— Фо-то-гра-фи-ю. Встаешь, замираешь, через некоторое время получаешь свой портрет.

— Мне придется позировать для художника?

— Да нет же… Ох, это не объяснить. Потом покажу. Ты мне скажи, что сделать с твоим видом? О! А может быть… обращение к истокам? Показать тебя в образе аирга? Это должно быть что-то из меха… Шкура? Возможно, подойдет шерсть…

Вивьен ушла, рассуждая вслух. Как Рин заметила, она часто так делала.

— Хочу есть, — хныкнула Рин. Теперь ей стало понятно, почему в доме Вивьен нет кухни: это для таких новичков, как она. Ну, раз нет еды, значит, можно спать.

Анхельм сидел на подоконнике, свесив одну ногу, и разглядывал документы Рин. Фрис развалился в кресле, на лице келпи блуждала мечтательная улыбка.

— Значит, ночь удалась? — спросил Анхельм.

— Когда это у меня что-то не удавалось ночью? Ты так и не ответил, как получил документы девчонки.

— На полу нашел. Она их еще не видела, судя по всему. Дома у них такой развал, что меня это даже не удивляет.

— Когда приедет твой брат?

— Завтра. Так что сегодня у нас свободный день.

— Девчонка здесь, во дворце, не хочешь пойти поздороваться?

— Хочу, но нельзя. Не могу давать пищу для слухов. Завтра, после бала, Кастедар обещал забрать Рин и начать лечение. Я даже не представляю, как она поведет себя, когда поймет, что произошло.

— Главное не лезь к ней, если не хочешь лишиться каких-нибудь важных частей тела, — посоветовал Фрис, и Анхельм уныло посмотрел на него.

— Вчера передо мной была другая Рин, — вздохнул герцог. — Довольная, счастливая, отдохнувшая. И совсем, совсем другая. От прежней Рин в ней не осталось ничего.

— Уже не хочешь возвращать ей память?

— Теперь хочу. До того не хотел, но теперь хочу. Но… Я не хочу, чтобы ей снова было больно. Не могу это видеть.

— Она сделала выбор. Тяжелый и жуткий. Никогда не спрашивай между чем она выбирала, если не хочешь навсегда ее потерять.

— Меня раздражает, когда ты говоришь загадками, — откровенно признался Анхельм. — Тебе доставляет удовольствие видеть, как я мучаюсь от неизвестности?

— Если она захочет рассказать, она это сделает. Я предупреждаю тебя, делаю то, что должен. Ты все еще помнишь о своем обещании, которое дал мне?

— Каком именно?

— Не доверять ящерному и верить мне, даже если кажется, что я говорю неправду.

— Да.

— Держать меня за руку и все время напоминать мне, что она вернется?

— Тоже. Хотя и не понимаю, зачем.

— Поймешь.

Анхельм ничего не ответил и отвернулся к окну.

— Пожалуй, я навещу свою темнокожую красавицу, а ты можешь и дальше предаваться тоске сколько угодно.

Фрис поднялся и вышел, Анхельм даже головы не повернул ему вслед. Он снова уставился на документы Рин и тяжело вздохнул.

С самого раннего утра во дворце поднялся переполох. Дворецкий гонял прислугу, поваров, командовал рабочими, которые строили подиум для моделей, и его недовольные возгласы доносились даже до комнаты Анхельма. Фрис заявился с утра пораньше и стал действовать сонному герцогу на нервы своим нытьем о том, что Вивьен вечером дала ему от ворот поворот. Словом, выспаться Анхельму не удалось. Поэтому он был крайне недоволен всем вокруг, прогнал Фриса в его комнату и запретил входить к нему кому бы то ни было. Выходя, келпи пробурчал, что Рин на него плохо влияет, потому что это обычно она становится воплощением зла, если ее разбудить. На что Анхельм ответил, что любой станет воплощением зла, если просыпается через час после того, как заснул.

А заснул герцог под утро, с рассветом. Всю ночь он проворачивал в голове воспоминания о Рин, строил в воображении увлекательные картины их будущего на случай, если к ней так и не вернется память и долго сочинял объяснительные речи, которые в основе своей строились на обвинениях. Вспомнив все, о чем думал ночью, Анхельм признал, что он идиот, а все его планы более чем несостоятельны. К тому же, если он хотя бы попробует обвинить Рин в чем-нибудь, то рискует провести месяц под пристальным наблюдением врача-травматолога.

Вроде бы ему даже удалось снова задремать, но где-то в зале заиграл оркестр, и сон был прерван. Окончательно оставив эту идею, герцог умылся, оделся и собрался выйти из дворца, чтобы уехать в город до того момента, пока не начнется бал. Но в коридоре его поймал дворецкий и едва ли не плача стал умолять отведать обед, который приготовил шеф-повар. Анхельм сдался и спустя несколько минут сидел один в громадном зале, оглядывая череду тарелок с изысканными блюдами.

— Присядьте, пообедайте со мной, — сказал он молоденькой служанке. Девушка вспыхнула, опустила взгляд и покачала головой.

— Не положено мне, ваша светлость.

— Я прошу вас. Я не могу есть в одиночестве. Пожалуйста.

Девушка робко села на стул, но к еде не притронулась. Анхельм со вздохом положил ей стейк из мраморной говядины и зелень.

— Приятного аппетита! — улыбнулся он и занялся своей едой.

— Меня накажут, если увидят, — прошептала служанка.

— Не накажут. Я за вас заступлюсь, — уверенно ответил Анхельм. — Скажу, что заставил вас. Ешьте, а то остынет.

Девушка наконец нерешительно взяла вилку и нож и отрезала кусочек.

— Вкусно? Ну, вот видите, а вы отказывались.

Анхельм стал рассказывать ей о снеге, о Соринтии, а девушка только искренне удивлялась и смущенно отвечала на его вопросы. Но через какое-то время он так заболтал ее, что она, уже нисколько не стесняясь, подкладывала еду то себе, то ему, весело смеялась и выспрашивала то одно, то другое. Рассказывая о своих домашних, Анхельм ощутил, насколько сильно скучает по ним, и как ему хочется вернуться домой. Осознав это, он замолк и попросил девушку рассказать о себе. Выяснилось, что она родилась здесь, во дворце, ее отец работает плотником, а мать заправляет розами в королевской оранжерее. Их милую беседу прервал дворецкий. Служанку тут же как ветром сдуло, а Анхельм поспешил заступиться за нее. Дворецкий покачал головой и сказал, что не нужно баловать слуг, а то они распустятся и перестанут работать, как должно. Анхельм с улыбкой пообещал, что больше не будет, поблагодарил за обед и поспешил уехать из дворца.

На одной из улиц герцог зашел в ювелирную лавку, где долго и придирчиво выбирал для Рин подарок, который намеревался вручить ей перед торжеством. Но Анхельм даже не подозревал ни о том, что ему не удастся это сделать, ни о том, что случится с Рин на показе.

Анхельм вернулся около пяти вечера, принял ванну, оделся и спустился в главный зал, где должно было происходить празднество. Начало приема было назначено на семь вечера, гости уже стекались отовсюду, и теперь дворец наполнили люди самых разных профессий, возрастов и происхождений. Анхельм изо всех сил старался вести себя непринужденно, но это еще больше выдавало его волнение. Он побеседовал с несколькими гостями, но разговор не вязался, и герцог поспешил найти в толпе Фриса. Келпи стоял на галерейном балконе и сверху вниз смотрел на столпотворение с легкой брезгливостью.

— Вот, смотри, — герцог протянул Фрису коробочку, и тот полюбовался украшением.

— Для девчонки?

— Да. Хочу вручить ей прямо сейчас, но не могу найти ее.

Фрис указал на стайку девушек, перед которыми выхаживала Вивьен Мелли собственной персоной, и сказал:

— Вот за ними, в том коридоре есть дверь. В той комнате сидит девчонка.

Анхельм признательно хлопнул келпи по плечу и поспешил к Рин. Но стоило ему подойти к двери, как рядом появились несколько мужчин в костюмах, которые сказали, что к леди Рин никому нельзя. Анхельм сказал, что они даже не представляют, кому преграждают дорогу, но они лишь кивнули на Вивьен Мелли и сказали, что это ее распоряжение. Анхельм подошел к ней и сказал, что у него есть кое-что, что он хочет вручить Рин. Вивьен придирчиво оглядела украшение и сказала, что оно совершенно не идет к платью Рин, что к ней нельзя никому, и если он хочет сделать ей подарок, то придется подождать до конца показа. После чего увидела среди гостей кого-то из своих друзей и удалилась. Герцогу оставалось только зубами скрипеть. Он снова поднялся к Фрису и только сердито поджал губы, увидев его усмешку.

— Где Кастедар? — спросил он, чтобы завязать хоть какой-нибудь разговор.