— Не расскажу. Не сейчас, — ответила она мрачно.

— Тогда спи.

Его рука осторожно подоткнула плед со всех сторон и снова тяжело легла на её рёбра, прижимая ближе и успокаивая. Влада вскоре отключилась, но как-то не до конца, её ожидала крайне тягостная ночь, состоящая из боли и противного сумбура. Во сне она продолжала размышлять над какими-то замысловатыми вопросами, строить некие сложные планы, которые никак не сходились, а казались такими важными. Всё это нужно было обдумать срочно и во что бы то ни стало, и когда её мысль заходила в тупик, она в отчаянии просыпалась, тут же осознавая, насколько бредовыми были эти размышления во сне. Она радовалась, что, наконец, вырвалась из этого адского маразма и чувствует рядом Елизара, но тут же снова засыпала и принималась ломать голову над новым бредом. Голова болела всё сильнее и становилась всё горячее, но готовый расплавиться мозг всё никак не мог перестать работать. Елизар, разумеется, не спал вообще, опасаясь, как бы ей не стало хуже. В доме не было ни градусника, ни лекарств, он ругал себя за это и боялся, что температура поднимется слишком высоко. Не вызвать ли "скорую" уже сейчас, не дожидаясь этого момента? Но что-то ему подсказывало, что Влада не обрадуется приезду врачей. Почему-то было нельзя этого делать. Она иногда говорила во сне, но это был чистой воды бред, в котором ничего нельзя было понять.

— Перчатки... Перчатки выпали. Перчатки!

— Жирный дохлый клоп, гадость... Старый ЖМЫРЬ.

— Это рыжий мужик с усами убил клопа. Вот его и сажайте в тюрьму.

— Я знаю, ты — мой ангел-хранитель.

— Крокус смотрит невыносимо...

— Да хватит уже!!!

Когда она начинала слишком беспокоиться, он осторожно поглаживал её и целовал в затылок. Только под утро температура спала, и девушка задышала ровно, её брови распрямились и лицо прояснилось. Елизар успел ненадолго задремать прежде, чем будильник заиграл приятную мелодию. Влада проснулась и, ещё не открыв глаза, ощутила мерзкую боль. Как будто в горло с левой стороны воткнули спицу, и она вышла через ухо. Парень рядом зашевелился, сначала убралась его рука, и замолчал будильник, потом его прохладные губы прижались к её лбу. Девушка открыла глаза.

— Температуры нет, — сообщил он невозмутимо.

— А была? — с трудом проговорила Всевлада.

— Судя по всему, зашкаливала. Ты бредила, — сказал он ласково. Глаза девушки неожиданно широко распахнулись и она так и подскочила.

— Что я говорила? — потребовала она ответа, впившись в него взглядом.

— Ничего особенного, — пожал он плечами, — обычный бред. Что-то про цветы с глазами и про рыжего мужика, которого надо посадить в тюрьму за то, что он травил клопов. А, точно, ещё что-то про ангела-хранителя. Но это я имел наглость отнести на свой счёт.

Он внимательно смотрел на неё. Влада успокоилась и опустилась обратно на подушку. Судя по виду Елизара, он не спал всю ночь: красивое лицо приобрело ещё более нереальный вид из-за синяков под глазами. По-крайней мере, он ничего не понял и не догадывается об убийстве.

— Ещё рано, ты спи. А мне пора на работу.

Она довольно быстро заснула, на этот раз спокойно. Снилась ей какая-то легкомысленная ерунда, никак не связанная с последними событиями, и ей не хотелось просыпаться. В мире сна было свободно и спокойно, но когда сознание начинало чуть-чуть проясняться, тут же появлялось смутное осознание чего-то мерзкого и неизбежного, существующего в реальности. В это не хотелось возвращаться, от этого хотелось убежать, и она засыпала снова. Когда Всевлада устала от сна и окончательно проснулась, было уже далеко за полдень. В окно светило солнце. Очень хотелось остаться на этом островке свободы и иллюзии, насладиться ещё немного покоем и защищённостью. Но она знала, что не имеет права. Чуть не за волосы она подняла себя с дивана. Нужно было уходить. Елизар страшен сразу по двум причинам: первая — его излишняя осведомлённость, вторая — его доброта, которой она совсем не заслуживает. Было честнее исчезнуть сразу, чем обманывать его дальше и причинить в итоге большую боль. Она не додумала ту страшную мысль, но чувствовала, что должна остаться одна. Да и так ли это плохо? Она достаточно сильная, чтобы справиться с тем, что на неё свалилось. По её ли вине — другой вопрос, об этом ещё надо будет подумать... Но Елизара в это втягивать нельзя. Она должна уйти, пока не стало слишком поздно.

Влада долго сидела, обхватив руками колени и глядя перед собой невидящим взглядом. Потом повернула голову и заметила на тумбочке записку: "Драгоценная Влада! Я ушёл. Очень надеюсь, что когда вернусь, ты ещё будешь здесь. В любом случае, выспись, как следует. И обязательно поешь чего-нибудь. Елизар". Уж слишком заботливый. Поешь чего-нибудь... Она сообразила, что за вчерашний день почти ничего не ела. Просто забыла. Её тут же затошнило от голода. Чашка кофе утром, сарделька днём и чашка чаю ночью — маловато, учитывая всё, что пришлось пережить за минувшие сутки. Она с трудом поднялась, всё ещё чувствуя сильную боль во всех мышцах и слабость, и прошествовала на кухню. Поев чёрного хлеба с сыром и выпив кофе, который согрел больное горло, но не мог заставить исчезнуть "спицу", Влада вернулась в комнату и задумалась, глядя на записку. В конце концов, она взяла ручку, и под лёгкими и ровными круглыми буквами Елизара с красивыми закорючками появились её глубоко продавленные угловатые буквы без всяких украшений, сложившиеся в немного ползущие вниз строки: "Милый Елизар! Спасибо тебе огромное за всё. Ты меня вчера спас. И ты ангел. Я ушла и прихватила денег на метро. Если когда-нибудь встретимся, я тебе их верну. Влада". Посидев ещё немного в прострации, Строгова со вздохом стащила с себя мягкий бежевый костюм и облачилась в свою одежду, которая уже почти совсем высохла. Прихватив с полки в прихожей денег ровно на один жетон, как и обещала, Влада захлопнула за собой дверь, подёргала её для верности и стала спускаться по лестнице, возвращаясь мыслями к злополучным перчаткам. Ну, куда они делись?! Конечно, если она уронила их на улице, то вчерашним снегодождём их смыло к чёртовой матери. Или хотелось верить, что они всё же валялись здесь, но вчера утром их прихватила уборщица. А вдруг они всё-таки на месте преступления?! И когда обнаружат этот грёбаный труп?!! Она уже не может больше ждать. Не то чтобы ей очень хотелось в тюрьму, но ожидание вот стократ хуже.

Солнце пекло, кругом была настоящая весна, и ничто не напоминало о ночном мокром снеге и ветре. Влада расстегнула плащ, пробираясь по родным Питерским переулочкам и стараясь держаться на солнце. Она представила себе погоню. Тут у неё явное преимущество: пускай попробуют отыскать её в лабиринте подворотен! Переходя дорогу, Строгова взглянула налево, в сторону Литейного моста. У неё возникла бредовая мысль. Что если припереться в дом Рожнова и поднять там шум, что вот, мол, на работу не ходит и дверь не открывает, а рукописи чужие заныкал и не отдаёт. Тут консьержка запричитает, а вдруг что-нибудь случилось, всё-таки здоровье уже не то. Позовут кого-нибудь взламывать дверь. А там труп. Начнётся суматоха, а Строгова под шумок проскользнёт в квартиру, найдёт и заберёт перчатки — если они, конечно, там... Интересно, если она сама придёт туда и будет участвовать во вскрытии квартиры — это отведёт от неё подозрения или же произведёт обратный эффект? Влада подумала, что её скудных актёрских способностей всё равно не хватит, чтобы осуществить такой план. Наверняка где-нибудь выйдет неубедительно и её как раз заподозрят. Наверное, чем меньше она крутится вокруг этого убийства, тем разумнее поступает. Чёрт, а что делать в случае разговора с ментами? Изображать фальшивое огорчение или наоборот, беззаботно болтать, в духе "допрыгался, старый козёл"? Что у неё хуже получится? И может ли невиновный человек заметно нервничать при разговоре об убийстве? Наверняка может. Особенно если знает, что его есть причины подозревать.