Три десятилетия после окончания Второй мировой войны,вплоть до 1975 г., были в нашей науке временем триумфанеоклассическо-кейнсианского синтеза и математическихмоделей равновесия. В этот период анализ с позиций теорииравновесия стал основой экономической науки, хотя следуетзаметить, что в вопросе об использовании идеи равновесияэкономисты разделились на два больших лагеря.

Один лагерь пошел за Самуэльсоном, который послепубликации «Основ экономического анализа» (Samuelson1947) присоединился к Хиксу в разработке неоклассическо-кейнсианского синтеза. Самуэльсон открыто принялтеорию Ланге и Лернера о возможности рыночного социализма (Samuelson 1947, 217, 232), а тем самым и враждебноеотношение к открытой Мизесом теореме о невозможностисоциализма. Более того, Самуэльсон поставил перед собойцель реформировать экономическую науку на основе широкого применения математического языка и в результатепринял ряд упрощающих положений, которые почти целиком исключили из его модели богатство и сложность реальных рыночных процессов. На этом пути шаг за шагом средства анализа (математические методы) были смешаны с егосодержанием, а синтаксическая ясность была достигнутаценой обеднения семантического содержания экономического анализа, вплоть до того, что не признавался научныйстатус самых реалистичных, но не использующих математику теорий. А так называемой литературной экономическойтеории было отказано в праве на существование (Boettke1997, 11—64).

Теоретики этой группы, в которую вошли также КеннетЭрроу, Джерард Дебрё, Фрэнк Хан, а позднее и Джозеф Стиглиц, приняли конкурентно-равновесную модель как нормативную, как идеальное состояние реальной экономическойжизни. Поэтому когда они замечали, что реальные условияне соответствуют равновесию в условиях совершенной конкуренции, то воображали, что выявили ситуацию «проваларынка», оправдывающую немедленное вмешательство государства, которое должно сдвинуть ситуацию к идеалу, представленному моделью общего равновесия.

В оппозиции к первому лагерю сформировался второй,куда вошли теоретики равновесия, несмотря на это, являвшиеся сторонниками рыночной экономики. Ядро этой группы составляла чикагская школа, а среди ее ведущих авторовчислились Милтон Фридмен, Джордж Стиглер, Роберт Лукаси Гэри Беккер, которых объединяла приверженность такимтеоретическим принципам, как модель равновесия, принципмаксимизации и допущение постоянства.

Реакция этих экономистов, которые хоть и были теоретиками равновесия, но защищали рыночную экономику отнападок первого лагеря, выступавшего с позиции «проваловрынка», состояла в указании на то, что модель равновесия достаточно точно описывает реальный мир, но, в соответствиис принципами школы общественного выбора, провалы государственного сектора всегда будет превосходить любые провалы частного сектора.

Теоретики чикагской школы считали, что этот подход обеспечивает им иммунитет от нападок теоретиков провалов рынка и что чикагский анализ доказывает ненужность государственного вмешательства в экономику. Поскольку, с точкизрения этой школы, реальный мир очень похож на модель конкурентного равновесия, ее члены держались убеждения, чтореальный рынок эффективен по критерию Парето и не требует государственного вмешательства, тем более что коалицияполитиков, избирателей и бюрократов также действует весьманеэффективно.

С точки зрения динамической австрийской концепции рынка, позиции обоих этих лагерей в высшей степени уязвимы.

В отношении чикагских моделей австрийцы отмечают,что те основываются исключительно на следующих исходных предположениях: равновесие, максимизация и постоянство. Австрийцы утверждают, что, прежде чем делать выводо том, что реальная ситуация очень близка к модели равновесия, чикагским теоретикам следовало бы разработать теорию реального рыночного процесса, которая бы объясняла,чем этот процесс напоминает равновесие, если он его вообщенапоминает. Иными словами, вера представителей чикагской школы в то, что модель конкурентного равновесия достоверно описывает реальный мир, слишком утопична; онибезо всякой необходимости оставляют фланги открытымидля идеологических противников из первого лагеря, в некотором смысле более реалистичных.

Но и неоклассические теоретики провалов рынка, с австрийской точки зрения, допускают существенные ошибки.Они не замечают динамичных эффектов координации, осуществляемого предпринимателями, которые проявляютсяна реальном рынке. Эти теоретики предполагают, что с помощью государственного вмешательства каким-то образом можно приблизиться к идеалу общего равновесия, какесли бы плановые органы на самом деле могли получить информацию, которая в действительности им принципиальнонедоступна. Австрийцам теоретики провалов рынка не кажутся утопистами, напротив, некоторые из них считают миркуда худшим местом, чем он есть на самом деле. Но, сделавцентром анализа равновесие, пусть даже в качестве ориентира, они упускают из виду происходящий на рынке реальныйпроцесс координации и тот факт, что столь критикуемое иминеравновесие не является проявлением ни несовершенства,ни провалов рынка, а фактически представляет собой самуюестественную черту реального мира и что в любом случае реальный рыночный процесс превосходит все доступные длячеловека альтернативы.

Таким образом, если оставить в стороне теорию общественного выбора, то, с точки зрения экономистов австрийской школы, в подходе теоретиков провалов рынка имеются две основных теоретические проблемы: во-первых, онине учитывают, что интервенционистские меры, предлагаемые ими с целью приблизить состояние реального мирак модели равновесия, крайне вредны для предпринимательского процесса координации, происходящего в реальноммире; и, во-вторых, они предполагают, что тот, кто осуществляет государственное вмешательство, может иметь доступк принципиально недоступной информации.

Австрийские теоретики предлагают выйти за пределыдвух равновесных подходов (предлагаемых чикагской школой и теоретиками провалов рынка), перенеся фокус экономических исследований на динамический процесс предпринимательской координации, который в конечном счете иобеспечивает движение к состоянию равновесия, хотя в реальной жизни это состояние недостижимо. Тогда в фокусеисследования окажется не модель равновесия, а анализ динамики, т.е. исследование рыночных процессов, что позволит избежать серьезных пороков обеих разновидностейнеоклассического подхода.

Два примера, из микро- и макроэкономики, помогутпрояснить это предложение австрийцев.

Первый пример — это современное развитие теории информации, которое, по версии чикагской школы, началосьс плодотворной статьи Стиглера «Экономическая теория информации» (Stigler 1961; Стиглер 1995). Стиглер и его последователи из чикагской школы рассматривают информациюобъективно, т.е. как товар, который продают и покупают нарынке с учетом издержек и выгод. Эти теоретики признают,что в реальном мире существует неведение, но утверждаютпри этом, что оно всегда существует на «оптимальном» уровне, так как поиск новой информации, объективно говоря,заканчивается, только когда предельные издержки оказываются выше предельного дохода.

Теоретики провалов рынка во главе с Гроссманом иСтиглицем, в соответствии с характерным для них подходом, дают иной экономический анализ информации. У нихполучается, что реальный мир пребывает в состоянии неэффективного равновесия, в котором они выделяют следующий «провал»: поскольку экономические агенты считают,что цены являются эффективным носителем информации,возникает эффект «безбилетника», в силу которого экономические агенты не заботятся о частном приобретении нужной им дополнительной информации, потому что она стоитдорого. Эти теоретики делают очевидный для них вывод:рынок склонен производить неэффективно малый объеминформации, что оправдывает вмешательство государства,когда выгоды превосходят издержки на отслеживание ситуации и пр. (Grossman and Stiglitz, 1980).