Мисс Джеймс не сводит с него испуганного взгляда округлившихся карих глаз.

— Он умер! — вдруг выпаливает она.

Молодого полицейского всего трясет, и он не может говорить. Девушка слышит, как у него стучат зубы.

— Похоже на то, — запинаясь, говорит он.

В воздухе стоит легкий аромат миндаля.

— Ну и ну, моя дорогая! — сказала Генриетта. — Будь у меня такое несчастное лицо перед выходными с женихом, который через месяц станет моим мужем, уж я постаралась бы изобразить радость или вообще ничего не изображала бы, но что-нибудь придумала бы.

— Замолчи! — грубо оборвала ее Эстер. — И не смотри на меня, если я тебе не нравлюсь.

— Дорогая Эстер, только не надо злиться! Погляди на себя в зеркало, и ты сразу поймешь, о чем я говорю.

— Плевать мне, о чем ты говоришь! Какое тебе дело до моего вида? — в отчаянии проговорила Эстер, не выказывая желания смотреться в зеркало или что-нибудь еще предпринять, следуя доброму совету сестры.

Будучи младшей сестрой и, к счастью, еще не помолвленной, Генриетта тихонько напевала себе под нос. Ей исполнился лишь двадцать один год, и она пока не собиралась рисковать своим душевным покоем, приняв роковое кольцо. Тем не менее, приятно было сознавать, что Эстер «сбыли с рук», как говорится, потому что Эстер скоро двадцать пять, а это уже опасно.

Плохо лишь то, что в последнее время у Эстер постоянно появляется это ужасно «несчастное» выражение, стоит только упомянуть ее верного Джо, а еще у нее черные круги под глазами и осунувшееся лицо. Когда Эстер так выглядит, у Генриетты делается отвратительно на душе от тревоги, от дурных предчувствий, и ей невмоготу это терпеть. Она попросту не может выносить этот вдруг сжимающий сердце страх.

— Я о том, — продолжала Генриетта, — что не очень хорошо являться к Джо с таким лицом. Или сделай другое лицо, или…

Она удержалась и не сказала лишнего, а ведь у нее едва не вырвалось: «Не нужно никуда ехать». На самом деле ей хотелось верить, что Эстер сумеет все преодолеть. Тогда Генриетте больше не придется морочить себе голову ее проблемами.

— О, черт! — воскликнула Эстер. — Замолчи!

В ее черных глазах вспыхнула ярость, не сулившая ничего хорошего.

Генриетта уселась на кровать, вздернула подбородок и изобразила задумавшегося ангела. Она очень любила Эстер, а несчастное выражение на лице сестры предвещало неприятности.

— Послушай, Эстер! — сказала она. — Может быть, мне поехать в Маркбери вместе с тобой? Я не против, если тебе так будет лучше.

— Ах, моя дорогая! — в отчаянии воскликнула Эстер. — Какой, черт подери, в этом толк, о чем ты думаешь?

— Ну, я думаю, что тогда тебе не придется быть с ним наедине, ведь тебя это расстраивает.

Старшая сестра отозвалась глухим ироничным смехом.

— Право же, Генриетта, не будь ребенком!

И она одна отправилась в Уилтшир, где у Джо с недавнего времени была небольшая ферма, на которой он собирался зажить с молодой женой. После службы в артиллерии ему совершенно не хотелось заниматься бизнесом, да и Эстер ни за что не стала бы жить на окраине. У всех женщин дом — это то, что они получают с венчальным кольцом. У Эстер же пока было лишь обручальное кольцо, и она только присматривалась к дому. И, слава богу, что он находился не в Голдерз-Грин и даже не в Хэрроу!

Джо построил небольшое коричневое деревянное бунгало — в основном, собственными руками — позади которого текла речка и над ней росли две ивы. По обеим сторонам дома располагались коричневые сараи и птичники. За проволочным ограждением обитали свиньи, на лугу паслись две коровы и лошадь. У Джо было тридцать с гаком акров земли и всего лишь один юный помощник. Правда, скоро к ним предстояло присоединиться Эстер.

Новенькая ферма выглядела опрятно. Джо умел работать. Он тоже выглядел под стать новенькому дому, опрятным, здоровым и довольным собой. Даже не заметил «несчастного лица» невесты. Может быть, и заметил, но сказал всего лишь:

— Выглядишь усталой. Город изматывает тебя сильнее, чем ты думаешь. Здесь ты станешь совсем другой.

— Еще бы!

Ей тоже нравилось на ферме! Нравились многочисленные бело-желтые куры и всегда бодрые свиньи! И ивовые листья, желтые, узкие, падающие позади дома со старых сгорбленных деревьев. Все это ей очень нравилось: особенно желтые листья на земле.

Эстер сказала Джо, что все замечательно, прекрасно, первоклассно! И он был очень доволен. Он сам и вправду выглядел превосходно.

В половине первого мать молодого помощника подала им обед. Солнечный день был посвящен нетрудным делам — после того, как Эстер вытерла посуду, чтобы помочь матери молодого человека.

— Теперь уже недолго осталось, мисс, и вы будете сами тут хозяйничать. Кухонька на редкость хороша.

— Недолго осталось! — повторила Эстер, стоя в маленькой деревянной кухне, в которой было нечем дышать из-за включенной плиты.

Женщина ушла. После чая ушел ее сын, потом Джо и Эстер заперли кур и свиней. Наступил вечер. Эстер отправилась готовить ужин, почему-то чувствуя себя дура-дурой, а Джо зажег камин в гостиной, с удовольствием ощущая свою значительность.

Вплоть до самого утра, когда вновь появится юный помощник, они с Эстер пробудут одни. Полгода назад Эстер только радовалась бы. Им было на удивление хорошо вместе — Джо и Эстер. Они дружили, и их семьи тоже дружили много, очень много лет. Джо всегда был исключительно милым и не давал поводов для опасений. И она тоже не делала ничего плохого. Боже правый, конечно же, нет!

А теперь, едва она обещала выйти за него замуж, он, увы, совершил ужасную ошибку: «влюбился» в нее. Никогда прежде не было ничего подобного. Если бы ей могло прийти в голову, что так будет, она бы непременно сказала: давай, Джо, останемся друзьями, потому что иначе нас ждет разочарование. Как только он начал лезть к ней с объятиями и поцелуями, ее стало от него воротить. Однако она понимала, что это неизбежно. Даже уговаривала себя, мол, это должно ей нравиться. И все же не понимала, почему, собственно, «должно».

— Эстер, — печально проговорил Джо, — боюсь, ты не любишь меня так, как я люблю тебя.

— К черту! — вскричала Эстер. — Если не так, то благодари судьбу, вот что я скажу тебе.

Даже если Джо понял двусмысленность ее слов, то не подал вида. Он никогда не умел смотреть правде в глаза. Просто старался не замечать то, что было ему неприятно, вот и теперь он как будто не замечал, что ей не по себе. Так ему было удобнее.

Джо отлично разбирался в машинах, в том, как надо вести хозяйство, и во всем остальном, что важно для фермы. Но Эстер-то посложнее любой машины! У нее тоже хватает всяких сложных клапанов, магнитов, акселераторов и всего прочего! Почему же с ней он даже не пытается быть более терпеливым и внимательным? Ее тоже надо уметь завести. Даже машина не тронется с места, если неправильно к ней подойти. Эстер понимала, что ей надо хорошенько все обдумать, если она хочет вместе с Джо запустить матримониальную машину. Он же, дурак, сидит в неподвижно стоящей машине и делает вид, будто она мчится с невероятной скоростью.

Вечером Эстер стало совсем плохо. Весь день она с удовольствием занималась вместе с Джо делами. Ей нравилось быть рядом с ним. Но наступил вечер, и они остались одни в дурацкой комнатке с уютным камином. Это уж слишком — и Джо, и трубка Джо, и самодовольство на лице Джо.

— Иди сюда, сядь поближе, — настойчиво проговорил Джо, похлопав ладонью по дивану рядом с собой. И она, искренне считая, что правильная девушка была бы счастлива пойти и сесть «рядом», подошла и села. Однако внутри у нее все кипело. Какое нахальство! Какое нахальство с его стороны даже поставить сюда диван! Что может быть вульгарнее дивана?

Она стойко выдержала его руку у себя на талии, не говоря уж о его напрягшихся мускулах, что должно было означать объятие. Он бережно постучал трубкой. А она думала, до чего же у него глупый и самодовольный вид, и ничего не осталось от прежней естественности, прямоты, искренности. И с чего это он гладит ей затылок? Какой идиотизм эти его попытки изображать любовное томление! Ей вдруг стало любопытно, какие такие пустячки нашептывал, например, лорд Байрон своим дамам. Наверняка, он не казался им беспомощным дураком! И еще чудовищнее со стороны Джо вот так целовать ее.