— Вот так вот меня и уволили. Но зато я высказала старому хаму всё, что он заслуживал услышать. Жалко только, рукописи мои он прибрал...
— Мы как раз изучаем вещи, найденные у него в кабинете. Думаю, рукописи вам скоро вернут... Кстати, кроме прочего оттуда был изъят почти полный тираж журнала за февраль этого года. Узнаёте вот это?
Он положил перед Владой журнал, раскрытый на последней странице. Вверху красовалось последнее четверостишье, подписанное аббревиатурой ВВС:
А вывод из сего таков,
Звучит он просто, но красиво:
Не допускайте мудаков
До руководства коллективом.
Всевлада рассмеялась. Значит, старый говнюк не прохлопал это и изъял тираж, сволочь. Странно, что ничего не вытворил в ответ.
— Это ведь ваши инициалы, если не ошибаюсь? Всевлада Викторовна Строгова?
— Ну да, это я, — улыбнулась Влада, прикрыв глаза — веки начинали тяжелеть.
— И как эти едкие эпиграммы допустили в печать? — улыбнулся Проныра.
— А их и не допускали. Был верстальщик, который пару раз якобы случайно не замечал, как я в последний момент подсовываю вместо утверждённого текста совершенно другой. Он, правда, уже нашёл работу получше. А это так, баловство, называется басня. Некая пародия на совковость Рожнова, коий потом орал, что недопустимо печатать в журнале стишки с грубой лексикой. Но выкупил весь тираж, я думаю, не поэтому.
— Что ж, судя по отзывам остальных сотрудников, персонаж в басне действительно весьма узнаваем. И вот это нетленное:
"В который раз одна
Случилась из напастей:
Один кусок говна
Захапал кусок власти"
— тоже, я полагаю, ваше?
— Полагаю, да, — улыбнулась Всевлада.
— Знаете, а многие сотрудники выражали вам даже благодарность. Вы, вроде как, имели обыкновение заступаться за них, причём весьма остроумно. Я даже записал несколько ваших изречений на память. И меня, знаете ли, глубоко поразили привычки потерпевшего. Пренеприятный был тип. Например, меня даже несколько шокировало... Где же это... — Проныра порылся в блокноте в поисках цитат, — А, вот оно. Значит, главный редактор сидит-сидит, и вдруг, ни с того ни с сего и в присутствии юных барышень вроде вас, начинает рассуждать о женской сексуальности, чёрт знает с чего. И позволяет себе такое высказывание, прошу прощения, что «все женщины — бесчувственные лживые твари, которые только и умеют, что имитировать оргазм», простите ещё раз, «и для человеческого разума они непостижимы». Очень мне понравился дальнейший диалог, где-то тут… А, во: «Строгова, глядя в упор на Рожнова ясными глазами, раздельно и с невинной улыбкой:
— Правда, непостижимо: льстить в ущерб себе какому-нибудь злобному питекантропу-импотенту, на которого смотреть-то без слёз нельзя, а он ещё потом будет мордой крутить. Видать, везло вам, Поликарп Омарыч, в наше время такие юродивые уже реже встречаются.
Рожнов, задохнувшись от возмущения:
— По какому праву вы меня оскорбляете?!
Строгова, с искренним удивлением:
— Ну что вы, я, как и вы, никого тут не оскорбляю, а всего лишь отвлечённо теоретизирую!
Рожнов, вне себя:
— Вы сказали, будто я — питекантроп!
— Я этого не говорила. Это вы услышали, что вы — питекантроп. Впрочем, вам, конечно, виднее… А вы вот, наоборот, почти всем тут сказали, что они лживые твари, а этого никто не услышал», — зачитал Проныра с выражением. — Мне несколько человек тот разговор пересказало, все очень радовались. И ещё он что-то неудобоваримо бредовое нёс про то, что якобы женские гормоны блокируют работу нейронов мозга… Но я так и не понял, к чему это он вообще?!
— И не пытайтесь. Усопший был мудрён, простите за эвфемизм.
Совсем уже было покрасневший и потупившийся, Григорий Младенович радостно рассмеялся.
— Ну, вот вы опять, Всевлада Викторовна! Однако же мы с вами отвлеклись. А вы, похоже, засыпаете на ходу...
— Да я тут простыла немного. Похоже, побочный эффект какого-то из лекарств.
— Тогда тем более давайте поскорее заканчивать! Расскажите мне, что вы делали в тот день после увольнения?
— Ну, сперва я гуляла по городу. Приходила в себя, знаете ли. Несколько часов слонялась, сама толком не вспомню, где...
— Любите наш город?
— О, не то слово. Я настоящая наркоманка, жить без него не могу, — призналась Влада, стараясь повторить ту милую улыбку, что репетировала дома. — Я даже, знаете, люблю сесть, не глядя, на первый попавшийся транспорт и посмотреть, куда я на нём приеду.
— Рискованное развлечение для девушки, — удивился Проныра, — А что вы делали ближе к вечеру? Вы с кем-нибудь общались в тот день?
— М-м-м... Дайте вспомнить... сначала я поехала на Дыбенко. У меня тётушка там живёт, на улице Подвойского, так вот она уехала в санаторий и мне приходится ездить туда поливать её фиалки. Ну а ближе уже к полуночи я поехала на Чернышевскую к друзьям и напилась, если честно, в бревно. Ночевать мы все остались там, а к 9-ти приятелю надо было идти на работу, ну а я поехала отвозить на дачу кое-какой хлам, что собрала у тётушки. Когда вернулась, я зашла в редакцию, но мне дали только зарплату, а собственные рукописи добыть не вышло, так как Рожнов впервые в жизни не явился на работу... Погодите... Так он что же, уже тогда был убит?! — очень натурально воскликнула Всевлада.
— Точное время смерти определить нельзя — слишком много времени прошло, но судя по всему — да, он был убит накануне вечером или ночью.
— Кошмар. А я ещё пошутила с секретарём... Ну, насчёт того, что он всё время повторял, что единственная уважительная причина пропустить работу — это смерть, а тут сам вдруг не пришёл... Аж жутко делается, — она не слишком убедительно поёжилась, но Проныра этого не видел, он аккуратно записывал её слова.