Чтоб было наверняка, я сразу пару порошков высыпала на язык и запила водой. Ничего, сна ни в одном глазу. Еще один — не действует. Стала четвертый раскрывать, чувствую — засыпаю.

Проснулась от трезвона, взяла трубку, услышала голос Ирки. Я уже знаю, что пока она не выговорится и не задаст с десяток-другой вопросов, нужно просто слушать и молчать. На этот раз Ирка исчерпала полностью свой лимит времени, пришлось ее тормознуть. Из ее слов я поняла одно: она, а также Генрих разыскивают меня уже несколько дней в связи с моим исчезновением. Оказывается, Ирка тоже смотрела передачу, услышала о происшествии в Воронцовском парке, сразу догадалась, о ком речь, но ко мне не дозвонилась. Нашла телефоны больницы, генриховской школы… Она была очень удивлена, что я не пришла на похороны Игоря.

Обдумывая Иркин монолог, я не поняла только одного: как это я могла быть на похоронах Игоря, когда хоронить его должны только сегодня? Спросила об этом Ирку, в ответ услышала совет обратиться в психушку, а если серьезно, то взять себя в руки и постараться пережить все это. Узнав от нее, какое сегодня число, я пришла в ужас. Оказывается, я проспала двое суток. Со мной началась такая истерика, что не знаю, чем бы она кончилась, если бы не вернулся отец. Кинувшись к нему на шею, я заревела еще громче, а он терпеливо стоял, молча поглаживая меня по голове. Как ни странно, я быстро успокоилась.

— Ну вот и хорошо, — сказал отец, усаживая меня рядом с собой на диване. — Теперь рассказывай, что случилось.

Я выложила ему все подробно — о новых знакомых, об их угрозах, о том, что произошло в парке.

— Значит, Жуховым интересовались? — переспросил отец.

Я кивнула.

— Ладно. — Он потрепал меня по щеке, как маленькую. — Ничего не бойся, все это ерунда. Самое страшное — это смерть твоего приятеля. Они дорого за это заплатят. А пока, думаю, тебе на месячишко надо будет уехать.

— Куда, ведь экзамены на носу?

— Достану тебе путевку в хороший дом отдыха или на турбазу. Отдохнешь, придешь в себя, все равно сейчас заниматься не сможешь. Возьмешь академический отпуск, а потом наверстаешь.

Предложение отца было очень заманчивым, и я приняла его с радостью. Позвонила Генриху Николаевичу, хотела узнать, что там решили. Ответил дежурный. Он сообщил, что начальник школы в командировке и будет через неделю.

Мы шли довольно быстро. Татьяна не отставала, цепко держа меня под руку. В ее походке угадывался сильный характер. Это мое предположение подкреплялось и тем, что инициативу в разговоре она сразу взяла в свои руки и начала с того, что заявила:

— Андрей Петрович, а знаете, вы пользуетесь у студентов большим уважением и авторитетом.

Я рассмеялся.

— Эту банальную фразу студенты произносят, когда хотят получить у преподавателя хотя бы троечку.

— Нет-нет, это действительно так, — перебила меня Таня. — Я говорю вам это вовсе не в качестве комплимента. Наберитесь, пожалуйста, терпения и выслушайте меня внимательно, при вашей дочери говорить на эту тему мне не хотелось бы.

Ее слова меня заинтриговали, я даже остановился.

— Идемте же, мне удобнее говорить на ходу. — Она потянула меня за рукав. — Так вот, о том, что вы пользуетесь в институте признанием, я убедилась лишний раз в разговоре с одним своим однокурсником, — продолжала Таня. — Зовут его Юра, он усиленно ухаживает за мной, мы ходим иногда вместе в театр, кино, на концерты. Но я к нему ничего, кроме дружеских чувств, не питаю. Он это знает и на большее не претендует, поэтому разговор наш не выходит за рамки обычных студенческих или житейских тем. Недавно мы были с ним в театре и, прохаживаясь во время антракта, вдруг увидели мужчину, очень похожего на вас. Я даже подумала, что это вы, но, когда приблизились, поняла, что ошиблась. Тогда Юра неожиданно сказал: «Знаешь, Таня, жаль мне нашего Андрея Петровича, отличный мужик. Пропадет». Я насторожилась. Рассказывай, говорю, в чем дело, почему он должен пропасть. Юра сделал загадочное лицо, всем своим видом демонстрируя, что является обладателем страшной тайны, а потом принялся нашептывать мне на ухо. Из его слов я поняла, что несколько дней назад он случайно попал в какую-то пьяную компанию, где было немало блатного люда. Там горячо обсуждался процесс по делу какого-то Жухова, которому дали «вышку». Говорили, что, мол, следователь по особо важным делам, несмотря на то, что получил хорошие деньги, ничего не предпринял, чтобы ему помочь. И вот теперь эти подонки хотят следователя убить, а зовут этого следователя Андрей Петрович Филатов.

Всю эту тираду Татьяна произнесла на одном дыхании, на секунду сделала паузу и продолжала:

— Я была страшно напугана этим рассказом, тотчас встала и пошла одеваться. Юра, увидев мою реакцию, пытался меня остановить, успокоить, стал уговаривать, что все это пьяная брехня и что, очень может быть, он, Юра, сам все напутал. Но я была непреклонна, и мы ушли. На следующий день я решила с вами поговорить, но вы очень торопились и пришлось разговор отложить.

— Спасибо, Таня, за участие, — поблагодарил я ее. — Думаю, нет оснований для беспокойства, за свою жизнь я получал столько угроз, причем как в устной, так и в письменной форме, что теперь у меня к ним иммунитет.

— А эти угрозы не шли дальше слов и бумажек? — поинтересовалась Таня.

— Все как-то обходилось.

— И вы не принимали никаких контрмер?

— Принимал, разумеется, в зависимости от каждого конкретного случая. Иногда не обращал на угрозы внимания, а порой приходилось привлекать работников милиции, прокуратуры.

— Ну, а как вы думаете, мое сообщение имеет под собой почву, или там просто был пьяный кураж?

— Трудно сказать. Чтобы сделать определенный вывод, требуется детальное расследование, за эмоции ведь никого к ответу не привлечешь. Те, кто угрожал, всегда могут отказаться от своих слов. Наказуемо лишь действие.

— Как же так? — удивилась Таня. — Замышляется злодейство, а предотвратить его, выходит, нельзя? Это же абсурд!

Я почувствовал, что наш диалог принимает какой-то профессионально-теоретический оттенок и может зайти в непроходимые дебри. Поэтому я постарался сменить пластинку и отшутиться, что, во всяком случае, я теперь знаю, что у меня есть враги и буду вдвое и втрое осторожней, за что ее еще раз сердечно благодарю.

— Да ну вас, Андрей Петрович, несерьезный вы человек, — деланно обиделась Таня. — Я думала, вы тотчас примете меры, в милицию хотя бы обратитесь, а выходит, что вам мои слова — до лампочки?

— Напротив, я все воспринял правильно и еще раз обещаю вам, что буду бдителен.

Таня поняла, что я хочу закрыть тему, и замолчала. К тому же я сказал, что мы уже подходим к дому. Когда поднимались на лифте, она вдруг прижалась ко мне, глянула полными слез глазами.

— Очень, очень боюсь за вас, милый Андрей Петрович!

Это было для меня так неожиданно, что в первое мгновение я растерялся, но тут же опомнился: что подумают соседи, Ия, если вдруг двери лифта раскроются и они увидят эту сцену. Я еще раз поблагодарил ее за добрые чувства, но заявил, что причин тревожиться нет.

Ия ничуть не удивилась гостье. Чмокнула меня в щеку, Татьяне протянула руку со словами: «Привет! Я очень вам рада. Раздевайтесь, проходите, сейчас будем пить чай. Я торт купила сегодня в кулинарии ресторана «Гавана». Это фирма!» — И убежала на кухню.

Время летело незаметно. Мы пили чай, подшучивали друг над другом, вспоминали забавные истории, от души смеялись. Таня как-то сразу вызвала к себе доверие, с ней было легко и просто.

Потом я пошел ее провожать, шли почему-то молча, говорить ни о чем не хотелось. Наконец, Таня сказала:

— Знаете, Андрей Петрович, давно мне не было так хорошо, как в этот вечер.

— Очень рад, Таня, — вырвалась у меня дежурная фраза. А ведь хотелось ответить: «И мне тоже». Но что-то удержало, наверное, возраст — ее и мой.

Я посмотрел на часы, было около одиннадцати. Как бы не заругали ее родители… Впрочем, не знаю, насколько она свободна в своих поступках, может, для нее это в порядке вещей — возвращаться в такое время.