Женщина снова наполнила ее и пододвинула гостю.

— И двор у меня весь заглох, зарос от самой дороги до виноградника ежевикой. Знаешь ведь, что это за напасть — ежевика: куда голову просунет, там и корни пустит. С каждым годом все поджимает несчастный мой огород — скоро, проклятая, прямо в дверь влезет со своими колючками. Давеча ищейка охотника Како зайца в этих зарослях подняла, подумай только!

Иа посмотрел во двор, в темноту, с минуту сверлил ее взглядом, а потом повернулся к Миха и тряхнул его за плечо:

— Ну-ка, осуши свой стакан и наполни снова, выпьем за этот вдовий двор. А ты, кума, крепись и не отчаивайся. Долго ты терпела, так уже подержись еще немного, а там, может, и Солико вернется. Письма получаешь?

— Вот уж четвертый год, как о нем ничего не слышно. — Горестно покачав головой, женщина тяжко вздохнула и кончиком черного головного платка вытерла слезы на глазах.

Миха поднял голову, с трудом разлепил отяжелевшие веки и забормотал слова утешения:

— Не теряй надежды, невестушка. Своей судьбы никто не минует. Что у человека на роду написано, то с ним и будет. Видно, бедняге Солико так уж было назначено — затеряться где-то в дальних краях. Если он еще жив — дай ему бог долгих дней и счастливого возвращения. А если умер — пусть ему простятся все грехи и царство ему небесное, И пусть душа его взглянет с благоволением на нас и на свой очаг.

Иа двумя взмахами челюсти расправился с огромным куском, шевельнул коротким подбородком и насмешливо прищурился.

— Ты все никак от бога не отвяжешься, божий ты простофиля? Что ты к нему пристал? Было бы у него человеческое сердце, не дал бы упечь бедного парня в тюрьму!

— На все божья воля, без его соизволения и соломинка не переломится. Все нынче переменилось, люди теперь в бога не верят, велений его не слушают. Оттого он и отвернулся от нас, хвала ему и слава!

Иа рассердился, стукнул кулаком по столу.

— Не по божьей воле все вышло, а по воле Нико. Помнишь, сын Георгия Баламцарашвили сшиб машиной осетинку из Пичховани? Небось тогда он своему родичу порадел, избавил его от тюрьмы! А этого несчастного парня сначала в воры произвел, а потом загнал туда, откуда не возвращаются!

— Эх, невестушка, это все потому так вышло, что ты в последнее время забыла и бога, и наши святыни. Надо бы тебе отправиться в Бочорму на богомолье и какую-нибудь животину там заколоть.

Женщина сбросила вспрыгнувшую к ней на колени кошку и поправила платок на голове.

— Была я на богомолье, Миха, как же, была… И Фефена-гадалка мне то же самое посоветовала, вот я и сходила… И в Алаверди побывала, и Белому Георгию помолилась. Но, видно, богу не до меня, недосуг ему мои молитвы слушать…

— Бог тут ни при чем, кума. Ты в Москву бумагу пошли — оттуда ответ получишь. — Иа снова отставил выскобленную досуха миску.

— Ты так дерзко о боге не поминай, парень!

— Я в этого твоего бога не верю и не поверю, сколько ни вдалбливай.

— Куда уж тебе поверить, известно — упрешься как осел…

Иа еще раз придвинул к себе наполненную хозяйкой миску, потянулся за кувшинчиком и сказал, сдвинув брови:

— Ну, ну, ты смотри, осла худым словом не поминай, а то, ведь знаешь, обижусь. Такого осла, как мой Кудварда, даже в Кизики не сыщешь. Я ему скорее поверю, чем этому богу, что вечно у тебя на языке.

— Дух святой, прости и помилуй тебя. Аминь.

Иа поставил перед ним полный стакан:

— Пей и не порть мне аппетит своими божественными разговорами. Хорошо у тебя хлеб уродился, кума. С полудня вдвоем возимся — еле успели сжать и увязать снопы… Как улучу свободную минуту, зайду еще раз, сложу скирду. — И он ласково погладил граненый бок своего стакана.

— Спасибо, кум, спасибо! Бог заплатит тебе за все, что ты для меня делаешь.

Со двора послышался мужской голос:

— Тетушка Сабеда, Иа у вас?

— Кто там? Чего вам надо?

— Это я, Сико. Пошли-ка сюда Иу, тетушка Сабеда.

— Заходи, сынок, не так уж я стала убога, чтобы нельзя у меня хлеба-соли отведать.

— Спасибо, тетушка Сабеда. Скажи Ие, чтобы он вышел ко мне на минуту.

— Ну-ка, выгляни, кум, зачем-то ты вашему бригадиру понадобился.

Иа насилу поднялся с места и потащился на улицу. Вскоре он вернулся и, щуря свои и без того слипающиеся от хмеля щелки-глаза, потрепал седую щетину на голове у Миха:

— Говорил я тебе — не поминай моего осла худым словом… Это Сико за мной приходил. Завтра велят воду к большому дубу возить. Один трудодень, говорит, тебе. И еще один — твоему ослу. И-ик! — со смаком икнул Иа, налил себе вина, выпил и принялся уписывать оставшееся в миске лобио. — Нет, половину, говорит, ослу, а половину — за тележку. Завтра же потребую у бухгалтера отдельные книжки. И тебе, кума, возьму книжку, завтра же принесу. Ух какое вино, спасибо тому — и-ик! — кто его сделал. А ты мне про осла худые слова…

Когда гость доел пятую миску лобио, озадаченная хозяйка из вежливости предложила ему:

— Что, кум, может, еще добавить?

Иа с грехом пополам встал, добрел, моргая и выкатывая глаза, на заплетающихся ногах до конца галерейки и оттуда поблагодарил тетушку Сабеду:

— Спасибо, кума! На ночь, и-ик, нехорошо наедаться…

Дедушка Ило, по прозвищу Хатилеция, затянулся в последний раз, выколотил трубку о кончик мягкого чувяка, заткнул ее за пояс и поднялся с тяжелым ведром на второй этаж. Потом, поставив ведро, пошел по балкону и заглянул в комнату.

Девушка развлекала гостя игрой в нарды. Игральные кости со стуком катились по доске из ореха.

Гость, одетый небрежно, по-домашнему, бросал кости с приговорками, умоляя их выдать ему ду-шаши, и украдкой, искоса, поглядывал большими, выкаченными глазами на обнаженные до плеч руки молодой хозяйки.

— Скажи своей тетке, дочка, чтобы принесла бутылки и шланг. Буду разливать вино.

Женщина средних лет вынесла старику бутылки.

Когда сумерки словно волчьей шкурой затянули окна, пришел председатель и первым делом рассердился на сестру: почему опоздала с ужином? Потом он подошел к гостю.

— Что, товарищ Жора, уж не одолела ли вас моя косуля? Гость заулыбался, обнажая длинные лошадиные зубы.

— Одолела, батоно Нико, именно что одолела, совсем в бутылку загнала. И что самое удивительное — кости ее слушаются.

— Ах нет, папа, не верь! Наш уважаемый гость, видно, думает, что я не заметила, как он мне нарочно проигрывал.

— Ну что вы!.. Нет, по совести, в этой игре я вашей дочери не противник. Вот шахматы — другое дело. В шахматы можно постараться и выиграть. Там все зависит от игрока, а не от костей, не от слепого случая.

Девушка улыбнулась:

— Можно и в шахматы поиграть… Да только, боюсь, опять получатся поддавки.

Хозяин повесил на гвоздь кепку, которую снял только сейчас, и, погладив дочь по голове, заботливо заглянул в ее усталые глаза.

— Хватит, дочка, или не помнишь, что ты мне обещала? Думаешь, только чтение утомляет мозг? Игра — для развлечения, для отдыха, а не для того, чтобы надрываться. Да и наш гость, верно, только из вежливости сел с тобой играть. Знала бы ты, какой он занятой человек, не стала бы его беспокоить.

Почтенный гость не выдержал, изменил своей дипломатии.

— Что вы, что вы, батоно Нико, разве можно соскучиться, играя с вашей Тамарой?

Хозяин перевел взгляд с дочери на гостя и спросил вскользь, успел ли тот проявить сегодняшние снимки.

— Сегодня проявить не удалось, батоно Нико, — ответил фотокорреспондент. — А завтра, быть может, я сумею устроить походную лабораторию у вас в марани. Мне сказали, что там достаточно темно. Ну, а необходимые принадлежности я всегда вожу с собой.

Гость поднялся с места и, заложив руки за спину, прошелся несколько раз с довольным видом по комнате.

— На мой взгляд, самый лучший снимок — тот, где вы стоите на комбайне, рядом с комбайнером.

— Главное — это народ. На снимке прежде всего должны быть видны колхозники.