— И сейчас такой аппарат есть поблизости?

— Нет.

— Может быть, причина в отце, а может, быть в чем-то другом. Может быть, в супружеской размолвке, о которой мне неизвестно.

Он изучал устройство аппарата, вертел его в своих больших руках, словно речь шла о покупке.

— У нас не бывает размолвок, — сказала она.

Он поднял на нее проницательный взгляд.

— Как это вы ухитряетесь?

— Он не дает поводов ссориться.

— Зато ты даешь. Ведь ты настоящий дьявол, когда разойдешься.

— Теперь уже нет.

— Ты незнакома с его отцом, верно? — сказал Бразерхуд, прокручивая пленку в фотоаппарате. — Помнится, была в их отношениях какая-то загвоздка.

— Они разошлись.

— Ах да.

— Без всяких драм. Просто отдалились друг от друга. Уж такая это семья.

— Какая?

— Где каждый сам по себе. Они люди деловые. Магнус говорил, что он позволил родственникам влезть в его первую женитьбу и что одного раза вполне достаточно. Мы этой темы почти не касались.

— И с Томом не касались?

— Том — ребенок.

— Том — последний, с кем виделся Магнус перед своим исчезновением, не считая швейцара в клубе.

— Так арестуй его, — резко парировала Мэри.

Кинув пленку в свой пакет, Бразерхуд занялся маленьким транзистором Магнуса.

— Это ведь нового образца, с короткими волнами, да?

— Наверное.

— Он брал его с собой, когда уезжал, правда?

— Брал.

— И слушал регулярно?

— Если он, как ты однажды сказал, даже до Чехословакии добирался в одиночестве, было бы просто странно, если б он даже радио не пользовался.

Бразерхуд включил транзистор. Мужской голос по-чешски читал последние известия. Невидящими глазами Бразерхуд уставился в стену напротив и замер так на несколько минут, которые показались Мэри часами. Затем он выключил транзистор и опустил его в пакет. Он покосился в сторону незанавешенного окна, но заговорил лишь после некоторой паузы.

— Тебе не кажется, что в окнах у нас слишком много света для такого времени суток, а, Мэри? — рассеянно произнес он. — Мы подаем повод соседям посудачить, разве не так?

— Им известно, что умер Рик. И что для нас все перевернулось.

— Не очень-то рассчитывай на это.

«Я ненавижу его. И всегда ненавидела. Даже когда он соблазнил меня и провел по всем кругам блаженства, а я плакала и благодарила его — все равно я его ненавидела!»

— Расскажи мне о той ночи, — говорил он. Он спрашивал про ту ночь, когда им сообщили о смерти Рика.

Она рассказала ему все в точности так, как прорепетировала.

Он обнаружил встроенный шкаф и занялся теперь выношенным пальто из верблюжьей шерсти, висевшим между курткой Тома и дубленкой Мэри. Он рылся в карманах пальто. Сверху доносился равномерный, размеренный шум. Он вытащил из кармана грязный носовой платок и полтюбика мятных конфет.

— Ты меня дразнишь, — сказал он.

— Пусть так — дразню.

— Два часа в такой снег в легких туфлях? Поздно ночью? Братец Найджел решит, что я сочиняю. Да что он делал в них?

— Шел.

— Куда, дорогая?

— Он мне не докладывал.

— А ты спрашивала?

— Нет, не спрашивала.

— Тогда откуда ты знаешь, что он не взял такси?

— У него не было денег. Бумажник и кошелек для мелочи остались наверху в гардеробной — вместе с его ключами.

Бразерхуд водворил на место платок и мятные конфеты. А в карманах у него денег совсем не было?

— Нет.

— Почему ты так уверена в этом?

— В таких вещах он очень аккуратен.

— Может быть, заплатили те, к кому он ехал?

— Нет.

— Может быть, кто-нибудь подвез его?

— Нет.

— Почему нет?

— Он любит ходить пешком, а тут еще он был в шоке. Он потерял отца, пусть даже и нелюбимого. Ему надо было постепенно осознать это. Преодолеть шок. Вот он и отправился.

«Когда он вернулся, я обняла его, — вспомнила она. — Я почувствовала холод его щеки и как содрогается его грудь, почувствовала, даже сквозь пальто, что он мокрый от пота после своей ходьбы. И сейчас, как только он вернется, я опять обниму его».

— Я сказала: «Не уходи. Не сегодня. Напейся. Хочешь, выпьем с тобой вместе». Но он ушел. И опять у него стал такой вид…

Она пожалела, что произнесла это, но в какую-то минуту она вдруг рассердилась на Магнуса — не меньше, чем на Бразерхуда.

— Какой же вид, Мэри? «У него стал такой вид» Какой же? Я что-то не улавливаю.

— Неприкаянный. Словно у актера без роли.

— Роли? Его отец заболел и умер, и у Магнуса не оказалось больше роли? Что за бред ты несешь?

«Он затягивает петлю, — думала она, намеренно не отвечая на его вопрос. — Еще минута, и я почувствую на себе его властные руки, и я безвольно откинусь на спину и дам всему произойти, потому что не могу больше придумывать отговорки!»

— Спроси Гранта, — сказала она, желая уколоть его. — Он всегда готов к психологическим изысканиям. Он разберется.

Они перебрались в гостиную. Он ждал чего-то. Она тоже ждала. Ждала Найджела, Пима, телефонного звонка. Ждала, что сверху спустятся Фергюс и Джорджи.

— Ты не слишком этим злоупотребляешь, а? — спросил Бразерхуд, наливая ей еще виски.

— Да нет, конечно. Когда я одна, я почти не пью.

— Вот и не пей. А то недолго и втянуться. И при братце Найджеле — ни слова. Могила. «Да, Джек»?

— «Да, Джек».

«Ты — сластолюбивый жрец, подбирающий крохи благодати Господней, — говорила она, наблюдая, как неспешно и точно наполняет он собственный стакан. Сперва — вино, потом — воду. — А теперь опусти веки и подними чашу, шепча ханжеские слова во славу того, кто послал тебя».

— И он свободен, — заметил Бразерхуд. «Свободен» Рик умер, и Магнус освободился. Вот типичный пример фрейдистских отношений, когда сын не может назвать отца отцом.

— Но в его возрасте это совершенно нормально. Называть отца по имени. И тем более нормально, если они пятнадцать лет не виделись.

— Мне нравится, как ты его защищаешь, — парировал Бразерхуд. — Я восхищаюсь твоей верностью. Ты плакала… Мэри плачет, а Магнус ее утешает. Как это странно, учитывая то, что Рик — это его отец, не твой. Какая-то дьявольская перемена ролей — ты совершаешь ритуал оплакивания вместо него. О ком же ты плачешь? Ты хоть понятие об этом имеешь?

— У него отец умер, Джек. Я же не сидела, думая: «Вот сейчас я плачу о Рике. Дай-ка теперь я поплачу о Магнусе!» Я просто плакала, и все!

— Наверное, ты плакала о себе.

— Что должны означать твои слова?

— До сих пор единственный человек, о котором ты не говорила, — это ты сама. Вот и все. И ты словно оправдываешься в чем-то.

— Ни в чем я не оправдываюсь!

— Едва покончив с соболезнованиями, — продолжал Бразерхуд, беря со стола книжку и листая ее, — Магнус натягивает свою верблюжку и прямо в легких туфлях отправляется на прогулку. Ты пробуешь его удержать — ты умоляешь его, что мне трудно себе представить, хоть я и стараюсь, — нет, он все-таки уходит. Он разговаривал по телефону перед уходом?

— Нет.

— Ему не звонили, и он не звонил?

— Я же сказала — нет!

— Учитывая прямой набор, предполагаешь как-то, что убитый горем человек захочет поделиться печальной новостью с другими членами семейства.

— Я же объясняла тебе, что их семейство — совсем другого рода.

— Для начала — существует Том. Как насчет того, чтоб сообщить ему?

— Звонить Тому было слишком поздно. А потом, так или иначе, но Магнус решил рассказать ему об этом при личной встрече.

Взгляд Бразерхуда был устремлен в книгу.

— Вот еще один перл, здесь подчеркнуто его рукой: «Если я не за себя, то кто за меня, а если я сам за себя, то кто я есть на самом деле? Если не сейчас, то когда же?» Так, так… Я просветился. А ты?

— Я — нет.

— Я тоже — нет. Но он свободен.

Бразерхуд закрыл книгу и положил ее обратно на стол.

— Он ничего не брал с собой, когда уходил? Папки какой-нибудь?