кожу насквозь. Бату-хан мерно покачивался в седле, уставившись в одну точку, это состояние стало для него привычным. Он отдал приказ о повороте всех

отрядов назад сразу после того, как в болоте утонула Керинкей-задан, любимая

его шаманка, несмотря на то, что до богатого Новгорода, к которому

приближались Селигерским путем все три крыла войска, оставалось сто верст.

Саин-хан перед тем, как подойти к купеческой вотчине, торгующей товарами со

многими странами, и обложить ее со всех сторон по схеме, отработанной на

других народах, призвал к себе старую эту колдунью. Она залезла на сухое

дерево, чтобы камлания имели больший успех, но толстый сук надломился и она

упала вместе с ним в болото, пробив скрюченным телом корку льда на его

поверхности. Субудай бросился ее спасать, но его саврасый жеребец угодил в

полынью, заполненную вязкой грязью, Непобедимого начало засасывать, как и

шаманку, успевшую лишь спеть прощальную песню визгом, похожим на свинячий.

– Тащите коня! – крикнул Субудай тургаудам на берегу, барахтаясь в

болотном омуте, затянувшем его уже по горло – Спасите моего коня!..

Несколько волосяных арканов обвились вокруг шеи могучей лошади, несколько крепких нукеров попятили своих коней назад, пытаясь выдернуть из

смертельной ловушки любимца главного стратега войска. Но все их потуги

оказались тщетными, голова жеребца с тонкими ноздрями, вывороченными от

страха, дико всхрапнула и скрылась в черном аду, смачно всхлипнув

напоследок. Верещание колдуньи, напротив, оборвалось внезапно, она камнем

ушла на дно. Но Субудай-багатура его верные тургауды сумели вытащить на

твердый берег, он попытался встать на ноги, весь в ошметьях вонючей грязи, и

снова завалился на спину:

– Мой конь.., дорогой мой друг, – цедил он сквозь бледные губы, за

которыми виднелись сцепленные десны с парой желтых клыков. – Где я найду

теперь такого умного и верного товарища...

После этого случая Бату-хан повернул все войско в родные степи, не

сомневаясь в правильности выбранного им решения. Так повелел бог войны

Сульдэ, ему помогли в этом лусуты, духи воды, и мангусы – демоны, забравшие

эту старую Керинкей-задан, давно ставшую шулмой-ведьмой, в свои чертоги, невидимые для простых смертных. Были еще две причины, по которым джихангир

решил не испытывать судьбу, но он не торопился раскрывать их даже

Субудай-багатуру, своему учителю, ни на мгновение не терявшему его из поля

зрения. Не говорил саин-хан ничего и факиху Хаджи Рахиму, кипчакскому

летописцу, качавшемуся в седле позади его свиты, увековечивавшему в книгах

каждый шаг монголо-татарского войска в чужеземных странах. Всему было свое

время и наступал свой черед. Татаро-монгольское войско, соединившееся было

воедино перед очередным броском на богатый урусутский город, вновь разбилось

на несколько самостоятельных крыльев, одно из которых по правую руку повел, как в начале похода, Шейбани со своими братьями, он был, как и джихангир, сын Джучи-хана, убитого отравленной стрелой, и внук Потрясателя Вселенной.

Там у каждого царевича под их властью находилось по тумену. Второе крыло, бывшее по левую руку, повел Гуюк-хан, заносчивый этот выскочка, сын Угедэя, кагана всех монгол, сидевшего на престоле в Каракоруме, под его

командованием был еще и темник Бурундай, успевший прославить себя скромными

победами и суматошными действиями на поле боя. Среднее крыло, состоявшее из

нескольких туменов по десять тысяч воинов каждый, возглавлял Бату-хан.

Субудай-багатур с туменом тургаудов-бешеных на белых конях, из которых он

готовил начальников отрядов, был везде. Кроме того, старый полководец владел

вместе с джихангиром тайной, не доступной царевичам, она заключалась в том, что существовало еще четвертое крыло численностью в полтора тумена, или

пятнадцать тысяч воинов, о котором все знали как о запасном полке, но

которое было предназачено для исполнения иной задачи.

Джихангир давно ушел в свои мысли, он не глядел на лесную дорогу, вилявшую среди древесных стволов, не видел квадратных спин тургаудов впереди

него, зато чутко прислушивался к неровной поступи коня, спотыкавшегося под

ним о навалы бурелома, или приседавшего на ногах, разъезжавшихся по снегу, успевшему пропитаться водой. И хотя до настоящей весны было еще недели две, а по утрам крепкий морозец сковывал оттаявший за день снежный наст, наращивая на нем острые ледяные гребни, женское ее дыхание уже сдувало с

бледных лиц монгольских воинов остатки суровой зимы, возвращая им природную

степную их смуглость. Саин-хан качался в седле с деревянными высокими

спинками, позволявшем ему поворачиваться в любую сторону без особых помех, покрытом арабской попоной, похожей на небольшой плотный ковер с узорчатым

золотым рисунком и отороченный по краям шелковой бахромой. Вокруг высились

непроходимые леса с единственной дорогой через них, пробитой неизвестно кем, сбоку которой прятались под толстым слоем снега бездонные не замерзающие

болота. Под ним шел вороной конь с белыми чулками до коленных чашек и с

такой же звездой посреди лба. Он не менял масть коней с тех пор, как стал по

воле курултая во главе с каганом Угедэем, верховным правителем монгольской

империи, джихангиром всего монголо-татарского войска с примкнувшим к нему

неисчислимым количеством кипчаков. Кипчаки населяли земли, завоеванные еще

Священным Воителем, составляя основную массу войска и неся на себе в походе

главные нагрузки, они представляли собой кочевых киргизов, казахов, таджиков

с древними персами и хорезмийцев с каракалпаками и самаркандцами, а еще

абескунцев, саксинов, буртасов и куманов. И прочие народы, имя которым

была – тьма. Эти люди первыми шли в бой, подгоняемые монголами, их

военачальниками, из небольшого племени “монгол”, откуда был родом Священный

Воитель, дед саин-хана, которых во всем войске набралось бы едва четыре

тысячи. Они поднимались по лестницам на крепостные стены, заполняя своими

трупами глубокие рвы под ними, первыми врывались в побежденные города и без

понуканий делились добычей, попавшей в их руки, подавая пример остальным

степнякам. Татар в войске Бату-хана было около тридцати тысяч, они тоже

занимали в нем не последние места. По этой причине кипчаки были обыкновенным

сырым мясом, насаживаемым неприятелем на стрелы и копья как бараний шашлык

на железный прут, поджариваемым кипящей смолой или обдаваемым живым кипятком

для того, чтобы оно лучше прожарилось или проварилось. Они набежали в орду

перед походом Бату-хана в земли урусутов в надежде на добрую поживу вместе с

кавказскими племенами из беднейших в основном слоев населения

среднеазиатского и центральноазиатского регионов. То есть, из харакунов, черни, среди которой попадались караиты, самые смелые воины из одноименного

племени. Сам Великий Потрясатель Вселенной служил простым работником у хана

из их среды, он приказал этих караитов выделить в особые части. И теперь они

или показывали пример храбрости воинам из разных племен, первыми бросаясь на

неприятельские полки, или вместе с монголами шли позади прочих кипчаков, понукая их на взятие неприступных крепостей остриями своих пик.

Впереди послышался громкий возглас одного из тургаудов – воина

передовой сотни, которые часто исполняли роль дневных телохранителей при

первых лицах в орде:

– Байза! Это означало внимание. Саин-хан натянул повод, поморгал веками, сгоняя

с глаз пелену задумчивости, и зорко всмотрелся между спинами воинов и

лошадиными крупами, загородившими обзор дороги. К нему неторопливо подъехал

Субудай-багатур на саврасом жеребце, он ездил за внуком своего господина, ушедшего в мир иной, как нитка за иголкой, точно так-же, как держался за