сказал уже громче, явно для того, чтобы и Эва могла расслышать, — о тебе говорят, что ты алкоголик, грубиян и женщина.

— Лекс, да ладно, — грустно вздохнул мужчина и, выдержав положенную паузу, злорадно добавил: — Я ведь только вчера слышал то же самое о тебе!

Эва сокрушенно покачала головой и сказала им обоим:

— Я должна была сразу догадаться… вы бы только видели себя. У вас даже шутки одинаково тупые! Вы случайно не братья?!

— Фе, — тут же скривился Лекс, — не дай Берегини мне такого „счастья“.

— Если ты идешь искать прекрасную темноволосую девушку, то она побежала по восточному тоннелю, прямиком в романтичные места, где много-много „светожелов“, — с придыханием сообщил Лекс случайно встреченному по пути Ринслеру.

— И откуда ты тут такой внимательный? — огрызнулся Ринслер, но направление поменял.

— Да просто… мне показалось немного странным, что она, абсолютно никого не опасаясь, побежала прямиком туда. Она ж еще тут не ориентируется, и вряд ли хорошо знает те места. Наверное, ей кто-то показал, куда идти.

Лекс насмешливо изогнул одну бровь, наблюдая за изменениями лица своего друга — из просто хмурого оно превратилось в грозовую тучу.

— А, кстати, — вдогонку мужчине крикнул Лекс, — на ней прозрачное розовое платьишко!

— Иди ты в задницу! — И Ринслер принципиально развернулся на ходу, чтобы показать своему надоедливому другу неприличный знак рукой.

Лекс в ответ лишь усмехнулся и покачал головой.

Нашли кого обманывать.

Ринслер размеренным шагом прошелся вдоль всего восточного коридора, свернул в темный и ничем не примечательный тоннель. Прекрасно слыша, как каждый его шаг отдается гулким эхом от каменных стен, ступал нарочито сильно. Пускай слышит. Пускай знает, что снова проиграла.

Мужчина дошел примерно до середины тоннеля, остановился, покачнулся на носках и за шиворот извлек из небольшого углубления в стене наглую девчонку.

Эва вскрикнула и, поняв, что произошло, зло зашипела:

— О, Берегини! Да есть в этом подземном лабиринте хоть одно место, где я смогу просидеть хотя бы больше двадцати минут!

— Нет, и ты это прекрасно знаешь.

Ринслер любимым своим приемом прижал ее к стене. Теперь это становилось уже просто каким-то особенным движением, которое могли понять только они двое. Просто потому, что мужчина никогда не позволял себе грубости, только аккуратно показывал, что сильнее. А Эва никогда не сопротивлялась.

— Ненавижу тебя, — выдохнула девушка.

— И я тебя.

Долгий поцелуй, страстные объятия, прерывистые вздохи — это повторялось изо дня в день, но ни ему, ни ей это почему-то не могло надоесть. Это было похоже на какой-то нечеловеческий, животный голод. Они украдкой целовались в темных коридорах, словно совершенно случайно сталкивались там друг с другом, они приходили в этот тоннель, когда удавалось выкроить несколько свободных часов, Ринслер часто навещал Эву перед сном… но всего этого было мало.

Эва не могла объяснить свое состояние. Она не понимала, что с ней происходит, но ей постоянно не хватало объятий, поцелуев, ей всего было мало. Дело было не в обычном похотливом желании, нет. Ей больше нравилось чувствовать именно руки Ринслера у себя на теле, ощущать немного грубые, но настойчивые поцелуи на своих губах, вдыхать уже ставший таким знакомым и даже, наверное, родным мужской аромат. Именно его. Стоило представить, что на месте Ринслера мог оказаться кто-нибудь другой, как Эву перекашивало от отвращения.

Это было ненормально.

Так не должно было быть.

Хотелось услышать хоть что-нибудь другое, кроме уже заученного: " — Ненавижу тебя. — И я тебя.". Хотя и эти слова обладали особым очарованием, ведь ими не ругались, их выдыхали в порыве страсти, так по-особенному выражая свои чувства…

Но Ринслер больше ничего не говорил.

Он был из тех, кто ничего не говорит, предпочитая держать бессмысленные фразы в себе, зато достаточно компенсируя свое молчание действиями. После того, как на тренировке он чуть не убил троих мужиков, совсем недавно наведавшихся к Эве, остальные воины быстро сложили общее представление об их отношениях и на рожон больше не лезли. Особенно после того, как на Боях Ринслер вогнал меч особо непонятливому прямо в глотку, распоров шею изнутри. Эва даже как-то услышала, что среди воинов ее шепотом называют "его девушкой".

Было приятно. Льстило, да. Но не более того, потому что Ринслер молчал. На все расспросы и насмешливые фразы он лишь грубо отмахивался. Эва ничего от него не слышала, кроме "и я тебя". Этого было мало, хотелось чего-то большего. Нельзя было этого хотеть — правда, это она поняла слишком поздно — но она хотела. Девушка прижималась к мужчине настолько сильно, насколько только могла. Она целовала его с такой отдачей, на которую, казалось, вообще не была способна. Она получала в ответ на свои особо красноречивые движения, как-то показанные опытными "лапочками", хриплые стоны. Она чувствовала, как с каждым разом его объятия становятся все крепче, она понимала, что плотское удовольствие было скорее лишь фоном, намного дольше они лежали на кровати, или, как сейчас, сидели на полу, и он перебирал пальцами ее волосы. Зачем он это делал, так и оставалось загадкой, но Эва не возражала.

Однако, несмотря на все это, Ринслер говорил только "и я тебя".

А у девушки в голове билось лишь одно слово: мало.

Эва потиснее прижалась спиной к мужской груди. У них было еще немного времени, прежде, чем хватятся ее или его.

— Как ты меня находишь? — тихо спросила она, чувствуя, как его руки вновь принимаются за свое любимое занятие — ее волосы.

Разговаривать было непривычно. Обычно они сидели тихо, не говоря ни слова, просто чувствовали, как быстро уплывает время. Вот сейчас придется встать и вновь вернуться к привычным для всех делам. А потом Эва в какой-то момент поймает себя на мысли, что с нетерпением ждет, когда же все наконец улягутся спать.

— Поверь, — прерывая ее размышления, ответил Ринслер, — я знаю эти тоннели наизусть. А ты слишком предсказуемая.

От этого заявления девушка обиженно дернулась, но тут же вскрикнула от боли — ее волосы мужчина из своих рук не выпустил. Пришлось показывать свое оскорбление затылком.

— Когда-нибудь я спрячусь от тебя так, что ты меня никогда не найдешь, — зловеще пообещала Эва.

— Где? — усмехнулся Ринслер.

— Да хотя бы на небесах.

— Не сможешь, — предостерегающий шепот раздался прямо у нее над ухом, отчего по телу побежали мурашки, — я найду тебя даже на небесах. А там уж ты точно никуда не денешься.

Эва выдавила из себя улыбку, но в душе у девушки вновь поселился маленький червячок сомнений, а в голове забилась привычная мысль: мало. Эва сглотнула и, чувствуя, как сердце подпрыгнуло в груди, выдавила: