Мы уже были на подъезде к городу, когда в моем кармане завибрировал телефон. Выругавшись, я достала его и взглянула на экран. Номер определен не был, но я все же подняла трубку.

— Мэри? — раздался злой голос Тейта на том конце провода.

— Откуда у тебя мой номер? — удивилась я.

Какой-то грохот раздался в трубке, а затем я снова услышала голос Тейта.

— Какого черта ты прогуляла школу? Где тебя носит?

Нифига себе! С каких пор Тейт стал следить за моей посещаемостью, да еще и с таким упорством?

— Ты что, укурился? — спросила я подозрительно.

Долгое молчание.

— Где тебя носит? — очень четко выговаривая каждое слово, спросил Тейт. Я услышала в его голосе неприкрытую угрозу и злость и тут же ощетинилась.

— Не твое дело, — по-детски сказала я, намереваясь положить трубку.

Прежде чем я успела нажать отбой, я увидела, как на дороге появился человек. Он практически вырос из заснеженного воздуха, встав всего в шаге от приветственной таблички, которая разделяла черту между началом города и трассой.

Все, что происходило потом, казалось мне нереальным.

Мэтью дико завопил и кинулся к рулю, прежде чем я успела остановить его. Он вывернул чертов руль, пытаясь объехать человека, но на такой скорости нас попросту занесло. Я почувствовала, что теряю контроль над машиной и как меня начинает бросать из стороны в сторону. Мэтью отлетел к лобовому стеклу, а я не последовала за ним только потому, что была пристегнута. Ремень безопасности впился в мою ключицу, а затем я услышала грохот сминаемого железа и разбиваемого стекла. Обжигающая волна боли и жара пронеслась по моему телу. Осколки впивались в мою кожу даже сквозь вещи.

Машину перевернуло, и она пронеслась по пустому шоссе, сделав несколько крутых сальто, а затем замерла, словно перевернутая игрушка. Я повисла вниз головой, ощущая, как по лицу течет горячая и густая жидкость. Моя собственная кровь.

Наверное, все дело было в новом выбросе адреналина, так как я не понимала, почему все еще нахожусь в сознании и даже могу двигаться, несмотря на оглушительную боль. Через выбитое лобовое стекло в накаленную машину, которая превратилась в груду металлолома, проникал холодный воздух. Я попыталась отстегнуть ремень безопасности, но его заклинило, а сил на то, чтобы бороться с ним, у меня не осталось. Перед глазами все начинало плыть.

Я ощутила, как что-то стиснуло мое запястье, и попыталась перевести на него взгляд. Мои руки безвольно повисли, но правое запястье сжимали окровавленные пальцы Мэтью. Мне удалось посмотреть на парня. Его лицо превратилось в кровавое месиво, половина его туловища была зажата в искореженной груде метала.

— Верни мою сестру, — прошептал он, захлебываясь собственной кровью. Его глаза расширились, когда рука ослабла и выпустила мое запястье. Я хотела ему ответить что-то. Попросить, чтобы он не терял сознания, но вместо этого меня саму накрыла тьма.

Мне казалось, будто я тону. Тьма заполняла все вокруг, и чувство невесомости создавало впечатление вечного падения. Будто я проваливалась все глубже и глубже во тьму, не зная, будет ли когда-нибудь этому конец. Я была мертва? Нет. Этого не может быть. Хотя… почему нет?

Каждый человек верит в свое бессмертие. До последнего вдоха мы верим, что смерть никогда не заберет нас, ведь никто не знает каково это – перестать существовать. Вот и я не верила в свою смерть, хотя она была ближе ко мне, чем к любому другому человеку. Но разве это и есть загробная жизнь? Где же свет в конце тоннеля? Неужели смерть – это вечное падение во тьму?

— Ты знаешь, кто ты, Мэри? — раздался знакомый хрипловатый голос, который я слышала лишь в детстве. — Ты знаешь, какое предназначение у нашей семьи?

Я все еще была во тьме. Все еще падала. Но голос отца звучал так отчетливо и ясно, что я почти поверила в его реальность. Я попыталась позвать отца, но мой голос исчез. Я пыталась ухватиться за что-то, но вокруг ничего не было. Только пустота и всепоглощающая тьма. А еще страх. Страх перед тем, что это и есть моя новая вечность. Я не хотела этого. Все, что угодно, лишь бы не эта пустота.

— Ты знаешь, кто ты, Мэри? — снова задал свой вопрос отец.

— Я Мэри Озборн, — ответила я и не я одновременно. Это был мой голос, но он был детским и еще не лишенным наивности. Я не понимала, что происходит, до тех пор, пока тьма не стала рассеиваться. Словно лучики света через плотную пелену тумана, я увидела собственные воспоминания. Значит, теперь предо мной должна была промелькнуть вся моя недолгая жизнь? Черт, это было еще хуже тьмы и пустоты.

Я увидела себя. Точнее шестилетнюю себя. Девочку с двумя косичками и большими карими глазами, которые всегда были широко открыты. Девочку, которая еще верила в чудеса и в то, что мир не так уж и плох. Я почувствовала, что стою перед своим прошлым, и это заставило меня задрожать. Девочка с косичками смотрела прямо на меня большими и наивными глазами. Она еще не знала, кем станет и на что будет способна, но я понимала, что совсем скоро все изменится. Хотела ли я помешать всему этому? Хотела ли изменить свою жизнь? Сделать ее нормальной? Я не знала. Я никогда даже не допускала мысли о том, что все могло быть по-другому. Я просто жила так, как мне это внушили еще в детстве.

— Ты не просто Мэри Озборн, — проговорил мой отец, и девочка обернулась. Он стоял прямо за ее спиной, но почему-то смотрел на меня. — Ты страж Энохиана.

— Как это? — спросила малышка. — Я должна что-то охранять?

Отец кивнул, и его зеленые глаза вспыхнули огнем, которого маленькая Мэри никогда прежде не видела, но я, теперешняя, знала слишком хорошо. Для малышки этот человек был воплощением любви и доброты, но для меня, семнадцатилетней Мэри, это был суровый и безжалостный человек, который сделал все, чтобы обучить меня и Калеба выживанию в этом мире, и при этом полностью разрушив наши жизни.

— Ты должна будешь не только защищать кое-что, но и сражаться с силами намного хитрее и опаснее тебя, — проговорил отец, присаживаясь рядом с девочкой на корточки и положив ладони на ее худые плечи. — И это сражение будет длиною в жизнь.

Я стала медленно отступать назад. Я помнила этот разговор с отцом слишком хорошо, ведь он изменил всю мою жизнь. Именно тогда я узнала, почему Калеб с папой так часто уходят из дома и чем они занимаются. Я узнала достаточно много, чтобы забыть, что такое детство.

Неожиданно маленькая я и мой отец растаяли во тьме, и на какое-то время я снова стала падать, но потом новый луч света привлек мое внимание. Это воспоминание было куда более четким, чем предыдущее.

— Почему мы должны учиться всему этому? — возмутилась Мэри, которой уже было девять лет.

Для того своего возраста я была на удивление высокой, но не такой уж и худощавой. Мое лицо стало более округлым, но фигура оставалась угловатой, будто у мальчишки. Я никогда не отличалась особой красотой, а девочка в моих воспоминаниях и вовсе походила на гадкого утенка. Ее вещи были на три размера больше, под глазами залегли тени, будто она не спала очень давно, а волосы были растрепаны и торчали в разные стороны. Рядом со мной стоял Калеб. Вид у него был серьезный, но не такой грозный, какой бы мог быть у моего отца, если бы я задала свой вопрос ему.

— Мэри, — устало ответил мой брат. В этом воспоминании ему было всего четырнадцать, но его зеленые глаза всегда смотрели серьезным взглядом, а его слова всегда отличались глубоким смыслом. Отец всегда гордился Калебом, и тот полностью оправдывал эту гордость. — Ты ведь знаешь…

Я разозлилась на брата и бросила пистолет, который он мне вручил, куда-то на пол. Я не видела окружающей их обстановки, но помнила, что это было стрельбище посреди поля. Именно в тот день Калеб начал учить меня, как стрелять из пистолета и ружья. Это были наши первые занятия без отца и постепенно они мне понравились. Отец всегда был нетерпелив ко мне и, как бы я ни старалась, он никогда не говорил мне ни одного похвального слова. Только ставил в пример Калеба.