Увидимся ли мы когда-нибудь? Как сложится судьба Гали и Николая? Позже мы узнали, что Николай повез Галю с ребенком на свою далекую родину — в гости к матери.

— Что это? Смотрите!

Григорий указывал на свою одинокую палатку. Из трубы ее валил дым. Когда мы уходили, палатка была пуста, печка потушена. Челн лежал на прежнем месте на берегу вздувшегося потока.

— Кто же туда забрался?

Распростившись с новыми знакомыми, поблагодарив за гостеприимство, мы побежали к палатке. Казбек, не раздумывая, помчался за нами. А для Янки начались терзания. Собачью душу разрывали противоречия. Ей тоже очень хотелось прогуляться с нами. Но ведь она только что замаливала вину. Янка то бежала к Нам, то останавливалась, оглядывалась, принималась скулить и возвращалась к Николаю, красноречиво и жалобно объясняя, как велико искушение, прося понять ее и не сердиться. Николай не обращал на нее внимания и не смотрел в ее сторону. Соблазн оказался сильнее ее слабого женского сердца, и она как вихрь устремилась за нами.

Палатка дымила, как паровоз. Григорий откинул брезент. На вьючном ящике у раскаленной докрасна печки сидела медноволосая девушка с крупными аметистовыми клипсами в ушах, спокойно попивала чай из эмалированной кружки и смеющимися зеленоватыми глазами смотрела на нас. Ее лицо покрывал золотистый полярный загар. Одета она была в мужские брюки и рубаху не по росту. На веревке у печки сушилась вся ее одежда: штормовка, клетчатая ковбойка, походные брюки. Держалась она свободно и просто.

Инна Рудько, геолог из соседнего отряда магаданских проектировщиков, пришла навестить московских коллег. И когда бурная речка, остановившая нас, преградила ей путь, она, не раздумывая, в одежде вошла в ледяную воду, сначала по колено, потом по грудь и переплыла стремительный поток. Никого не обнаружив в палатке, разожгла печурку, переоделась в первую попавшуюся одежду, вскипятила чай и теперь отогревалась.

Долго говорили в тот вечер, собравшись вокруг раскаленной походной печурки. Инна рассказала, что они нашли хорошую площадку на берегу Яны для строительства будущего центра Куларского золотоносного района. Многоэтажные дома будут строиться на скальном основании, и мерзлота не причинит им вреда…

На пристань вернулись поздно. Виталий крепко спал. Потихоньку сняли грязные сапоги, поставили их у теплой печки и моментально уснули.

Проснулись от невероятного грохота. Как будто палатку заваливали гремящие листы железа. Мы выскочили наружу. Напрямик к берегу спускался трактор. На буксире он тащил платформу на гусеничном ходу, полную пустых железных бочек.

— Ну вот… тракторный поезд пришел. Завтра поедете на при иск. Полный комфорт, — объявил Виталий.

…Тракторный поезд снаряжается в путь. На широкую платформу вкатывают и вкатывают тяжеленные бочки с горючим для электростанции прииска. Куда же столько? Трактор хоть и здоровенный — С-100 Челябинского завода — и платформа на гусеничном ходу, но сдвинет ли он такую тяжесть? Дороги на прииск нет, впереди сопки, перевалы, дикая лесотундра, пухлый ковер влажных мхов, ручьи, болота.

Кроме нас на прииск едет еще шесть пассажиров: рабочие на промывку. Ведет трактор Геннадий — невысокий, но крепкий парень.

Груженую платформу придется вытягивать на крутую террасу, разбитую гусеницами. На подмогу идет второй мощный тягач. Двойной тягой сдвинули платформу и потащили вверх, сдирая мох, разминая трясину. Гусеницы скрываются в месиве, но панцирь материкового льда хорошо держит стальные башмаки. С ревом и лязгом забираемся выше и выше. На крутом подъеме идем пешком. Два трактора и платформа, сцепленные вместе, действительно напоминают гремящий поезд.

Вышли на пологий склон лесистого увала. Погода портится, вершины дальних сопок скрылись в облаках, заморосил дождь. Поезд останавливается. Передний трактор отцепился и пошел обратно к палаткам. Геннадий пригласил в кабину. Каким-то чудом втиснулись к нему вшестером. Двое пассажиров забрались на прицеп и расположились на бочках, накрывшись брезентом. Караван тронулся, путешествие началось…

Трактор, похожий на стальное чудовище, идет, не выбирая дороги, напрямую. С рычанием преодолевая торфяные бугры, он то водит капотом в небо, то рушится вниз. Кабина, закрытая зеркальными стеклами, в каплях дождя, напоминает рубку корабля; застигнутого бурей. Гремящие гусеницы, наезжая на лиственницы; крушат ж ломают их, как спички. Поверженные стволы корчатся под стальными пластинами, теряя ветви. Выжатая смола стекает слезами по морщинистой коре.

— Ужасно… — говорит Ксана. — Нельзя таи калечить природу.

Геннадий посмеивается:

— Поезд не велосипед, каждое дерево я объедешь.

Въезжаем в ручьи, пересекаем изумрудные болота, погружаясь в воду или зеленую трясину до кабины. Кажется, вот-вот застрянем и не выберемся отсюда с тяжеленным своим возом. Но и здесь гусеницы находят в глубине твердую опору мерзлоты. Геннадий дает то задний, то передний ход. Мотор ревет, и стальное чудовище, мокрое, точно вспотев, выкарабкивается из трясины, выволакивай за собой тяжеленную платформу.

Маленький крепыш преобразился. Кепка съехала набекрень цыганские кудри разметались, лицо раскраснелось. Привставая на кожаном сиденье, он наваливается на рычаги и, вероятно, чувствует себя титаном, сокрущающим стихию. Такая работа ему по душе. Каждое движение его руки приближает огромный груз к прииску, заброшенному за перевалы дикого Кулара.

Продвигаемся медленно. Иногда соскакиваем на ходу и бежим за нашим поездом, щелкая фотоаппаратами. Для меня такой вид транспорта нов. Ведь еще недавно на Дальнем Севере все грузы перевозили на оленях и о поездах-вездеходах северяне читали только в фантастических романах.

Преодолев в конце концов бесконечные лесотундровые увалы и множество болотистых седловин, лезем прямо на сопку. Грунт стал твердый. Гусеницы то и дело скрежещут о камни. Задрав капот, трактор карабкается к небу не останавливаясь.

Вскоре мы очутились на плоской как стол вершине, покрытой сухой мелкокаменистой тундрой. Вышли на водораздел между Яной и Омоловм — на осевое плоскогорье хребта Кулар. Слева остались бесконечные лесистые увалы, уходящие к Яне. Справа спадают к горизонту волнистые, почти безлесные сопки «куяарских покатей». Впереди далеко-далеко темно-фиолетовой стеной вздымается высокогорная ступень Кулара с ребристыми вершинами, припудренными евежевыпавшим снегом.

Тракторный поезд быстро идет по ровной тундре плоскогорья.

Сопки золотоносного района, пологие и плоские, сливаясь с плоскогорьем, образовали низкую ступень Кударского хребта. Золото отложилось в долинах этой ступени. Как и на Колыме, оно осело в зоне осадконакопления между высокогорьем, где горные породы, быстро разрушаются, и древним прогибом низменности. Долины «покатей» хранят несметные золотые клады…

Впереди по нашему курсу маячат какие-то точки. Несемся к ним сломя голову.

— Бочки!

— Заправочная станция, — говорит Геннадий. — Половину пути прошли…

Поезд остановился у бочек, составленных в каре… Пассажиры дружно стали подкатывать их, заливать опустевшие баки горючим. Дул пронизывающий ветер. Все собрались в кабине, согретой разгоряченным мотором. По-братски разделили запасенные бутерброды. Открыли консервы. Аппетит у всех зверский.

Быстро «заправившись», тронулись дальше. Новизна впечатлений несколько притупилась. Клонит ко сну. Но скоро борьба с препятствиями снова захватила нас. Плоскогорье с удобной, дорогой осталось позади. Опять преодолеваем болотистые седловины, переправляемся через ручьи, пересекаем разреженные редколесья. Чем ближе к прииску, тем гуще сеть тракторных следов. Все труднее увертываться от старой колеи, где мох счищен ж гусеницы тонут в трясине.

— Тракторная эрозия! — вздохнул Геннадий. — Инженеры говорят: скоро это будет главная беда Севера.

Приблизились к бровке широкой долины. Внизу прииск Кулар. По каменистому ложу мчится мутный Бургат. На плоской террасе стоит несколько бревенчатых домиков, а вокруг повсюду белеют палатки на каркасах. Сотни палаток. Они взбегают на противоположный склон долины, образуя целый палаточный городок среди лиственничного редколесья.