Однажды, пока они совещались, весь город, от мала до велика, схватился за оружие; вооружившись и облачившись в кольчуги, явились горожане к Балдуину, [прося], чтобы он встал на их сторону и уверяя его в том, что они по общему совету решили поставить его сеньором и правителем вместо герцога. Балдуин, однако, решительно отклонил от себя такое преступное деяние — ведь он усыновлен герцогом, и до сих пор герцог не причинил ему ничего худого, и нет никакой причины, которая могла бы побудить его к содействию им к его погублению. Он сказал: «Было бы великим грехом перед богом, если бы я безо всякой причины поднял руку на этого человека, которого я считаю своим отцом и которому принес клятву на верность. Я вас прошу не марать меня пятном его смерти и крови и не предавать мое имя позору среди князей христианского войска. Я вас прошу также дозволить мне переговорить с ним с глазу на глаз наверху, в башне, где он пребывает до сего дня, высоко вознесенный вашей милостью». Они тотчас разрешили [ему] это. И вот он поднялся в башню и обратился к герцогу с такими словами: «Все горожане и старейшины этого города составили заговор, дабы умертвить тебя; вооруженные с головы до ног, охваченные яростью, они поспешают к этой башне. Я весьма скорблю и огорчаюсь этим. Не пренебрегай, однако, [возможностью] помешать им и сделать так, чтобы как-нибудь спастись, пусть даже ценою полного предоставления им всего твоего достояния».

Едва герцог услышал эти слова, как уже масса горожан окружила и осадила башню и ринулась на ее приступ, и на ее стены и врата обрушился град камней и стрел.

Гл. 23. Устрашившись за свою душу, герцог открыл Балдуину свои несравненные сокровища, [состоявшие] в пурпуре, золотых и серебряных сосудах, бесчисленных безантах, умоляя его взять [все это] и вступиться за его жизнь перед горожанами, чтобы они позволили ему нагим и безо всего уйти из башни. Балдуин, выслушав эти отчаянные мольбы, был тронут ими до глубины души. Он обратился к вожакам народа с настоятельными увещаниями пощадить своего герцога, не убивать его, а взять и поделить между собой его бесчисленные сокровища, которые он сам (Балдуин) лицезрел. Однако совет и весь народ не желали слушать увещания Балдуина и [не придавали значения] словам об обещанных сокровищах. В один голос они кричали, что не дадут герцогу бежать целым и живым, какой бы обмен и какие бы дары [он ни предлагал]; и они попрекали его всеми несправедливостями и злом, которое испытали при этом герцоге, и, по его наущению, от турок.

Тогда герцог, отчаявшись спасти свою жизнь и увидев, что никакие мольбы и никакие даже столь драгоценные дары не могут ему быть полезны, отослал Балдуина из башни и спустился на веревке через окно [с намерением бежать]. В мгновение ока его пронзили тысячи стрел, и он был убит. [Горожане] бросили его [труп] посреди площади. Ему отрубили голову, воткнули ее со всяческими надругательствами на копье и пронесли по всем улицам города.

24. На следующий день они постановили выбрать Балдуина герцогом и князем города, хотя он очень сильно противился и отказывался. Они передали ему могучую башню со всеми взятыми там сокровищами герцога и принесли ему клятву как подданные и вассалы...

Alberti Aquensis. Op. cit., p. 325—355.

Гл. VII. ...После того Танкред укрепил некий монастырек за рекой[124]; и за это граф[125] дал ему 100 марок серебра[126], и прочие предводители, кто сколько сумел; и этим сильно ущемил противника[127]. Итак, стоит отметить, что чем нас было меньше числом, тем более могущественным делало нас божье милосердие.

Между тем[128], начали приходить частенько вестники, сообщавшие, что врагам идет подмога. Эта весть доходила к нам не только от армян и греков, но передавалась также и теми, кто жили в городе[129]. Так как турки утвердились в Антиохии за четырнадцать лет до этого[130], то, под предлогом нужды в прислуге, отуречивали молодых армян и греков, давая им жен [турчанок]. Они же, едва только могли добыть себе волю бегством, переходили к нам с оружием и конями.

Поскольку молва та распространялась [все шире], многие трусливые из наших, [а равно] и армянские купцы стали убегать. В то же время доблестные рыцари, рассеянные по [окрестным] крепостям, стали собираться [воедино], принялись закупать, изготовлять и прилаживать оружие. Таким-то образом, когда чахлое малодушие вытекало из нашего войска, а одушевление, всегда готовое подвергнуться опасности вместе с собратьями и за собратьев [по вере], прибывало, некто из отуреченных, живший в городе, через Боэмунда сообщил нашим, что выдаст нам город.

Гл. IX. Тогда, посовещавшись в совете, князья отправили Боэмунда, герцога Лотарингского[131] и графа Фландрского[132] удостовериться в этом деле. Когда в полночь[133] они подошли к башне, посредник-вестник, посланный тем, кто хотел выдать город, крикнул: «Обождите, пока пройдет светильник». Ибо трое или четверо воинов всю ночь шагали со светильниками [в руках] по городским стенам, дабы оживлять и поддерживать бдительность стражи.

После того наши, приблизившись к стене и приставив лестницу, начали взбираться [наверх]. Первым неустрашимо ринулся [вперед] франк по имени Фульхерий, брат Буделля Шартрского; ему последовал граф Фландрский, который позвал Боэмунда и герцога, чтобы [и они] поднимались; поелику все действовали второпях, так что один спешил перегнать другого, лестница обломилась. И вот те, которые уже взобрались, спустились в город и отыскали дверцу [в стене]. И наши вступили через нее в город и не брали в полон никого из тех, кого встречали [на пути]. Когда зардела заря, они подняли громкий крик. От этого крика пробудился и пришел в ужас весь город, дети и женщины принялись плакать.

И те, кто находились в укреплении графа[134], разбуженные шумом, как самые близкие к городу, стали говорить друг другу: «Это идет подмога к неприятелям». Другие, напротив: «Однако, сдается, это не крики радующихся». Между тем, совсем рассвело и на южной башне взвились наши знамена. Пришедшие в смятение горожане, увидев нас над собою, на горе, пустились бежать, иные через ворота, а некоторые [прямо] бросались в ров; никто [из них] не оказывал противодействия, ибо господь поверг их в смятение.

Мы же затем много времени наслаждались приятным зрелищем, (видя, как) те, кто столь долго оборонял против нас Антиохию, никак не могли бежать из города; ибо если кто из них отваживался спастись бегством, [все равно] не могли избежать гибели. Между прочим, случилось там нечто, для нас весьма приятное и доставившее нам истинное удовольствие. Несколько турок пытались бежать через пропасть, отделявшую эту гору от находившейся с северной [стороны]. Они повстречались с нашими, принуждены были отступить: их опрокинули со стремительностью; они припустились бежать столь поспешно, что все попадали в пропасть. Нам же была радость оттого, что они туда сваливались; скорбели мы только из-за того, что более трехсот коней сломали там себе шею.

Сколько же [всего] было взято добычи в Антиохии, мы не в состоянии и сказать: вообразите, сколько сумеете и считайте сверх того. Не ведаем, и сколько пало тогда турок и сарацин. Жестоко рассказывать, как погибали они разными видами смерти и как различными способами умерщвлялись.