— Ты хочешь, чтобы я… стал принцем-консортом Левадии?

— Нет, зачем! — всплеснул руками Илиас, и паника в сердце герцога немного отступила. — Ты станешь императором Соринтии, я же сказал. Ты осуществишь революцию, встанешь во главе государства, займешь положенное тебе по праву рождения место. Кастедар, ну подтверди ты!

— Подтверждаю. Я заберу минутку вашего внимания, — вдруг вставил Кастедар. — Ваша светлость, вы должны понять одну простую вещь: без помощи вам просто не обойтись. Так уж сложилось, что только я знаю, как и когда нужно действовать, где будет Анарвейд, куда привезут кристалл, а также кого именно нужно атаковать и с помощью кого. Вам интересно, почему я помогаю? Меня здесь описали, как саму добродетель, но это далеко не так, смею вас заверить. Я получаю определенную выгоду из сложившейся ситуации, и вы прекрасно знаете, какую конкретно.

— Ваши слова потрясающе обтекаемы, — покачал головой Анхельм. — Фрис, скажи точно: чья Рин Наследница? Месяц назад она была Наследницей вельмингов. Сегодня она вдруг стала Наследницей Альтамеи. Это первое, что я хочу знать. Говори!

Келпи хмыкнул.

— Аирги — преемники вельмингов и дети Альтамеи. Это она создала их. Но не каждый аирг мог бы исполнить волю Альтамеи…

Каким-то образом Анхельм понял, что Фрис лжет.

— Фрис! Я все расскажу Рин, если ты сию минуту не скажешь прямо.

— Это угроза?

— Именно.

— Рин — Наследница Альтамеи. Что бы это ни значило, — келпи сложил руки на груди, чем ясно дал понять, что больше ни слова не скажет.

— Второе, что я хочу знать, относится к помощи. Вы, Кастедар, собираетесь помогать, так? Если я откажусь, вы не станете помогать, и миссия провалится, я правильно вас понял?

— Да, именно. А подчиняюсь я только приказам его величества, даже не думайте склонить меня на свою сторону, — помахал рукой Кастедар.

— Илиас, ты понимаешь, что не оставляешь мне выбора? — прошипел Анхельм, чувствуя, в какую грандиозную сеть обмана он попал. — Ты предлагаешь помощь, от которой я не могу отказаться, но не называешь ее цену. Ты взял меня за горло и крепко держишь, зная, что я не могу вырваться.

— Анхельм, прекрати панику! Я не предлагаю тебе ничего такого, от чего ты захотел бы отказаться!

— Я не смог бы, даже если бы захотел. Илиас, я не ребенок, и я не столь наивен, как тебе могло показаться. Я понимаю, что если откажусь, то через довольно незначительный промежуток времени с нашим сообществом начнут происходить неприятные происшествия, а еще через некоторое время моя голова украсит главный двор тюрьмы в Сорин-Касто!

— Анхельм! Думай, что несешь! Я никогда не поступил бы так со своим братом! — рассердился Илиас.

— Ну, ты бы не поступил, а вот он бы поступил, — ответил Анхельм, поднимаясь и указывая на Кастедара.

— Ты не можешь обвинять кого попало в чем попало! Кастедар не сделал бы этого…

— Почему это? — в один голос удивились Кастедар и Фрис. Илиас растерянно взглянул на своего советника.

— Именно так я бы и поступил, — подтвердил демон. — Какой смысл оставлять в живых тех, кто знает о том, кто я такой?

— Видишь?! — вопросил Анхельм. — И ты говоришь, что у меня есть какой-то выбор? Хватит спектаклей, Илиас, назови, наконец, цену!

Герцог тяжело дышал, неотрывно глядел на брата и чувствовал, как внутри поднимается пожар, грозящий выжечь в нем все дотла. Илиас долго не отвечал. Прошелся по кабинету, а затем развернулся и выдал:

— Через два года мы осуществим операцию, ты вступишь на престол, а через три года женишься на Фионе. Альянс будет скреплен вашим браком. Я не добиваюсь вражды, Анхельм, ты мне брат и друг, я уважаю тебя и хочу объединиться с тобой…

Но герцог его уже не слышал. Второй шаг: черный Король бросает в бой черного Всадника, — белый Король отступает в угол.

В ушах снова загудело, взгляд заволокло пеленой.

— Я должен поговорить с Рин, — с трудом выговорил Анхельм.

— А Рин уже знает об условиях, — сказал Кастедар преступно-беззаботным тоном. — Я с ней поговорил. Она восприняла все очень неадекватно, но, кажется, примирилась. Сказала, что, цитирую, «в конце концов, я знала, что принадлежу другому миру, и Анхельм мне не подходит. Анхельм будет счастлив с принцессой».

— Как ты мог… — прошептал Анхельм, зажмуриваясь. Острая боль пронзила сердце, ему показалось, что сейчас он упадет.

— Ей тоже больно. Не давите на нее и не упоминайте больше эту тему. Она сказала, что хочет насладиться хотя бы последними днями, которые вам с ней отведены.

Это было даже хуже, чем увидеть, что Рин падает замертво, подстреленная. Это было сродни тому, как если бы от него медленно отпиливали руки, ноги, ковырялись в сердце тупым ножом.

— Я хочу ее увидеть… — промолвил Анхельм, силясь совладать с голосом.

— Анхельм, я понимаю, тебе тяжело, но… мы еще не закончили, — напомнил Илиас и протянул ему какие-то бумаги. Анхельм уставился на них слепо, не разбирая текста.

— Что ты хочешь от меня?

— Это договор.

— Ты думаешь, я совсем идиот, подписывать подобное? — прошептал он, отбирая бумажки и сминая их в своей большой ладони двумя движениями. — Ни за что! Мы договорились на словах. Считай, что я согласен. Но я никогда не подпишу такое. Спасибо, брат, удружил.

— Анхельм, пройдет время, и ты поблагодаришь меня за то, что я сделал для тебя.

— Конечно, — сказал герцог и поднялся. — Только сейчас я тебя ненавижу, Илиас. Ты отобрал у меня родителей и любимую женщину.

— Я дам тебе целый мир!

— Мир?! Зачем он мне?! — заорал Анхельм и вылетел из комнаты, хлопнув дверью так, что та едва с петель не соскочила.

~*~

Придя в свою комнату, Анхельм понял, что не хочет оставаться во дворце. Он собрал свой деловой портфель, схватил чемодан, затолкал в него все вещи, какие влезли и открыл дверь, чтобы выйти. На пороге стояла та служанка, с которой он обедал вчера. В руках у нее был поднос с кофейником и тарелками.

— Здравствуйте, ваша светлость! — девушка поклонилась. — Завтракать будете?

— Нет… А-а… Входи, поставь это на стол и помоги мне.

Девушка удивленно взглянула на него.

— Вам что-то нужно, ваша светлость?

— Да. Собери мои вещи и пусть носильщик заберет их. Все чемоданы. Я переезжаю в гостиницу.

— А господин Фрис? Его вещи тоже собрать?

— Мне все равно, где эта скотина будет обретаться. Это тебе, и, пожалуйста, не говори никому, куда я уехал, хорошо? — сказал он, протягивая служанке купюру в пятьсот левадийских ремов.

— Ваша светлость! — пробормотала служанка, шарахаясь от денег. — Да меня высекут, если я у вас деньги возьму! И не стану я их брать!

Анхельм растерянно убрал руку и огляделся вокруг. И вдруг увидел то, что забыл вручить Рин.

— А вот это возьмешь? — он взял картонку и достал сумочку, которую купил тогда. Глаза девчонки загорелись, и она закусила губу.

— Не огорчай меня отказом. Не каждый день же тебе такое дарят? Считай это подарком на день рождения.

— У меня в октябре…

— Ранним подарком. Пусть мне подадут макину, хорошо? Поскорее, прошу тебя.

Девушка робко приняла сумочку, которую герцог вложил ей в руки и кивнула.

— Я сделаю все-все, ваша светлость! Спасибо! Спасибо!

Через полчаса Анхельм уже сидел в макине и его везли в центр города. Он нашел одну гостиницу, взял в ней номер и остался ровно на два часа. После чего вышел в город и дошел до другой. Эта стояла у самого моря. Анхельм обошел с десяток номеров и выбрал тот, что с видом на океан и на самом последнем — седьмом — этаже. Затем вернулся в прежнюю гостиницу и сказал, что уезжает. Проследив, чтобы его вещи доставили в другую гостиницу, он купил в овощной лавке персики и виноград, затем заперся в номере и уснул в обнимку с подушкой на широченной кровати с балдахином. Проспал герцог до самой ночи: когда он вышел на террасу, луна была уже высоко в небе. Где-то внизу шумел океан, гудели макины, хохотали люди, кто-то играл на гитаре. Герцог помыл персики и виноград, уселся в плетеное кресло, стоявшее на террасе, и стал есть. Мысли не было ни одной. Эмоций тоже. Анхельм не понимал, как это возможно, но постепенно приходил к мысли, что в нем просто надорвался нерв, который заставлял бы его чувствовать хоть что-нибудь. Раньше его заполняла любовь к Рин, нежность, волшебство, которое она дарила ему своими взглядами, своим голосом, прикосновениями. Этот гремучий коктейль кипел в нем, согревая все его существо, Анхельм чувствовал себя всесильным. Пустота и надлом — вот, что было в нем теперь. Или, вернее, не было.