— Выдыхай, тормоз, — Арсений хлопает меня по плечу.

Сигарета дрожит в непослушных пальцах. Еще одна затяжка. Молчим.

— Что-то дома случилось? Ты признался семье? — осторожно заводит разговор Арсений.

— Нет, — равнодушно, — дома все отлично.

— Завалил экзамен? — прощупывает, как доктор пациента, чтобы обнаружить больное место.

— Сдал. Высший балл.

Опять молчим. Вероятно, уже догадывается о «больном месте», но подбирает правильные слова, чтобы спросить.

— Он уехал, — помогаю ему. Еще одна затяжка. Уже не кашляю.

Арсений поворачивается ко мне, но молчит. Либо не знает, что сказать, либо наоборот хочет задать слишком много вопросов. Не нужно много, достаточно одного.

— Навсегда… — делаем затяжку почти одновременно. — Его там невеста ждет. В июле свадьба.

— Охренеть… — емко. — Сань, — придвигается ближе, — ну, так бывает… наверное. Скоро забудешь. Подумаешь, поцеловались раз… или два.

Молчу. Мне нечего ему ответить. Я просто не могу произнести это вслух, да и к чему эти подробности. Дым разъедает глаза, и я чувствую, как их начинают застилать слезы. От дыма. Да. От дыма простительно.

— Бляяяядь… — потрясенно протягивает Арсений, — ты с ним трахался…

Не вопрос. Короткое утверждение, лишенное сантиментов. Как нельзя точно.

— Пиздец! — отбрасывает сигарету и обнимает меня. Утыкаюсь в его плечо, чувствуя, как по щекам начинают течь слезы. Мальчики не плачут. «Мальчики не плачут, они огорчаются» — как всегда говорит мама. Но мне уже все равно, даже если со стороны я выгляжу как сопливая брошенная девчонка. Потому что именно сейчас я так себя и чувствую. Непреодолимая жалость к себе предательски поглощает новой волной боли. Арсений продолжает вспоминать весь свой словарный запас на предмет самых изощренных ругательств, пока я окончательно отпускаю себя, выплескивая на своего друга оглушающей силы волну болезненного отчаяния и разочарования. Несколько минут молчит, давая мне насладиться собственной болью. А я шмыгаю носом, уткнувшись в него.

— И чего ты такой дурак, бля? — хороший вопрос. Сам бы хотел получить на него ответ. — Он тебе сказал об этом до того…как… или уже после? — отстраняется.

Отрицательно мотаю головой.

— Вообще не сказал?

— Я сегодня узнал. Случайно. От его соседки по квартире.

— Оно хоть того стоило?

А я вдруг задумываюсь, если бы я знал все с самого начала, если бы ты сказал мне об этом, остановило бы это меня? Изменило бы хоть что-то? Отказался бы я от возможности быть с тобой? Хотя бы один раз? И со всей горечью понимаю, что вряд ли. Но тогда все было бы по-честному. Тогда я бы точно знал, на что иду. А теперь…

— Сень, как у тебя так получается? — игнорируя его вопрос, задаю свой.

— Как так?

— Ну, ты ведь спишь с разными девушками и потом легко находишь замену. Ты ни разу не любил? Ни одну из них?

Арсений вздыхает.

— Наверное, я люблю всех их. Ты же любишь торты? Без разницы какой, правда? «Птичье молоко», «Трюфельный», «Наполеон», «Медовик»… Они все разные на вкус, но все равно сладкие, и ты схомячишь любой. У меня такое же отношение к девушкам.

— У меня есть любимый торт, — как-то совсем не в тему замечаю я. — «Трюфельный». И если мне нужно будет выбирать, кусок какого торта съесть, я выберу в первую очередь его.

— А если «Трюфельного» нигде не будет? Будешь сидеть и мучиться от ломки по сладкому или купишь какой-нибудь другой?

— Сень, мы сейчас о тортах говорим?

— Вряд ли, — усмехается, и я впервые слабо улыбаюсь в ответ. — Очевидно, я пока не определил какой «торт» у меня любимый. Но глядя на тебя сейчас, у меня отпадает всякое желание когда-либо это сделать. Лучше сначала перепробовать все имеющиеся в ассортименте, а там видно будет.

— Так жалко выгляжу?

— Больно выглядишь, — ерошит мои волосы. — Сань, поступишь в универ, найдешь себе еще кучу «Пражских» и думать забудешь про свой «Трюфельный».

Возможно, он прав. Только верится в это сейчас с трудом.

— Ищи положительные стороны. Ты теперь не девственник… только не рассказывай мне в каком именно смысле, ладно? Я могу прожить и без подробностей, — паскудная улыбка.

— Придурок, — толкаю его в плечо, но не могу не улыбнуться.

Еще около часа сидим во дворе. Я немного успокаиваюсь. Арсений отвлекает меня разговорами о выпуске и о том, что хочет собрать у себя толпу после него. Мама с Софией уезжают на неделю в какой-то санаторий или что-то в этом роде. Стадия «примерной матери» еще в силе. Берет с меня слово, что я приду, хотя сейчас не горю абсолютно никаким желанием кого-либо видеть. Я там знаю от силы несколько человек. Но боюсь, выбора у меня нет.

Когда темнеет окончательно, расходимся по домам.

— Саш, ты где был столько времени? — с порога обрушивает на меня мама.

— Мам, все нормально. С Сеней во дворе сидели. Можешь позвонить и спросить.

— А мне позвонить нельзя было?

— Батарейка села, — вяло отнекиваюсь. Странное состояние внутри. Ощущение боли накрывало с головой, а сейчас равномерно растеклось по всему телу. Уже не переливается через край, но отчетливо заполняет каждую незаметную щель и пустоту.

— Скажи честно, ты завалил испанский? — с отчаянием в голосе.

Нет, мам. Это он завалил меня.

— Мам, высший балл. Просто устал. Я спать пойду, ладно?

Из гостиной выходит отец и обнимает маму.

— Так, чего к ребенку пристала? Знаешь, какой это стресс, экзамены эти? Сам как вспомню, до сих пор передергивает, — поворачивается ко мне: — Иди, ложись, сынок. Завтра расскажешь.

Киваю и закрываюсь в комнате. Слышу, как родители негромко переговариваются, постепенно их голоса затихают на кухне. Мне не интересно, о чем они говорят. Это в любом случае далеко от истины. Не включаю свет — из светящихся соседских окон и от фонаря под домом его проникает достаточно в мою комнату. Ложусь на кровать, накрывая голову подушкой. Если я не вижу мир, значит, он не видит меня. Спрятаться. Укрыться. Чтобы зализать раны. Ты оставил меня в своем лабиринте и меня здесь уже не найдут. Я знаю, где выход, но дойти до него уже нет сил. Пока нет. Я не виню тебя. Я виню себя. Я сам виноват в этой боли. Ты столько раз отталкивал меня, я должен был понять, что для этого есть какая-то причина.

Не понял.

Сгораю.

Смертельно болен.

Тобой.

Меланхолично надуваю пузыри из жвачки, лежа на кровати. Пузырь лопается, прилипает к носу и губам ментоловой прохладой. Желтый теннисный мячик взлетает в воздух и вновь падает в ладонь. Вверх. Вниз. Поймать в ладонь и вновь подбросить. Ничего не хочется. Вчера был выпускной. Все по стандартной накатанной схеме — торжественная часть, вручение аттестатов, слезы умиления родителей и классных руководителей, праздничный концерт и празднование на катере всю ночь до рассвета. Детство кончилось внезапно. Не скажу, что буду по нему скучать. И по школе не буду. Тем более что старшие классы я учился в другой школе, а не в своей, в которой заканчивал девятый. Мама изъявила желание перевести меня в специализированную школу с углубленным изучением языков и, собственно, никаких шансов избежать этого у меня не оставалось. Особых друзей у меня там не появилось, просто приятели. Именно тогда мы начали дружить с Арсением более близко, и это общение с лихвой компенсировало мне отсутствие близких друзей в классе.