Она стоит не шевелясь, подняв вверх палец. На руках у нее шерстяные перчатки.
Девушка страдает глухотой и не сразу все понимает.
Наконец поняв, она коротко хохочет и бросает быстрый взгляд на мужчину в котелке, потом на бородатого, стоящего в оштукатуренных воротах, который усмехается, как сатир, и машет рукой на прощание.
— Прощай, Лоренцо! — доносится звучный усталый голос мужчины в котелке.
— Прощай! — пронзительным голосом ночной птицы произносит девушка.
Сначала захлопываются зеленые ворота, потом дверь в дом. На улице остаются двое, если не считать полицейского на углу. Дорога круто уходит вниз.
— Смотри, куда ступаешь, — неуклюже шагая, кричит сутулый мужчина в котелке, подаваясь к девушке, которая держится все так же прямо. Она медлит, желая убедиться, что правильно его поняла.
— Не думай обо мне, со мной все в порядке. Позаботься лучше о себе! — торопливо отзывается девушка.
В ту же секунду он поскальзывается на снегу, однако удерживается на ногах. Она бдительно наблюдает за ним, готовая броситься на помощь. Котелок упал в снег, освещенный фонарем на повороте. Мужчина наклоняется за котелком, и становится видна лысина, похожая на тонзуру и окруженная темными, редкими, слегка вьющимися волосами. Когда он вновь глядит на девушку, насмешливо изогнув густые черные брови над крючковатым носом и водрузив на голову свою шляпу, то очень напоминает молодого служителя сатаны. На красивом лице фавна отражаются сомнение и мука. Этакий озлобленный Фавн, распятый на Кресте.
— Ударился? — спрашивает она, как обычно, торопливо, холодно, безразлично.
— Нет! — насмешливо кричит он.
— Пожалуйста, дай мне аппарат, — просит она, протянув руку в шерстяной перчатке. — Так будет безопаснее.
— Ты уверена?
— Да, уверена, что так будет безопаснее.
Он подает ей коричневый планшет, который на самом деле слуховой аппарат Маркони. Девушка идет дальше, как всегда, держась неестественно прямо. Молодой человек шагает рядом, засунув руки в карманы и то и дело приседая, словно его плохо держат ноги. Впереди кружит дорога, посыпанная чистым снегом, который блестит в свете фонарей. Навстречу, подаваясь то вправо, то влево, едет автомобиль. Несколько темных фигур скользят в тень домов, словно рыбешки, которые плавают между скалами чуть выше белеющего песком дна. Слева стоят деревья, плохо видные в темноте.
Выставив вперед твердо очерченный подбородок и крючковатый нос, молодой человек озирается, словно прислушивается к чему-то. До него все еще доносится шум проехавшего автомобиля. Впереди ярко сверкает желтыми огнями вонючая станция «Хэмпстед». Справа от деревьев.
Девушка внимательно вглядывается в молодого человека. На живом румяном лице, лице нимфы, написано странное любопытство, то ли птичье, то ли беличье, то ли кроличье, но никак не женское. Наконец молодой человек останавливается, словно не в силах идти дальше. На его гладком, чуть желтоватом лице появляется похожая на гримасу недоуменная улыбка.
— Джеймс, — громко говорит он на ухо девушке. — Ты слышишь смех?
— Смех? — торопливо переспрашивает она. — Чей смех?
— Не знаю. Чей-то! — кричит он, почему-то оскаливаясь.
— Нет, я никого не слышу, — объявляет девушка.
— Это потрясающе! — вновь кричит он, вернее, торопливо выпаливает. — Надень аппарат.
— Что надеть? Зачем?
— А вдруг ты услышишь.
— Что услышу?
— Смех. Кто-то смеется. Это потрясающе.
Фыркнув, она дает ему аппарат. И он держит его, пока она снимает крышку и прикрепляет провода, после чего надевает наушники, словно радистка. В холодной тьме падают белые снежинки. Девушка включают аппарат, и тотчас засветились желтые огоньки в стеклянных трубках. Связь установлена, она слышит. Молодой человек стоит с опущенной головой, держа руки в карманах.
Вдруг он поднимает голову и странно хохочет, словно издает ржание, обнажив крупные зубы, вскинув брови и глядя на девушку своими ярко сверкающими козлиными глазами.
Ей это не нравится.
— Ну же! — восклицает он. — Неужели не слышишь?
— Я слышу тебя! — произносит она таким тоном, что ясно: с нее уже хватит.
— И больше ничего? — спрашивает он, вновь странно оскаливая зубы.
— Ничего!
Он смотрит на нее мстительным взглядом и опять опускает голову. Девушка стоит, распрямив плечи и держа в руках меховую шапочку, на ее стриженую голову, на прижатые к ушам наушники падают снежинки, а чудесное, с блестящими глазами лицо — лицо глухой нимфы — поднято вверх в напряженном ожидании.
— Вот! — кричит он, вскидывая голову. — Только не говори, что ты не…
Он злобно глядит на нее. Но нечто куда более значительное привлекает его внимание. На его лице вдруг появляется пугающая улыбка, как будто отражающая свет, и из горла вырывается неистовый, ликующий, почти звериный, смех. Незнакомые, похожие на конское ржание звуки раздаются в наушниках, и девушка в ужасе приглушает аппарат.
Впереди возникает высокая фигура полицейского.
— Радио? — лаконично спрашивает он.
— Нет, это слуховой аппарат. Я глухая, — торопливо поясняет мисс Джеймс, четко произнося слова. Не то что какая-нибудь кисейная барышня.
Молодой человек в котелке поднимает голову и глядит на свежевыбритое лицо молодого полицейского, в глазах его сверкает белый огонь.
— Скажите! — твердо произносит он. — Тут кто-то смеялся?
— Смеялся? Вы смеялись, сэр.
— Нет, не я. — Он нетерпеливо дергает плечом и вновь поднимает голову. Его гладкое желтоватое лицо сияет каким-то насмешливым торжеством. Мужчина старательно отводит взгляд от молодого полицейского. — Такого смеха я прежде никогда не слышал, — говорит он, и в его голосе тоже звучит торжество, но с долей иронии.
Полицейский внимательно смотрит на него.
— Все в порядке, — невозмутимо произносит мисс Джеймс. — Он не пьян. Просто слышит то, чего мы не слышим.
— Пьян? — с удивлением и легкой издевкой отзывается молодой человек в котелке. — Если бы я был пьян…
И повернувшись к фонарю, он опять заходится в диком хохоте, отчего его лицо как будто вспыхивает огнем.
При звуках этого звериного смеха у девушки и полицейского закипает кровь. Они стоят рядом, соприкасаясь рукавами, и со страхом смотрят на молодого человека в котелке. В ответ он морщит лоб.
— Вы вправду ничего не слышали?
— Только тебя, — отвечает мисс Джеймс.
— Только вас, сэр, — отзывается полицейский.
— Что это было? — спрашивает мисс Джеймс.
— Хочешь, чтобы я описал его? — презрительно переспрашивает молодой человек. — Ничего прекраснее я не слышал.
Похоже, что его, действительно, буквально заворожило нечто таинственное.
— Откуда этот звук берется? — деловито спрашивает мисс Джеймс.
— Естественно, — презрительно отвечает он, — оттуда.
И показывает на огороженные деревья и кусты — через дорогу.
— Давай посмотрим, что там такое! Мой аппарат при мне, я буду слушать.
Молодой человек, кажется, вздыхает с облегчением. Он опять сует руки в карманы и отправляется через дорогу. Полицейский, с молодого лица которого не сходит смущенное выражение, учтиво и ловко подхватывает девушку под руку, чтобы помочь ей на крутом спуске. Она почти не опирается на его большую руку, однако и не отвергает помощь. Всю жизнь старавшаяся держаться наособицу, избегавшая любых прикосновений, не позволявшая ни одному мужчине дотронуться до себя, сейчас она вдруг ощущает некую лишь нимфам присущую чувственность и разрешает большерукому полицейскому поухаживать за собой, пока они пытаются нагнать человека в котелке, по-волчьи быстрого и ловкого. Сквозь грубую ткань формы она чувствует близость полицейского, его молодого, бодрого, энергичного тела.
Когда они приближаются к человеку в котелке, тот стоит с опущенной головой и, навострив уши, прислушивается к чему-то за железной оградой, где растут большие черные остролисты, припорошенные снегом, и старые кряжистые английские вязы.