Полицейский и девушка замирают. Она вглядывается в кусты зорким взглядом глухой нимфы, не ведающей мирских шумов. Мужчина в котелке весь превратился в слух. Грузовик с грохотом едет вниз по склону, сотрясая землю.

— Вот! — восклицает девушка, когда грузовик прогрохотал мимо. Горящими глазами она смотрит на полицейского, и ее свежее, нежное лицо сияет, полное живого обаяния. Она смотрит прямо в недоверчивые глаза ошарашенного полицейского. А тот и рад.

— Неужели не видите? — нетерпеливо спрашивает девушка.

— Чего не вижу, мисс?

— Я не могу показать. Смотрите туда же, куда я смотрю.

И девушка переводит сверкающий взор на черные заросли остролиста. Она наверняка что-то видит, потому что едва заметно улыбается и гордо вскидывает головку. Но полицейский смотрит не на кусты, а на нее. Девушка же всем своим видом показывает, как она рада, это победный, мстительный восторг.

— Я всегда знала, что увижу его, — торжествующе говорит она самой себе.

— Кого увидишь? — громко спрашивает молодой человек в котелке.

— А ты не видишь?

И нимфа с тревогой поворачивает к нему свое нежное, лукавое личико. Ей необходимо, чтобы он тоже увидел.

— Ничего нет. А что там было, Джеймс? — требуя ответа, спрашивает неугомонный человечек в котелке.

— Там мужчина.

— Где?

— Там. Среди остролиста.

— Он и сейчас там?

— Нет! Ушел.

— Какой он был?

— Не знаю.

— Как выглядел?

— Не помню.

В это мгновение молодой человек в котелке вдруг разворачивается, и торжествующе-хитрое выражение появляется у него на лице.

— Нет, он должен быть там! — кричит он, показывая на заросли. — Слышишь, как он смеется? Наверно, его не видно из-за деревьев.

У него до странности довольный голос, когда он, не поднимая головы, опять разражается смехом, топча снег и отплясывая в ритме собственного смеха. Потом он разворачивается и быстро бежит по улице, с двух сторон обсаженной старыми деревьями.

Он замедляет шаг; дверь дома, стоящего в глубине припорошенного нетронутым снегом сада, отворяется и на освещенное крыльцо выходит женщина в черной шали с длинной бахромой. Она приближается к садовой калитке. Снег все еще идет. Ее темные волосы придерживает высокий гребень.

— Вы стучали в дверь? — спрашивает она мужчину в котелке.

— Я? Нет.

— Кто-то стучал.

— Да? Вы уверены? Никто не мог стучать. На снегу нет следов.

— Как это нет? — удивляется она. — Но ведь кто-то стучал и звал снаружи.

— Очень любопытно. Вы кого-нибудь ждете?

— Нет. В общем-то, никого. Разве что всегда кого-нибудь, да ждешь. Сами понимаете.

В сумерках снежной ночи он видит, как она смотрит на него большими карими глазами.

— Этот кто-то смеялся?

— Нет, здесь никто не смеялся, я бы услышала. Просто постучали в дверь, и я побежала открывать в надежде… всегда ведь надеешься…

— На что?

— Ну — что случится чудо.

Он стоит у калитки, она — тоже рядом с калиткой — напротив него. У нее темные волосы и темные глаза, ее лицо неясно вырисовывается в сумерках, когда она пристально смотрит на него особым, выразительным взглядом.

— Вам бы хотелось, чтобы кто-нибудь пришел? — спрашивает он.

— Очень, — отвечает она по-еврейски протяжно. Скорее всего, она еврейка.

— И неважно, кто?

Ему становится смешно.

— Неважно, если бы он мне понравился, — значительно, но с притворной застенчивостью произносит она низким голосом.

— Вот как! Возможно, это я стучал, сам того не заметив.

— Возможно. Во всяком случае, мне так кажется.

— Могу я войти? — спрашивает он, протягивая руку к калитке.

— Пожалуй, так будет лучше, — ответила она.

Он наклоняется, открывает калитку. Тем временем женщина в черной шали поворачивается и, оглядываясь через плечо, спешит к дому, неловко шагая по снегу в туфлях на высоких каблуках. Мужчина торопливо идет следом, словно пес, боящийся отстать от хозяйки.

Между тем, девушка и полицейский тоже приблизились к саду, и девушка остановилась, едва завидела, как молодой человек в котелке идет по садовой дорожке за женщиной в черной шали с бахромой.

— Он идет в дом? — спрашивает девушка.

— Похоже на то, — отвечает полицейский.

— Он знаком с этой женщиной?

— Не знаю. Скажем так, скоро он с ней познакомится.

— Но кто она такая?

— Понятия не имею.

Две темные неясные фигуры выходят на освещенное пространство и тотчас скрываются за дверью.

— Он вошел в дом, — говорит стоящая на снегу девушка и принимается торопливо стаскивать провод от своей трубки, после чего выключает слуховой аппарат. Провода исчезают внутри планшета, она закрывает маленькую кожаную коробку. Потом, поправив мягкую меховую шапочку, словно вновь к чему-то приготовилась.

Ее фигурка в темно-синем длиннополом, наподобие шинели, пальто выглядит еще более воинственно, когда с лица сходит испуганное ошарашенное выражение. Ее словно что-то отпускает изнутри, и она держится более свободно. На молодом нежном лице больше нет и намека на вялость. Оно оживляется, просияв, становится гордым и опасно решительным.

Девушка бросает быстрый взгляд на высокого ладного полицейского. Он чисто выбрит, свеж, улыбчив и с необычайной терпеливостью ждет, стоя в нескольких ярдах от нее, что будет дальше. Она видит, что он красив и принадлежит к тем, кто предпочитает выжидать.

Секундный древний страх тотчас сменяется непривычным, блаженным сознанием своей силы.

— Что ж, ждать не имеет смысла.

Она говорит это решительным тоном.

— Значит, не будете его ждать, значит, нет? — спрашивает полицейский.

— Не буду. Там ему лучше.

У девушки вырывается странный короткий смешок. Поглядев через плечо, она отправляется вниз по дороге, держа в руках сумку. Она чувствует легкость в длинных и сильных ногах. И еще раз смотрит назад через плечо. Молодой полицейский идет следом, и она тихонько смеется, упруго шагая сильными ногами. Пожелай она, и могла бы легко обогнать его в беге. Пожелай она, и могла бы легко убить его даже голыми руками.

Так ей казалось. Но зачем убивать? Такого красивого и молодого. Перед ее глазами стоит темное лицо со сверкающими смеющимися глазами, прячущееся в тени остролистов. Ее тело ощущает свою силу, и ноги у нее длинные и неутомимые. Ее самое удивляет новое, яркое и волнующее, ощущение под ложечкой, ощущение восторга и веселой злости. И крепких мускулов. И это она-то всегда говорила, что в ее теле не найти и одного мускула! Но и теперь дело не в мускулах, она как будто горит огнем.

Неожиданно повалил густой снег, подул пронизывающий ветер. Даже не снег, а мелкий град, и он больно хлещет ее по лицу. Градины кружатся-кружатся, словно она внутри клубящегося облака. Однако ей это даже нравится. Пламя бушует внутри нее, а руки и ноги горят огнем внутри облака.

В воздухе, заполоненном кружащимися крупинками, кажется, нет пустого места, всюду неслышные голоса. Девушка привыкла к ощущению, что вокруг нее шум, которого она не слышит. И теперь это ощущение усилилось. Она понимает, что в воздухе происходит нечто особенное.

Лондонский воздух перестал быть тяжелым и вязким, населенным призраками непримиримых мертвецов. Свежий ветер налетел с полюса и принес с собой голоса.

Голоса зовут. Несмотря на глухоту, она слышит много голосов, они все с присвистом, и словно бы громко кричит людская толпа:

— Он вернулся! Ура! Он вернулся!

Дикие, свистящие, торжествующие голоса в разыгравшейся снежной буре. Вдруг вспыхивает молния.

— Это молния и гром? — спрашивает она у молодого полицейского и останавливается, выжидая, когда он снова появится из-за плотной снежной завесы.

— Похоже на то.

Тут вновь вспыхивает молния, и темное смеющееся лицо оказывается рядом с ее лицом, почти касаясь его.

Она отпрянула, однако приятный огонь согревает ее тело.

— Вот! Вы видели?

— Молнию?

Девушка почти сердито смотрит на него. Ее поражает чистая, свежая, звериная кожа, испуганный взгляд — прирученного зверя, и она смеется тихо и торжествующе. Он явно боится и похож на испуганного пса, чуящего опасность.