Те из врагов наших, кто обороняли крепость на горе, в центре, видя их гибель и то, что наши отказываются нападать на них, удержали за собой эту крепость[135]. Грациан[136] же, выйдя через некую дверцу, был полонен и обезглавлен армянскими селянами, и голова его доставлена нам: я полагаю, это произошло по особому божескому предначертанию, ибо он поотрубал головы многим из этого народа, и вот теперь сам лишился головы.

Взят был город Антиохия третьего июня, а осада его начата около 11 дня ноябрьских календ[137].

Raimundi de Aguiliers. Historia Francorum qui ceperunt Iherusalem. — Recueil des historiens des croisades. Historiens Occidentaux, t. III. Paris, 1866, p. 250— 251.

Кн. VIII, гл. 20. И был некий эмир из рода турок, именем Фируз, который вошел в большую дружбу с Боэмундом. Часто Боэмунд через вестников, которыми они обменивались, внушал ему, возбуждая его [этим], чтобы он дружески впустил его в город, и обещал ему, что [тот] беспрепятственно перейдет в христианство, вселял надежды, что станет богатым, и сулил ему всяческие почести. Фируз внял этому и обещаниям и сообщил: «Я охраняю три башни и готов их передать [ему], и в час, когда пожелает, я впущу его в них»[138].

Итак Боэмунд, зная уже наверняка, что доступ в город обеспечен, веселясь в душе, спокойно и с радостным ликом явился перед всеми сеньорами и возвестил им приятную весть: «Мудрейшие мужи и рыцари, взгляните, в какой бедности, в какой нищете все мы находимся, и начальники, и [простые] воины, и [как] едва ведаем, откуда воспоследует для нас что-либо лучшее; так вот, коли ежели [это] вам покажется достойным и благим [делом], пусть кто-нибудь один из нас примет на себя начальство над остальными и, если сумеет овладеть городом каким-либо способом, хитростью или приступом, сам либо с чужой помощью, давайте согласимся уступить ему город». Но они наотрез воспротивились и отклонили [это предложение] и заявили: «Да не достанется никому этот город, а будем владеть им все на равных долях; поскольку мы в равной мере вложили [в дело] свои ратные усилия, постольку должны получить и одинаковые почести». Услышав эти слова, Боэмунд удалился, посмеявшись втихомолку. Вскоре после того дошли до нас известия о войске врагов наших — турок, публиканов[139], азимитов[140] и многих иных народов[141]; и тогда тотчас все предводители собрались, и держали совет[142], и говорили: «Если Боэмунд сумеет захватить город, сам или с чьей-либо подмогой, мы все по доброму согласию и с открытым сердцем подарим ему [город], на том, однако, условии, что когда на выручку нам подоспеет император[143] и пожелает исполнить договор, как [то] обещал и [в чем] поклялся, мы передадим ему его права даже в том случае, если Боэмунд уже будет иметь город в своей власти».

Вслед за тем Боэмунд начал каждодневными обращениями вкрадчиво просить своего друга об исполнении желаемого, сладкоречиво, в таких словах суля ему всяческие уступки и всевозможные блага: «Уж время, настал подходящий миг, когда мы сможем содеять задуманное доброе дело; пусть только мой друг Фируз теперь окажет мне свою помощь». И тот, весьма обрадованный, сообщил, что во всем пособит ему, как и должен. И на следующую ночь он тайно отправил к Боэмунду сына своего заложником, чтобы тот был полностью уверен, что [наверняка] откроет ему вход в город, и, [кроме того], на словах передал ему следующее: «Пусть завтра[144] поднимет всю рать франков и устроит [так], будто [она] отправляется опустошить землю сарацин[145], а затем пусть быстро поворачивает назад, перевалив через гору справа»[146]. «А я, — передавал Фируз, — уж буду внимательно следить за [прибытием] рати и впущу ее через башни, что находятся под моим начальством и стражей».

Тогда Боэмунд распорядился, чтобы к нему явился один из его пехотинцев по прозвищу Дурная башка и приказал ему, чтобы он, как герой, поднял великую рать франков, дабы она приготовилась надлежащим образом к походу на самую землю сарацинскую; так и было содеяно. И [тогда] Боэмунд раскрыл свое намерение герцогу Готфриду и графу Фландрскому, а также графу Сен-Жиллю и епископу Пюи, сказав [им]: «Ежели милосердие господне пребудет с нами, Антиохия этою [же] ночью перейдет к нам».

Наконец, все налажено было таким порядком: рыцари заняли равнину, пешие — гору; всю ночь до самой зари[147] они передвигались пешими и верхом, а затем стали приближаться к [тем] башням, чей страж неусыпно бодрствовал. Тут Боэмунд соскочил с коня и во всеуслышание приказал: «Идите без страха и в счастливом согласии и взбирайтесь по лестнице в Антиохию, которую, коли богу будет угодно, мы [сами] скоро примем под свою охрану». И они подошли к лестнице, которая уже была поставлена и прочно-напрочно прикреплена к городской стене, и около 60 человек из наших поднялись по ней и разделились по башням, которые тот охранял. Увидав, что наших взобралось так мало, Фируз стал высказывать неудовольствие, боясь, как бы сам он и наши не попались в руки турок: «Микро франкос эхоме»[148]. [«Мало у нас франков»], — воскликнул он. — «Где этот яростный Боэмунд? Где этот непобедимый воин?» В тот же миг некий пехотинец-лангобард[149] спустился вниз и поспешил к Боэмунду: «Что ты стоишь здесь, о, мудрый муж? — сказал он [ему]. — Для чего явился сюда? Мы овладели уже тремя башнями!» Побужденный этими словами, он [Боэмунд] присоединился к остальным, и все, торжествуя, достигли лестницы.

Завидев [их], те, кто уже были в башнях, стали радостными голосами испускать клич: «Бог так хочет!» Мы [сами] также восклицали [эти слова]. Тогда начали они дивно взбираться туда; поднявшись наверх, поспешали к другим башням; кого обнаруживали там, предавали смерти, убили также Фирузова брата. Тем временем лестница, по которой происходил наш подъем, сломалась, отчего у наших возникла страшная тревога и печаль. Но хотя лестница была сломана, однако, поблизости от нас, с левой стороны, находились запертые воротца, которые кое-кому оставались незаметными: ведь была еще ночь; действуя на ощупь, мы в конце концов отыскали эти ворота, и все устремились к ним: взломав их, мы ворвались через них [в город][150].

И тогда по всему городу раздался дивный гул. Боэмунд не терял времени, он приказал водрузить свое достославное знамя на возвышенности, прямо напротив крепости[151]; и все в городе тоже поднимали шум. Когда занялся день, те, кто еще оставались до того в [своих] палатках, услыхали [эти] все более нараставшие звуки, и, торопясь, повыскакивали [из палаток] и увидели знамя Боэмунда, развевавшееся на вершине горы, и, поспешая, двинулись все и вошли через ворота в город и принялись истреблять турок и сарацин, которые попадались им навстречу, за исключением тех, которые сумели укрыться наверху, в крепости; а иные из турок выбирались через ворота, и, пускаясь в бегство, ускользали невредимыми.

Кассиан[152] же, их сеньор, тоже кинулся наутек со многими остальными, кто был при нем, и, удирая, попал в землю Танкреда[153], невдалеке от города. И так как кони их устали, они подались в некую деревушку и укрылись было в одном доме. Но Кассиана узнали жители этой горы, то есть сирийцы и армяне, и тотчас схватили его и отрубили ему голову и принесли Боэмунду, чтобы тем самым заслужить себе свободу. А пояс [от его меча] и ножны были проданы за 60 безантов[154].