— Только делать это нужно хотя бы не зимой, — кивнул Анхельм. — Зимой там жуткие морозы под пятьдесят градусов и ветер с океана. Твои солдаты замерзнут.

— Это детали. Я говорю тебе общую картину. Рекогносцировку проведет командование, моя задача — поставить им цель. Теперь тебе слово.

— Какое время займет подготовка к операции? Когда мы сможем осуществить ее?

— Самое большее — два года. Самое меньшее — год. Кастедар настаивает на срочности.

— И я с ним согласен, — добавил Фрис.

— А каким, позволь спросить, образом мы за год успеем добиться возрождения Альтамеи? Ты же сказал, что без нее все это не имеет смысла. Боги, я говорю это и чувствую себя так, словно несу сказочный бред, — герцог покачал головой. Фрис выглядел раздосадованным.

— Мы успеем, — сказал он. — Есть один способ, о котором я не сказал… и не скажу. Поверь мне, способ есть.

— Благие боги, как и почему я должен тебе верить?

— Ну, ты же дал обещание.

— Да я до сих пор не понимаю, почему я его дал!

— Так, я не желаю слушать ваши перепалки! — заявил Илиас. — Анхельм, у тебя есть еще вопросы?

— На самом деле меня интересует только одно: вопрос цены. Сколько я буду должен тебе за помощь? Шаберговы острова? Колония в Квато?

— Вспомни начало нашего разговора, и ты поймешь цену.

— Что-то о развитии и череде великих перемен… — непонимающе нахмурился герцог.

— Именно, — кивнул король. — Мне не нужны ни деньги, ни территории Соринтии. У Левадии богатые собственные месторождения, а в мире еще полно места, где можно копать и добывать, и оно никому не принадлежит.

— Тогда что? Илиас, сейчас половина седьмого утра, я не спал двое суток, а ты хочешь, чтобы я о чем-то догадывался!

— Что ж с тобой сделаешь… — Илиас задумчиво хмыкнул и прошелся по комнате. Анхельм следил за ним, не сводя глаз, и ему не очень нравились те мысли, которые приходили в его голову. Если не земли и не деньги, тогда что хочет король могущественной страны?

— Триста лет назад закончилась кошмарная двадцатилетняя война Левадии с Альтресией. Закончилась вничью. Эта война началась из-за жадности глав государств. Два короля не поделили женщину, а пострадали все их подданные. Что важно: та женщина погибла от руки простой служанки, которая потеряла на войне всех сыновей. Горе ее было так велико, что она решила дать воинственным королям понять, что такое потеря любимых. Так простая служанка остановила войну.

— И что ты хочешь этим сказать? — уточнил Анхельм, не понимая, к чему было это лирическое отступление.

— Это урок всем поколениям. Мой праотец, подписывая пакт о перемирии, сказал, что с этого момента каждый его сын и внук, становясь во главе государства, должен прежде всего заботиться о гражданах, и только потом уже о себе. Война — плохой путь развития. Война ведет только к ненависти. Значительно интереснее создать такое государство, куда люди сами захотят приехать и остаться жить. Государство, куда иммигрировать будут с удовольствием, где жить будет приятно. Это же элементарно: в условиях, когда человеку хорошо, он живет и работает плодотворнее.

— И ты хочешь…

— Я хочу, чтобы мы с тобой начали эпоху великих перемен. Когда ты встанешь во главе государства, Левадия и Соринтия создадут нерушимый альянс. Наши страны будут развиваться не по дням, а по часам, и со временем мы создадим те самые жизненные условия, о которых я только что сказал. Люди сами запросятся к нам под крыло. Правители других стран поймут, что лучше быть с нами в альянсе. Так, постепенно, мы создадим мощное содружество, а затем отменим границы и сделаем всё единой территорией.

— Что? — переспросил Анхельм.

— Единое государство.

— Ты… — герцог с тревогой смотрел на лицо брата, пытаясь отыскать признаки помешательства. — Илиас, если бы я не знал, что ты совершенно здоров, я бы подумал, что ты сошел с ума. Как ты себе это представляешь?

— Я понимаю, тебе сложно представить столь… фантазийную картину.

— Да не просто сложно, а невозможно! Как ты представляешь себе… О боги, у меня язык не поворачивается это сказать. Ты хочешь объединить все существующие страны в одну? — герцог нервно рассмеялся. — Ты в этой реальности живешь или в параллельной вселенной?

— Анхельм, я бы не замышлял этого, если бы не был уверен, что это возможно. Вспомни, кто мой советник.

Анхельм проглотил готовые вырваться наружу слова. Выходит, разрушитель Ладдар Смерть несущий, открыл своему королю тайное знание? Герцог обменялся взглядами с Фрисом. Келпи кивнул. Тут дверь открылась, быстро вошел Кастедар. Демон мимоходом поздоровался со всеми, деловито оглядел кабинет, взял с полки толстенную красную книжку, схватил со стола круассан и затолкнул его себе в рот. Затем подошел к Илиасу и протянул ему листы бумаг.

— Пофпифы, — сказал он с набитым ртом.

— Что это? — спросил Илиас, садясь за свой стол и пододвигая письменный набор.

— Акт медишиншкого ошвидетельштвования шмерти Рин Кишеки, — проговорил он, все еще жуя.

У Анхельма при этих словах сердце оборвалось и камнем рухнуло вниз. Келпи подскочил на месте и дернулся к демону, явно намереваясь его уничтожить, но тот вытянул ладонь в останавливающем жесте. Проглотил круассан и сказал:

— Рин жива. Эти бумажки нужны для прессы и прочих органов судебно-розыскной власти. Особая бюрократическая магия.

И от сердца отлегло. Герцог снова взглянул на Фриса: келпи сидел, понурив голову и закрыв глаза. Илиас подписал все бумаги, и Кастедар убрал их в свой портфель.

— Я зашел буквально на пять минут, сейчас поеду обратно в больницу, — сообщил он, снова набивая рот круассаном.

— Ты не приедешь на обед? — спросил Илиас так буднично, словно демон, врывающийся в кабинет к королю за книжками, как в личную библиотеку, и пожирающий еду со стола, был привычным порядком вещей. Кастедар помотал головой и выпил кофе Фриса.

— Нет времени. У Рин через пару часов последняя операция. Почему-то анестезия на нее плохо действует: она вдруг проснулась и стала истерить, хотя должна была еще сутки спать. Я позвал Фиону, ты же знаешь как благотворно ее присутствие действует на пациентов. Она согласилась посидеть с ней, пока я не приду, — Кастедар съел еще один круассан и потребовал от Илиаса:

— Еще раз говорю: отдай мне ее в ученицы!

— Нет, и не проси. Я не хочу, чтобы моя малышка училась варить трупы в формалине и разделывала покойников, чтобы посмотреть, что у них внутри.

— Хорошо. Фиона сама к тебе придет и попросит, и я посмотрю, как ты будешь отказывать ей. Илиас, последний раз говорю: у нее призвание! Дай ей заниматься тем, чем она хочет!

— Я уже позволил ей и Вивьен эти модные штучки! Но таскать наряды — это для принцессы, а ковыряться в чужих внутренностях — это не для нее! И не переспорите вы меня!

— Простите… — подал голос Анхельм. — Мы вам не мешаем? А то может быть нам позже обсудить наши важные государственные вопросы?

Кастедар озадаченно уставился на Анхельма, словно впервые видел. Съел еще один круассан.

— Задавайте ваш вопрос, — проговорил он, жуя. Герцог покачал головой и спросил:

— Удобно с набитым ртом говорить?

Кастедар махнул рукой, мол, быстрее. Анхельм решил, что раз сам Илиас допускает подобное свинство, то ему и подавно нечего напоминать о приличиях.

— То есть, это правда? Создание единого мирового государства — это возможно?

Кастедар кивнул. Прожевал и ответил:

— Возможно, но не на этом этапе развития. Пройдет еще лет так… — демон на мгновение задумался, — триста, прежде чем это станет возможным. Перспектива не ближайшего обозримого вами будущего. Поэтому все и рассчитано на альянс и преемственность потомками идей родителей.

— С этого момента поподробнее, — потребовал Анхельм, чувствуя, как в горле сжимается комок. Он уже знал ответ. Теперь это нужно было только услышать.

— У меня нет больше детей, Фиона одна, — сказал Илиас. — Она может унаследовать трон, но она слишком добрая, на нее легко будет влиять. Да и, признаться по совести, я бы не хотел этого. Если она станет королевой, то ее муж будет консортом, который фактически ничего не решает, но власти таким людям непременно хочется. Когда у Фионы родится сын, я не смогу быть уверен, что внук продолжит идти по моим стопам. Я считаю себя хорошим правителем, и, думаю, заслуженно. Я хотел бы, чтобы мой внук продолжил то, что я начал. Поэтому, Анхельм, мне нужен ты. Ты человек редких качеств. Умен, благороден, — я говорю о благородстве поведения, а не о родословной, — серьезен и быстро учишься. Я знаю тебя всю жизнь, я знал твоих родителей, твое окружение, поэтому могу сказать, каков ты сам. И ко всему, ты очень хорош собой. О таком зяте я мог бы только мечтать.