Заканчивалась статья в «Коммунисте», естественно, руганью в адрес статьи С.Н. Семанова «О ценностях относительных и вечных» — за «оценки, явно идущие вразрез с марксистско-ленинской методологией вплоть до попыток найти в политике самодержавия некие прогрессивные моменты, которые якобы способствовали укреплению национального самосознания». Причём аргументов не приводнись никаких. Да возразить что-то по существу Семанову

было и невозможно — он всегда умёл чётко формулировать русские позиции. Поэтому «Коммунист» ограничился абстрактным «лаем»:

«Печать неоднократно критиковала подобные ошибки ревнителей старины. Но они не считаются с этой критикой. .. «Литературная газета» в реплике правильно отмечала, что подобное выступление есть очередная попытка под видом дискуссии подвергнуть сомнению давно решённые и ясные вопросы».

Кем решённые? «Ими»? «Жидовствующими» русофобами, стремящимися ещё с 20-х троцкистских годов перечеркнуть русскую историю и опоганить русскую нацию? Теоретический журнал партии «Коммунист» предпочёл тут в полемику не вступать. И его нападки на Сергея Семанова повисли в воздухе. Повторить за «русофобами» их глупости и дремучую местечковую невежественность теоретический журнал партии таки устыдился.

Яковлев в мемуарах потом жаловался: «Ситуация с «Новым миром» и «Молодой гвардией» ясно показала, что либерально-демократические надежды к началу 70-х годов явно потускнели». То есть, говоря проще, ползучей «дерьмократической» контрреволюции тогда мы, русские, дали по морде.

Яковлев прямо рыдает по тогда побитым подрывникам-«дерьмократам». Он злобно шипит: «Их буквально оттеснила на обочину охранительная тенденция, в которой отчётливо пробивалось стремление реабилитировать Сталина, отгородиться понадежнеё от внешнего мира и покрепче завинтить гайки после «оттепели». В открытую заявляли о себе шовинистические и антисемитские (!) настроения… Аппарат партии постепенно терял контроль над духовной жизнью общества. Он метался — то громил.

ф уговаривал, то подкупал. Руководство партии паниче^gi боялось свободы творчества и свободы слова. Здесь Л было зарыто главное противоречие. С одной стороны, йельзя было публично поддерживать шовинизм и антисемитизм, да ещё в исполнении убогой бесталанной писательской группировки».

Стоп. Поясним, что у «Яковлевых» талантливы всегда только «они» — только «жидовствующие», а коренные русские всегда заведомо бесталанны, хотя у русских, напротив, пользовались тогда редкой популярностью именно русские писатели, тот же Анатолий Иванов и всё иже с ним. Сериалы «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов» смотрела вся страна. Книги серии ЖЗЛ, выпускавшиеся редакцией Семанова, котировались превыше всего. Молодогвардейскую критику читали взахлёб всё думающие русские люди.

Далеё Яковлев признаёт: «В то же время либеральнодемократические позиции и вовсе противоречили политическим принципам партии. Я помню эти метания — потрафить всем, понравиться тем и другим. Приведу только один пример. Сразу же после статьи в «Коммунисте» секретарь ЦК Дёмичев принял членов редколлегии этого журнала («Молодой гвардии»). Разговор продолжался болеё двух часов. Иванов, Фёдоров, Солоухин, Чивилихин, Лобанов, Фирсов говорили Дёмичеву, что позиция защиты патриотизма в журнале верная, а потому им непонятны обвинения, что линия идёт вразрез с линией ЦК».

Да, позиция «Русской партии внутри КПСС» была уже настолько сильна, что мы не только не сдались на окрик из теоретического журнала партии, но ещё и решительно потребовали объяснений от самого секретаря ЦК. И в результате Дёмичев практически вынужден был дезавуировать статью в «Коммунисте». Яковлев вспоминает: «Труд, но сказать, что повлияло на секретаря ЦК: то ли клятвы визитёров в своей верности линии ЦК, то ли указания «сверху», то ли забота о собственном выживании, только Дёмичев заверил их, что антипартийной линию журнала никто не называл, никакого документа в ЦК о неправильной линии журнала не существует. .. Что касается борьбы с буржуазной идеологией и защиты патриотизма, то эта линия заслуживает полной поддержки».

Указания Дёмичеву «сверху», естественно, были — мы могли уже убеждать членов Политбюро и самого генсека. Тем более, что особо и убеждать-то его не пришлось Статья «О ценностях относительных и вечных» ему сразу понравилась. Конечно, ему на неё «они» потом стали капать, пугать его каким-то якобы подтекстом, якобы намёками.

А он? Увы, при всём моем уважении к Брежневу, я не могу сказать, что он был, как Сталин, решителен. Ему положили на стол программу, которая ему понравилась. А ведь перед этим «они» исподтишка всё время именно и обвиняли-то его в том, что у него нет программы. Именно на этом играли, противопоставляя ему сначала «железного Шурика» Шелепина, потом Романова и Гришина. Так схватись за понравившуюся программу! Вызови этих смелых и умных молодых людей, поручи им её доработать, расширить! Тебе Провидение в помощь. К тебе помощники сами пришли. Такой тебе Господень подарок. Но, увы, Брежнев запомнил имя, посоветовал Черненко взять имя на замётку для «кадрового резерва». Но всё это както бюрократически, с оглядкой, как бы кого не обидеть ю стоящих в бесконечной очереди на повышение партийных работников. Соблюдением порядка в этой длинной парто-

<#реди за привилегиями Брежнев очень дорожил. Вот и угодил с нею в «застой». Потому что по очереди приходили серенькие ненашевы-невашевы и тормозили развитие страны и общества.

Нет, не решился Брежнев круто повернуть руль.

Но, во всяком случае, чего-то мы всё-таки добились, j^ju крепко держали в своих руках каналы закрытой информации. И о «собственном выживании» любому секретарю ЦК уже теперь надо было подумать, прежде чем вызывать недовольство «Русской партии внутри КПСС», ибо это теперь стало игрой с огнём. Маятник качнулся в русскую сторону. Это поняли всё аппаратчики.

После победного визита в ЦК «Молодая гвардия» почувствовала свою силу, и весь русский лагерь не только не притих, а, напротив, стал напирать жёстче, наступательней и обоснованней. Мы видели, что в закулисье партии Яковлев морально умер — это уже сыгранная фигура, которой надо лишь помочь упасть, как перезрелому подгнившему плоду. Мы, русские в контрпропаганде, сделали правильные выводы после прямой схватки и избавились от мягкотелости, от обтекаемых формул, стараясь в закрытых сводках для Политбюро чётче и без обиняков показывать, кто ведёт разрушительную работу в стране. Песенка Яковлева была спета. Но самодовольный авантюрист ещё обольщался, что его повысят — сделают зав. отделом. Перенадеялся на влиятельность «Иудейской партии внутри КПСС», напирал на свою знаковую борьбу с антисемитизмом и сдуру распространил про себя слух, что был главным закопёрщиком и редактором статьи в «Коммунисте». А итог? В русских кругах открыто острили, что 1сандидат исторических наук Семанов с «Ценностями относительными и вечными» оказался лучшим теоретиком,

чем занимающий не свой стул, образованный на краткосрочных масонских курсах в Америке, липовый доктор исторических наук Яковлев.

И уж, конечно, всё эти остроты гебешными и партийными спецслужбами, как положено, оперативно доводились до ушей Андропова и членов Политбюро. Сам Яковлев вспоминает, как от него в испуге отвернулись даже единомышленники-евреи: «Арбатов, мы с ним играли на бильярде, сказал мне:«Тебе, Саша надеяться не на что. Тебя не утвердят». Тогда мы были с Арбатовым в «никаких отношениях». Это потом стали друзьями. Тем же вечером Александр Бовин с присущей ему прямотой сказал: «Ты, Саша, не расстраивайся, мы тоже подложили дерьма в твой карман». Надо полагать, соответственно настроили Андропова».

Но Яковлев не был бы Яковлевым, если бы сдался. Он решил всё-таки показать, какой он умный. Доказать, что его напрасно русская закулиса смешала с грязью, что он, не хуже Троцкого, обладает красноречием и умеет переубеждать.

15 ноября 1972-го года он опубликовал в «ихней» «Литературной газете» обширную статью на разворот «Против антиисторизма», подписанную жирными буквами «А.Н. Яковлев». Этого-то то мы и ждали.