Нигде в мире не было ничего подобного. В Европе ледниковый щит просто оттеснил всю фауну и флору на юг. В Северной Америке горные хребты протянулись с севера на юг и не мешали животным уходить от надвигавшегося холода.

Страна за Верхоянским ледяным барьером стала колыбелью арктической фауны и флоры. Наиболее приспособленные к холоду и скудной пище животные и растения выживали. Жестокий естественный отбор и нарастающий холод из поколения в поколение изменяли организмы. Древний слон уступил место мамонту, носорог — шерстистому носорогу, степной олень — северному оленю, лисица — песцу, появились удивительные овцебыки, покрытые длинной шерстью. Неприспособившиеся животные гибли целыми стадами.

Прибрежную сибирскую тундру вновь заливает океан, образуя острова. Теперь в ловушке на островах очутились представители арктической фауны: мамонты, овцебыки, шерстистые носороги. Отрезанные морем на клочке Новосибирской суши, они погибают, устилая землю бивнями и костями.

Колебания климата продолжались. Новое потепление привело к уменьшению ледников. В ледяном барьере Верхоянских хребтов и на Таймыре открывались проходы. Мамонты, шерстистые носороги, овцебыки, северные олени, песцы, лемминги расселились вслед за тундровой растительностью по краям ледника, достигнув Европы и Южной Сибири.

Третье похолодание закрыло эти проходы. Началось последнее, жестокое оледенение. Бесплодная тундра продвинулась на юг и сомкнулась с Верхоянскими ледниками. Только на побережье стужу смягчал более влажный климат. Здесь собрались стада уцелевших мамонтов и других представителей «мамонтовой фауны». Немногим потомкам этих скитальцев посчастливилось пережить последнее оледенение.

Однажды Малыш в низовьях Индигирки узнал от охотников о россыпи ископаемых костей, появившейся в береговых террасах речки Берелех, у подножия хребта Полоусного. Бросив громоздкое снаряжение, Николай свернул с маршрута и, совершив трудный санный переход по льду замерзшей реки, достиг места редкой находки. Заснеженная терраса была переполнена костями мамонтов. Повсюду из мерзлой глины торчали бивни. Мамонты погибли здесь, точно раздавленные внезапным обвалом. Малыша поразили небольшие размеры бивней и скелетов. Казалось, что тут погибли лишь детеныши.

Но бивни и зубы?!

Зуб обычного мамонта не умещается на блюде, а бивни весят двести — триста килограммов. Необычайно маленькие зубы и бивни на Берелехской террасе были стерты и, вероятно, принадлежали взрослым мамонтам, может быть неизвестной карликовой породы.

Впоследствии скелеты карликовых мамонтов ученые обнаружили и в других местах приморской равнины. Это были последние выродившиеся потомки вымирающей фауны. Они не выдержали борьбы с холодом. И, ослабленные голодом, гибли целыми стадами на берегах рек, где еще сохранилась скудная арктическая растительность. Так окончился последний акт первобытной трагедии.

Все это я выложил единым духом, не заботясь о деталях четвертичной истории.

— После осмотра ископаемых реликвий Григорий повел нас познакомиться с соседями. Мы успели согреться и обсохнуть у печки, которую растопили в палатке. Погода разгуливалась, даже выглянуло солнце, позолотив лесистые сопки. Яна преобразилась.

Идем по отмели к одинокой хижине, приютившейся вреди зарослей. Согнулись в три погибели, увертываясь от низкой притолоки, протиснулись в крошечную дверь. В чистой горенке никого нет. Вдруг послышались какие-то неопределенные звуки, и на широких нарах, занимавших добрую половину комнатки, что-то зашевелилось, покопошилось немного, покряхтело и пискнуло.

В одеялах на развернувшейся пеленке лежал голенький ребенок, сучил ножками и любопытно разглядывал гостей блестящими глазенками. Мы растерянно стояли у широкого ложа, застланного одеялами и пушистыми шкурами, не понимая, откуда взялся в пустой хижине вифлеемский младенец А ему, видимо, не понравились наши растерянные физиономии; выждав паузу, он заверещал пронзительно и требовательно. Мы все принялись его укачивать и баюкать. Но тут вбежала молоденькая, лет семнадцати-восемнадцати, миловидная креолочка. Ребенок, увидев мать, замолк и заулыбался. Не удивляясь нашему вторжению, юная хозяйка приветливо поздоровалась и назвалась Галей.

За ней вошел высокий мужчина лет сорока, в брезентовой куртке, с суровым лицом, рассеченным шрамом, и независимой осанкой. Это был муж Гали Николай, рыбак, ловивший рыбу для прииска.

Пока Галя пеленала и кормила младенца, мы вышли с Николаем. Избушка примостилась в заросшем распадке у ручья. Сложил ее Николай из плавника собственными руками. Прозрачный и говорливый ручей струился почти у порога хижины. На вешалах вялилась рыба, сушились утиные шкурки; рога лося красовались на плоской крыше. К углу домика прибита мачта радиоантенны. Жилье непритязательное, но уютное. С любимым человеком здесь можно прожить долгие годы.

Разговорились. Человек сильного, но сумасбродного характера, Николай в начале своего пути совершил уголовное преступление.

Прошел суровую школу лагерей строгого режима. Освободившись, твердо решил найти свое место в жизни.

В родные места не поехал. Остался на Яне — рыбачить и охотиться. Посчастливилось встретить Галю. Она родилась и выросла в простой семье приречных северян. Красивая, ласковая, отзывчивая, Галя сумела смягчить огрубевшую душу своего друга. Нежно называла этого сурового, сдержанного человека Коленькой и верно делила тяготы трудного рыбацкого ремесла.

Николай ушел куда-то и принес громадную, в надчеловеческого роста, нельму. С ним явился третий товарищ их маленькой рыбацкой артели — Иван, тихий молодой парень. Он пес за жабры здоровенного муксуна.

Вышла Галя и принялась чистить рыбин. Но Нельма была так велика, что она едва переворачивала ее. Иван усердно помогал маленькой хозяйке. Николай распластывал охотничьим ножом вычищенную рыбу на громадные куски. Ксана споласкивала их прямо в ручье.

Галя быстро сварила целый котел жирной ухи, пожарила муксуна. Обед вышел на славу. Одолеть громадную нельму в один присест мы не смогли, и Галя унесла половину обеда в погреб, вырытый в вечной мерзлоте.

После обеда рыбаки стали собираться неводить. Ребенка Галя закутала в теплую пеленку, прикрыла одеяльцем, облачилась в брезентовый плащ, надела брезентовые рукавицы, большущие резиновые сапоги и совсем утонула в рыбацкой робе. Все вышли из хижины. Вдруг из-за угла дома высунулись две собачьи морды. Увидев нас, одна собака тотчас скрылась. Другая, великолепная, пушистая лайка, заскулив, как от боли, поджав хвост и припав на брюхо, подползла, повизгивая, к ногам Николая..

— У, бродяги… — оттолкнул ее ногой рыбак, — три дня шлялись в тайге!

Собака заскулила еще жалобнее.

— Замаливаешь грехи за себя и за братца, а Казбек ждет за углом, когда я вас помилую?! Я его, паскуду, чуть не пристрелил: недавно целую кастрюлю сливочного масла съел. Да еще, чтоб не крутилась, в землю врыл.

Янка — так звали пушистую лайку — продолжала причитать, используя все свои голосовые возможности, извиваясь всем существом, о чем-то просила, на что-то жаловалась. Мы поняли ее без слов: она умоляла простить ее, рассказывала, как привольно в тайге, какие заманчивые запахи будоражат там собачью душу, как свободно жилось им эти три дня. Рассказывала целую поэму без слов.

Не простить ее было невозможно. Николай смягчился и дал своей любимице лизнуть руку. Янка радостно запрыгала вокруг. Он налил ей в миску вчерашней ухи. Из-за угла опять высунулась собачья морда. Но Николай прикрикнул на вороватого пса. Впрочем, Казбек воспринял это весьма спокойно. Он был лишен пылкой эмоциональности Янки и держался в стороне, внимательно наблюдая за хозяином.

Гурьбой мы отправились на берег Яны. Закидывали невод, тянули мокрые «клячи», вытягивали крылья, а потом мотню, полную рыбы. Яна была тиха и прекрасна. У берега шагала в воде крошечная фигурка Гали в слишком больших для нее сапогах, в брезентовом плаще не по росту. Напрягаясь, она удерживала конец невода.