— Далеко этот колодец?

— А я вам на карте покажу, — сказал Анатан и достал из стола карту.

За разговорами незаметно пролетел день, за окном потянулась вереница рабочих.

— Дневная смена? — спросила Малика.

— Мы ночью не работаем, — ответил Анатан, пряча документы в сейф. — Вокруг ады. В потёмках в нору нырнёшь — никакая трещотка не поможет. И в темноте много не намоешь.

Адэр посмотрел в блокнот:

— У тебя рабочих гораздо больше, чем на других приисках, а объём добычи скачет.

— На моём объекте самый тяжёлый труд. Попробуй-ка, вгрызись в глину и камни, дойди до месторождения, и всё вручную. Представляете, сколько рук надо? Да вы сами всё видели. А насчёт добычи… Пока роем — пусто, начинаем мыть — густо, мороз ударил — взрываем, оттаяло — вновь начинаем рыть.

— Чем взрываете? — спросил Адэр.

— Динамитом. Чем же ещё? — пожал плечами Анатан. — Раньше со взрывчаткой было легче. Теперь взрывной завод, мы так его называем, только в Тезаре. Бумажной волокиты выше крыши. И пока до нас очередь дойдёт… Порой неделями ждём, а пока ждём — роем. Да что я вам рассказываю, вы и сами знаете.

Адэр покачал головой. Много лет назад государства Краеугольных Земель разделились на два лагеря: «Мир без насилия» и отвергнутые страны. В «Мире без насилия» запретили оружие и отменили смертную казнь, с преступностью и прочими противозаконными действиями стали бороться ненасильственными методами. После этих и многих других программ, направленных на сохранение человеческой жизни, Тезар стал монополистом по производству взрывчатых веществ, которые использовались только в мирных целях.

Адэр родился и вырос в «Мире без насилия», основоположником которого был его отец. И не надо сейчас стоять перед ним и сетовать, что взрывчатку не продают на каждом углу.

— Как насчёт воровства?

Анатан посмотрел на Адэра с удивлением:

— Какого воровства?

— При обыске рабочих камни находили?

— Что вы такое говорите? Мы никого не обыскиваем.

Адэр нахмурился:

— Рабочие воруют, а ты потворствуешь.

— Бог с вами! Куда им с камнями бежать? Разве что в Ларжетай, и продать их за бесценок. Во-первых, дорога туда и обратно дороже обойдётся. Во-вторых, без разрешения командира стражей из посёлка никто не выходит. А командир у нас, знаете, какой? Кулачище что мои два кулака. Если даст кому понюхать, мало не покажется.

Адэр и Малика вышли на крыльцо конторы. Серые сумерки накрыли сизым пологом горы на горизонте. Груды камней и кучи глины казались чёрными. Остывший воздух потяжелел от влаги, и чётко чувствовался запах мокрых деревянных ступеней. На вышке, вонзившейся острой крышей, словно копьём, в низкое небо, засветился огонёк.

Скрипнула дверь, в замке проскрежетал ключ.

— Заночуете у меня, — сказал Анатан, спустившись с крыльца. — Постоялый двор у нас так себе, и кормят там неважно.

Надел на запястье шнур с деревянными пластинками и пошёл между отвалов, освещая тропинку фонарём.

На пороге дома их встретила Тася, жена Анатана.

— Я хотела предупредить вас о собаках, а вы — фьють! — проговорила она, заведя гостей в просторную комнату.

— Ваша дочка предупредила, — сказал Адэр и оглянулся. Анатан вошёл во двор вместе с ними и словно испарился.

— Аля? Всё-то она знает, — усмехнулась Тася и кивком указала на дверной проём, завешанный ситцевой занавеской. — Спит егоза. А сын огород поливает.

Присев на скамью возле двери, Малика принялась развязывать шнурки на стоптанных башмаках. Адэр растерялся. Снять сапоги — но он никогда не ходил по полу босиком. Остаться обутым — но хозяйка босая.

— Да вы скидывайте сапоги. Чай надоели за целый день, — проговорила Тася.

Прошлёпала стопами по свежеокрашенным половицам к громоздкому комоду и выдвинула ящик.

Адэр сел рядом с Маликой и окинул комнату взглядом. В простенке между окнами трюмо, в щель между зеркалом и рамой уголком вставлена пожелтевшая фотография. Крышка трюмо усеяна безделушками: фаянсовая шкатулка, фарфоровые слоники, стеклянные шарики. На кресле корзинка с клубками ниток. Посреди комнаты круглый стол, накрытый вязаной скатертью.

Держа перед собой просторную рубаху, Тася повернулась к Адэру:

— Купила сыну на вырост. Должна вам подойти. — Зубами оторвала этикетку. — Чего ж вы не разулись? Я вам калоши дам. В калошах сподручнее.

У Адэра отвисла челюсть. Он никогда не видел калош, но знал, что эту обувь надевают простолюдины, когда идут убирать навоз.

Тася заметила его замешательство:

— Если сапоги широкие, можете не снимать.

Адэр встал:

— Выйду на воздух, Анатана подожду.

— Анатан парную проветривает, угар выгоняет. — Тася вытащила из комода льняные штаны. — Идёмте, покажу, где банька.

Адэру тяжело дались последние дни. От воспоминаний о постоялых дворах, плесневелых ваннах, узких кроватях и пропахших сыростью постелей бросало в дрожь. От слова «банька» по спине побежали такие же мерзкие мурашки.

Спотыкаясь в потёмках о невидимые кочки, Адэр шёл за Тасей по огороду. Безлунное небо сливалось с крышами домов. Издалека доносился сиротливый лай собаки. Где-то ухнула ночная птица. Вдруг захотелось сбежать. Тихо повернуть назад, незаметно выбраться на улицу, сесть в машину и унестись куда угодно, лишь бы подальше от смехотворной и унизительной роли рядового инспектора. Но что-то заставляло передвигать ноги и, стиснув зубы, вглядываться в смутные очертания низенького строения, которое казалось зловещим.

Тася упёрлась ладонями в двери. Раздался скрип, в кромешный мрак вырвался сноп света.

— Анатан! Встречай!

Вложила Адэру в руки штаны с рубахой и растворилась в темноте.

Адэр вошёл в тесный предбанник, освещённый керосиновой лампой. Закрыл за собой дверь. Воздух мгновенно стал осязаемо плотным. Заложило уши.

В противоположной стене открылась дверца, выпустив облако пара. На пороге появился Анатан в чём мать родила.

— Раздевайтесь, не стесняйтесь, — протараторил он и скрылся в водянистом тумане.

Адэр сел на скамью, посмотрел на ушаты с водой. На табурете — махровые полотенца. На крючках, вбитых в стену, — рабочие вещи Анатана и чистая льняная одежда, на полу — сапоги, облепленные глиной, и резиновые башмаки.

— Яр! Чего так долго?

Адэр обернул бёдра полотенцем и ступил в парную. Опустившись на прогретую деревянную полку, вдохнул горячий воздух с примесью какого-то запаха — то ли травы, то ли цветов — и неожиданно для себя улыбнулся.

— Хорошо? — спросил Анатан, расположившись рядом.

— Хорошо, — протянул Адэр, осматриваясь.

В углу тускло горел фонарь, освещая бревенчатые стены, маленькое запотевшее оконце с форточкой, деревянную бочку с водой, низкую каменную печку, в чёрном зеве которой алели угли.

Адэр поймал на себе въедливый взгляд:

— Что-то не так?

Качнувшись вперёд, Анатан поднялся:

— Залезайте повыше, я жару поддам. — И набрал в ковш воды.

Адэр растянулся на верхней полке и со смешанными чувствами закрыл глаза. Тело нежилось в тепле, чистоте и свежести, а разум противился — лучше затыкать нос в постоялом дворе, чем ходить нагишом перед плебеем.

— Готовы? — прозвучал голос Анатана.

Адэр повернулся к нему лицом, но не успел спросить, к чему надо приготовиться. Анатан выплеснул воду из ковша на горку камней, лежащих на печи.

Казалось, что уши свернулись в трубочку. В лицо впились сотни раскалённых иголок. Воздух обжёг горло. После второго ковша Адэра сдуло с полки на дощатый пол. Анатан расхохотался.

Они выскочили в предбанник. Окатились ледяной водой из ушата. Забежали обратно в парную и, усевшись рядом, рассмеялись. Над чем смеялся Анатан — одному Богу известно. Адэр представлял глаза отца, узнай он, где сейчас его сын. Из груди рвался смех, а хотелось выть — как же низко пал будущий владыка полмира.

Адэр уронил руки на колени, опустил голову. Это всего лишь спектакль. Скоро представление закончится, он зайдёт за кулисы, скинет ненавистную маску и вычеркнет из памяти дни позора.

— Вам плохо? — спросил Анатан.

— Мне хорошо, — ответил Адэр и забрался на верхнюю полку.

Ни шипение камней на печке, ни обжигающий пар, ни раскалённый воздух уже не смогли согнать его на пол. Тело разомлело и словно растеклось по доскам как растопленный воск.