– А попал-то ты в меня, конечно, – закончил за него Келли, просияв на миг.

Лич и Джонсон не принимали участия в этом разговоре, и было ясно, что товарищи смотрят на них, как на людей обреченных, для которых нет больше надежды. Лич некоторое время терпеливо слушал их, но потом его взорвало.

– Надоели вы мне! Растяпы! Если бы вы поменьше мололи языком да больше работали руками, ему был бы уже конец. Почему ни один из вас не подал мне ножа, когда я кричал? Черт бы вас взял! И чего вы нюни разводите, как будто он вас может убить? Вы ведь сами отлично знаете, что он этого не сделает. Он не может себе это позволить. Здесь нет корабельных агентов, и ему некем заменить вас. Вы нужны ему для дела. Кто без вас стал бы грести и править на лодках и обслуживать шхуну? Вот меня и Джонсона ждет музыка. Ступайте по койкам и заткнитесь. Я хочу поспать.

– Что верно, то верно, – отозвался Парсонс. – Пожалуй, убить-то он нас не убьет, но, помяните мое слово, жарко нам придется. Ад покажется нам холодным местом после этой шхуны.

Все это время я с тревогой думал о том, что будет, когда они заметят меня. Я не сумел бы пробиться наверх, как Вольф Ларсен. В этот миг Лэтимер крикнул через люк:

– Горб, капитан зовет вас!

– Его здесь нет! – отозвался Парсонс.

– Нет, я здесь! – крикнул я, появляясь на свет и стараясь придать своему голосу твердость.

Матросы глядели на меня в замешательстве. На их лицах отражался страх и злоба, им порождаемая.

– Иду! – крикнул я Лэтимеру.

– Нет, врешь! – крикнул Келли, становясь между мной и лестницей и протягивая руку к моему горлу. – Ах, ты, подлая гадина! Я тебе заткну глотку!

– Пусти его, – приказал Лич.

– Ни за что на свете, – последовал сердитый ответ.

Лич, сидевший на краю койки, даже не пошевельнулся.

– Пусти его, говорю я, – повторил он, и на этот раз в его голосе зазвенел металл.

Ирландец колебался. Я шагнул к нему, и он отступил в сторону. Достигнув лестницы, я повернулся и обвел глазами круг зверских и озлобленных лиц, глядевших на меня из полумрака. Внезапное глубокое сочувствие проснулось во мне. Я вспомнил слова повара. Как Бог, должно быть, ненавидит их, если подвергает их таким мукам!

– Поверьте мне, я ничего не видел и не слышал, – спокойно произнес я.

– Говорю вам, что он не выдаст, – услышал я за собой слова Лича. – Он любит капитана не больше, чем мы с вами.

Я нашел Вольфа Ларсена в его каюте. Исцарапанный, весь в крови, он ждал меня и приветствовал своей иронической усмешкой:

– Ну, приступайте к работе, доктор! По-видимому, в этом плавании вам предстоит обильная практика. Не знаю, как «Призрак» обошелся бы без вас. И если бы я был способен на высокие чувства, то я бы сказал, что его хозяин глубоко признателен вам.

Я уже был хорошо знаком с устройством простой судовой аптечки «Призрака», и пока я кипятил на печке воду и приготовлял все нужное для перевязки, капитан, смеясь и болтая, расхаживал по каюте и хладнокровно рассматривал свои раны. Я никогда не видал его обнаженным и был поражен. Физическая красота никогда не приводила меня в экстаз, но настолько я был художником, чтобы оценить это чудо.

Должен признаться, что я был очарован совершенством линий фигуры Вольфа Ларсена и его жуткой красотой. Я видел людей на баке. У многих из них были могучие мускулы, но у всех был какой-нибудь недостаток. Слишком сильное или слабое развитие какой-нибудь части тела, нарушавшее симметрию, искривление, слишком длинные или слишком короткие ноги, излишняя жилистость или костлявость. Только Уфти-Уфти обладал хорошей фигурой, да и то слишком женственной.

Но Вольф Ларсен был идеальным типом мужчины, достигшим почти божественного совершенства. Когда он ходил или поднимал руки, огромные мускулы вздувались и двигались под его атласной кожей. Я забыл сказать, что его бронзовый загар спускался только до шеи. Его тело, благодаря скандинавскому происхождению, было бело, как у женщины. Я помню, как он поднял руку, чтобы ощупать рану на голове, и мышцы, как живые, заходили под своим белым покровом. Это были те же мышцы, которые недавно чуть не лишили меня жизни и которые на моих глазах наносили столько страшных ударов. Я не мог оторвать от него глаз, стоял и смотрел, а антисептический бинт выпал у меня из рук и, разматываясь, покатился по полу.

Капитан заметил, что я смотрю на него.

– Бог дал вам красивое сложение, – сказал я.

– Вы находите? – отозвался он. – Я сам часто об этом думал и недоумевал, к чему это.

– Высшая цель… – начал я.

– Польза! – прервал он меня. – Все в этом теле приспособлено для пользы. Эти мускулы созданы для того, чтобы хватать и рвать, уничтожать то живое, что станет между мною и жизнью. Но подумали ли вы о других живых существах? У них тоже, как-никак, есть мускулы, также предназначенные для того, чтобы хватать, рвать и уничтожать. И когда они становятся между мною и жизнью, я хватаю их, рву на части, уничтожаю. Этого нельзя объяснить высшей целью, а пользой – можно.

– Это некрасиво, – протестовал я.

– Вы хотите сказать, что жизнь некрасива, – улыбнулся он. – Но вы говорите, что я сложен хорошо. Видите вы это?

Он широко расставил ноги, как будто прирос к полу каюты. Узлы, хребты и возвышения его мускулов задвигались под кожей.

– Пощупайте! – приказал он.

Они были тверды, как железо, и я заметил, что все его тело как-то подобралось и напряглось. Мускулы волнисто круглились на бедрах, вдоль спины и между плеч. Руки слегка приподнялись, их мышцы сократились, пальцы скривились, как когти. Даже глаза изменили свое выражение, в них появилась настороженность, расчет и боевой огонек.

– Устойчивость, равновесие, – сказал он, на миг принимая более спокойную позу. – Ноги для того, чтобы упираться в землю, а руки, зубы и ногти для того, чтобы бороться и убивать, стараясь не быть убитым. Цель?.. Польза – более верное слово.

Я не спорил. Передо мной был механизм первобытного зверя, и это произвело на меня такое же сильное впечатление, как если бы я видел машины огромного броненосца или огромного трансатлантического парохода.

Помня жестокую схватку на баке, я был поражен незначительностью повреждений, полученных Вольфом Ларсеном. Могу похвалиться, что неплохо перевязал их. Кроме немногих более серьезных ран, остальные оказались простыми царапинами. Удар, полученный им перед тем, как он упал за борт, разорвал ему на несколько дюймов кожные покровы головы. Эту рану я промыл по его указаниям и зашил, предварительно пробрив ее края. Кроме того, одна нога его была сильно разодрана, словно ее искусал бульдог. Он объяснил мне, что один из матросов вцепился в нее зубами в начале схватки и он так и втащил его до верхушки лестницы. Лишь там матрос выпустил ногу.

– Кстати, Горб, я заметил, что вы толковый малый, – заговорил Вольф Ларсен, когда я кончил свою работу. – Как вы знаете, я остался без штурмана. Отныне вы будете стоять на вахте, получать семьдесят пять долларов в месяц, и всем будет приказано называть вас «мистер ван-Вейден».

– Вы ведь знаете, я… я… и понятия не имею о навигации, – испугался я.

– Этого и не требуется.

– Право, я не стремлюсь к высоким постам, – протестовал я. – Жизнь и так нелегко дается мне в моем теперешнем скромном положении. У меня нет опыта. Как вы видите, посредственность тоже имеет свои преимущества.

Он улыбнулся так, как будто мы с ним отлично поладили.

– Я не хочу быть штурманом на этом дьявольском корабле! – с негодованием вскричал я.

Его лицо сразу стало жестоким, и в глазах появился безжалостный блеск. Он подошел к двери каюты и сказал:

– А теперь, мистер ван-Вейден, доброй ночи!

– Доброй ночи, мистер Ларсен, – чуть слышно ответил я.

Не могу сказать, чтобы положение штурмана доставляло мне много удовольствия, если не считать того, что я был избавлен от мытья посуды. Я не знал самых простых штурманских обязанностей, и мне пришлось бы плохо, если бы матросы не сочувствовали мне. Я не умел обращаться со снастями и ничего не смыслил в работе с парусами. Но матросы старались учить меня – особенно хорошим наставником оказался Луи, – и у меня не было неприятностей с моими подчиненными.