— А всего две такие дивизии — это уже почти четыре сотни танков, — резко взмахнул рукой Хрущев, — че-ты-ре-ста, а не двести!

— Вы прекрасно знаете, что наиболее опасен первый, массированный удар, — продолжал Ватутин. — Выдержит оборона этот удар — победа, не выдержит — все полетит, все развалится! Поэтому оборону нужно строить из расчета удара максимальных сил врага, а не минимальных, и даже не средних. А вы что поставили на первой позиции? Чем встретите первый, самый мощный удар противника?

Незаметно, по одному все генералы и офицеры покинули свои места и плотным кольцом окружили стол Федотова. Словно не замечая нарушения порядка, Ватутин говорил, обращаясь к одному Федотову, зеленым карандашом на его карте переставлял артиллерию, танки, стрелковые и саперные подразделения, рассказывал, как лучше организовать оборону и наиболее полно использовать свои силы.

— Понимаю, товарищ командующий, — с трудом проговорил Федотов, когда Ватутин смолк. — На опыт прошлого ориентировался, не учел изменений в ходе войны, в силах противника.

— Опыт прошлого забывать никогда нельзя, — вполголоса сказал Хрущев, — особенно минувших двух лет войны. Этот опыт нам стоил крови, огромных жертв и усилий. Война — это не только борьба сил, то есть столкновение людских масс и военной техники, война — это и борьба умов. В народе говорят: «Врага бить — не сено косить; ум надобен!» Природного ума нам не занимать, своего хватит. Но ум без знаний — мотор без горючего. Горючее для ума людей военных — это военные знания, военная наука. Нам нужно всесторонне освоить весь наш кровью добытый опыт, соединить его с теорией и все это внедрить в практику. «Набирайся ума в учении, а храбрости — в сражении», — молвит старая русская пословица. Пока у нас передышка — все силы на учебу, на подготовку к борьбе в трудных условиях, к борьбе с сильным, опытным и — этого никогда нельзя забывать — умным противником. Готовьтесь, товарищи, готовьтесь и еще раз готовьтесь. Бои не за горами.

С каждым словом лицо Хрущева все разгоралось. Теперь совсем не похож он был на того веселого, улыбающегося генерал-лейтенанта, каким вошел в эту комнату. Он говорил все отрывистее, все резче. Стиснутая в кулак правая рука его то стремительно взлетала вверх, то с силой опускалась вниз, словно громя и уничтожая непримиримого врага.

* * *

«Война — это не только борьба сил… война — это и борьба умов», — возвращаясь в дивизию, повторял Федотов слова Хрущева.

Да, да. Именно и борьба умов! Это древняя истина, но как она важна сейчас! Да и в будущем ее значение не уменьшится. Что делал, например, командир батальона в бою во время войны 1812 года? С сияющей шпагой, чеканным шагом у всех на глазах шел на врага. Героизм, личная отвага да еще ответственность, чтобы никто в батальоне не отстал, не попятился, не дрогнул, не побежал. А наш современный комбат? На него так же смотрят десятки глаз, и чуть дрогнул он, дрогнет и батальон. И теперь, если его подчиненные дрогнут, не выдержат, отступят — комбат отвечает головой. Но это лишь частичка всего, чем он занимается в бою. Если раньше в батальоне были только винтовки, то теперь пулеметы, пушки, минометы, а часто и приданные танки. Хозяйство сложное, и им нужно управлять, а значит, нужны обстоятельные знания, опыт, умение.

Да. Это командир батальона. А у командира полка хозяйство еще обширнее и сложнее. И знать он должен еще больше. А командир дивизии — еще больше.

Федотов одного за другим вспоминал своих заместителей, помощников, командиров полков, батальонов, рот, обдумывал все, что знал о их знаниях и способностях, сравнивал их подготовленность с теми требованиями, которые предъявляют им новые задачи. К своему удивлению, он нашел множество недостатков и пробелов, которые раньше как-то стушевывались общим ходом дел и событий. В памяти всплывали то слабые знания боевых свойств и тактики артиллерии, то неумение использовать танки, то непонимание особенностей современного боя, то совершенное игнорирование управлением своего тыла.

Да, да. Нужно учить, всех учить. Прежде всего самостоятельная учеба. Но все ли могут учиться самостоятельно? Конечно, не все. И лень, и неумение, и загруженность текущими делами, да и пособий почти нет. Значит, придется что-то вроде лекций проводить, специалистов использовать. Именно специалистов! А их в дивизии достаточно. Но одни знания — это еще не все. Главное — уметь применять эти знания в работе, в бою. Значит, нужны тренировки, занятия, учения, и все это именно в тех условиях, в которых придется воевать. «Мне самому нужно тренировать командиров полков и батальонов; командирам полков — батальонных и ротных командиров; батальонным — ротных и взводных. Совместно и как в настоящих боевых условиях».

Приглушенный треск пулеметов оборвал мысли Федотова. Он приказал шоферу остановить машину и выключить мотор.

Теперь уже отчетливо была слышна все нараставшая стрельба. К пулеметным очередям присоединились гулкие, все учащающиеся взрывы.

По темному, почти черному небу метались бледно-кровавые всполохи.

— Это у Поветкина, — сказал начальник штаба.

— Да, на участке его полка, — согласился Федотов и отрывисто приказал шоферу: — Быстро на НП!

«Вот тебе и лекции, вот тебе и занятия! — глядя, как все шире разрастаются отблески взрывов, думал Федотов. — Неужели это начало наступления? Эх, еще бы хоть недельку, хоть пару дней! А может, так что-нибудь, случайная перепалка? Нет! Вот и дивизионная артиллерия вступила. Значит, не случайность…»

XX

Всего неделю не была Ирина на медпункте второго батальона, но, придя туда, едва поверила своим глазам. Марфа Стеновых, дородная, в новенькой, плотно облегающей могучую грудь гимнастерке, встретила Ирину четким рапортом и повела ее в землянку медпункта.

Мягкий свет, плавно лившийся из двух оконцев, озарял просторную комнату, совсем не похожую на землянку. Вокруг было так бело, что вначале Ирина не заметила накрытые простынями топчан слева, стол впереди и стоявшую около него санитарку Федько в чистеньком халате и белой косынке.

— Ух, как у вас! — не сдержала восхищения Ирина. — Как в амбулатории образцовой. Валя, здравствуйте, — увидела Ирина санитарку и подошла к ней.

— Здравствуйте, Ирина Петровна, — ответила Валя, сияя разгоревшимися глазами. — Вот стул, пожалуйста…

— Спасибо, — испытывая почти материнскую нежность к этой тоненькой миловидной девочке, поблагодарила Ирина. — Это, собственно, медпункт. А где же вы отдыхаете?

— Здесь, рядом, — приподняла Степовых простынь на стене, и Ирина увидела совсем крохотную комнатку с бревенчатыми стенами и потолком. По сторонам от небольшого столика синели байковыми одеялами два топчана, а над ними висели туго набитые санитарные сумки.

— Замечательно! — похвалила Ирина. — Если бы нам всегда в таких условиях и работать и жить! Видно, заботливый у вас комбат, ничего для медпункта не пожалел.

— Очень заботливый, — с внутренней теплотой отозвалась Степовых, — наш капитан Бондарь для людей на все готов. Посмотрите, какие дзоты, какие блиндажи у нас в батальоне! Хоромы просто, за всю войну я такого не видывала.

Строгая, уютная чистота медпункта, суровая приветливость могучей Марфы и открытая, по-детски прямая любовь юной санитарки вызвали у Ирины давно не испытываемые чувства домашнего покоя и тепла. Она села у маленького, приставленного к стене самодельного столика и, расстегнув тесный ворот гимнастерки, с безмятежным наслаждением смотрела на поголубевшие в сумерках оконца землянки.

«Ах, как хорошо, как чудесно!» — мысленно повторяла она.

— Чайку, Ирина Петровна, — и умоляюще и гостеприимно сказала Валя, — с вареньем малиновым, с маминым. Я от самого дома берегу.

— Правильно, дочка, — подхватила Степовых и строго скомандовала: — Тащи все на стол и пулей за кипятком на кухню!

Степовых зажгла неизвестно где раздобытую керосиновую лампу с цельным стеклом и розовым абажуром, замаскировала окна и присела напротив Ирины.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: