— Я закурю, можно? — спросил Кузьмин, допив кофе.

— Можно, — сказала Нина. — А у вас с фильтром? Дайте мне тоже сигарету.

Кузьмин торопливо вытряхнул из пачки сразу несколько сигарет, щелкнул зажигалкой. Затянувшись сигаретой несколько раз подряд, Нина покосилась на Кузьмина и сказала, будто извиняясь:

— Я вообще-то не курю, так только… Да здесь и сигарет хороших нет.

— Вы напишите, пусть с материка пришлют, — посоветовал Кузьмин.

— Кому писать? Маме? — спросила Нина и невесело вздохнула.

— Если хотите, я могу написать… У меня в Смоленске родня. И в Москве знакомых навалом!..

— Нет, спасибо. Я ведь только балуюсь.

Она выбросила сигарету в форточку и снова тихо заскрипела пером. Кузьмин смотрел на ее сосредоточенное лицо, мягко подсвеченное сбоку настольной лампой, и думал, что ей, пожалуй, уже за двадцать пять, и непохоже, чтоб замужняя.

— А я тоже из Смоленска, — вдруг тихо сказала Нина.

— Да ну?!

— Точно. Улица Красная, дом двенадцать.

— А я там на Садовой жил… Вот дела! Землячку встретил… Надо это дело отметить!

— Хорош повод, нечего сказать, — усмехнулась Нина. — Нет, это исключается. Да и на вахту мне с утра опять…

Но Кузьмин уже «завелся», и остановить его не было никакой возможности.

— В двадцать три местного я буду ждать вас у входа. Спасибо за кофе! Я не прощаюсь…

Он вышел из комнатки метеослужбы, почти столкнувшись со студентом.

— Кузьмин, знаете, там автобусы стоят, — запыхавшись, принялся объяснять парнишка. — Нас, оказывается, в гостиницу повезут…

— Вас в гостиницу повезут, — снисходительно ответил Кузьмин. — А я в другом месте заночую. У меня в Хатанге друзей навалом!.. Беги на автобус, завтра встретимся!

Спустившись в буфет, Кузьмин уговорил продавщицу, и она в приоткрытую дверь сунула ему бутылку какого-то вина. Кузьмин с сомнением поглядел на темную бурду— на дне бутылки мутно плескался рыжий осадок — и постучал в закрытую дверь.

— А коньяк есть у вас?

— Давай деньги, — прошипела продавщица.

Через минуту она протянула ему бутылку молдавского коньяка, забыв вернуть сдачу.

— Хоть шоколадку дайте какую-нибудь, — взмолился Кузьмин.

— Нету! — послышалось из-за двери. Устроившись на кресле в опустевшем зале ожидания, Кузьмин стал глядеть на лестницу, по которой Нина должна была идти на метеоплощадку. Аэропорт затих, где-то шаркала швабра уборщицы. Кузьмин не жалел, что отстал от автобуса. Дорогу к гостинице он знал и решил в крайнем случае добраться туда пешком, но надеялся на лучшее.

В двадцать два часа Кузьмин встретил Нину и проводил ее на метеоплощадку. Там Кузьмин диктовал ей показания приборов, а Нина записывала их в тетрадку и чему-то улыбалась. Кузьмин приободрился, начал рассказывать разные смешные истории, происходившие с ним во время метеорологической практики, вспоминал материковские анекдоты. Нина слушала внимательно и улыбалась почему-то грустно.

В аэропорт возвращались молча. Кузьмин шел сзади и смотрел Нине в затылок. Из-под шапки выбивалась темная прядка, которую хотелось погладить.

Перед дверью аэропорта Нина остановилась, обернулась.

— Ну, а дальше что… земляк?

— А дальше я подожду вас здесь, — упрямо сказал Кузьмин.

— Зачем это нужно?

— Не знаю, — сказал Кузьмин и стал глядеть себе под ноги.

— Идите в гостиницу, — сказала Нина. — Бай-бай, спокойной ночи. Тикси откроется рано, как бы не проспать вам…

Она повернулась, чтобы уйти, и Кузьмин вдруг испугался, что она вот так просто уйдет, не обернувшись, и все кончится.

— Нина!

— Что? — спокойным голосом спросила она.

— А я все равно буду ждать здесь.

Дверь со скрипом отворилась, а затем, увлекаемая тяжелым противовесом, с оглушительным грохотом захлопнулась.

Потоптавшись с минуту на месте, Кузьмин побрел по дороге. Огни поселка казались близкими, но Кузьмин знал, как обманчивы бывают расстояния в темноте полярной ночи. Кажется, вот они, рядом, теплые огни разноцветных окон, а оказывается, что идти до них — ох-хо-хо… Да еще если знаешь, что тебя никто не ждет ни за одним из этих окон, и вовсе невмоготу брести одному по пустынной обледеневшей дороге…

Кузьмин остановился примерно на середине пути между аэропортом и поселком. Подумал, что в гостиницу его уже наверняка не пустят, повернулся v быстро зашагал назад.

В зале ожидания уборщица мыла пол. Кузьмин взял со столика зачитанный до дыр «Огонек» и пошел в коридор. Из-за закрытых дверей доносился писк морзянки, селекторные однообразные голоса. По второму этажу кто-то ходил, гулко топая подкованными сапогами.

Отогревшись у батареи парового отопления, Кузьмин вышел на улицу. Было без пяти одиннадцать. Послышался далекий гул моторов, и на горизонте показались бортовые огни самолета. По звуку Кузьмин определил, что на посадку заходит «ИЛ-18». «Еще кому-то не повезло…» Самолет включил прожекторы, свет был ослепительно голубым и казался плотным, материальным, упругим, он будто бы соединял самолет с посадочной полосой, и тяжелая машина садилась, опираясь на белые конуса.

Нина вышла из аэропорта вместе с женщиной-синоптиком. Кузьмина она не могла не заметить, но никак на его присутствие не отреагировала. Женщины пошли по дороге к поселку, а в некотором отдалении за ними поплелся Кузьмин, пряча нос в поднятый воротник полушубка и на чем свет стоит проклиная Нину и себя, дурака, — мерз, мерз, понимаешь, как собака, на тридцатиградусном морозе, а она…

Потом женщина-синоптик свернула на боковую тропинку, ведущую к двухэтажным аэропортовским домам, а Нина пошла дальше, и Кузьмин, прибавив шагу, догнал ее и пошел рядом, не зная, что делать дальше.

В морозном чистом небе медленно начинал разворачиваться лилово-красный шлейф северного сияния…

— Красотища-то какая, — с фальшивым восхищением произнес Кузьмин, задирая голову вверх. — Пока в отпуску был, все мечтал, как снова увижу… Самые лучшие сияния, конечно, у нас, в Тикси. Знаете, Нина, приезжайте ко мне в гости!..

— Сиянием любоваться? — усмехнулась она. Кузьмин смущенно засопел и вдруг сказал: — А у меня ландыши есть.

Нина повернулась к нему, и Кузьмин увидел, как ее брови удивленно поднялись вверх и тут же опустились, а губы изогнулись в недоверчивой полуулыбке.

— Не может быть…

— Все может быть, — сказал Кузьмин и стал на ходу расстегивать полушубок.

Нина поверила. Она рукой остановила Кузьмина и тихо сказала:

— Тогда не доставайте их сейчас. Они могут замерзнуть…

— Хорошо, — покорно сказал Кузьмин и застегнул полушубок.

Нина посмотрела на него снизу вверх. Рядом с Кузьминым она казалась маленькой и хрупкой. А взгляд ее был доверчивым и жалким. Кузьмин вздохнул и достал сигареты.

— Не кури на морозе, легкие застудишь, — заботливо сказала Нина, поправляя выбившийся шарф на шее Кузьмина.

— Ладно, не буду, — согласился Кузьмин.

И они молча пошли рядом по обледеневшему шоссе.

Вошли в поселок. На улицах не было ни души. Одно за другим гасли окна в домах. И жалобно поскрипывали над головами ржавые жестянки уличных фонарей.

Потом они на цыпочках, чтобы не разбудить дежурную, пробирались по расхлябанным половицам общежитского коридора, и у Кузьмина в предчувствии радости сладко сжалось сердце.

Нина своим ключом открыла дверь и пропустила Кузьмина в комнату, лишь затем включила свет.

Две кровати, стол, тумбочка с настольной лампой, шкаф.

Знакомая обстановка. Наверное, во всех общежитиях одно и то же.

— И что мы будем делать? — озабоченно глядя на Кузьмина, спросила Нина.

— Может, чаю попьем?.. — неуверенно предложил Кузьмин.

— Хорошо. Давай будем пить чай.

Нина повесила свой полушубок на единственный гвоздь у двери и ушла за шкаф, где, наверное, был кухонный уголок. Кузьмин снял шапку и полушубок, поискал глазами вешалку или гвоздь, не нашел и свалил одежду в угол.

— Ты не стесняйся, присаживайся прямо на кровать, — донесся из-за шкафа голос Нины. — Стульев, как видишь, у нас нет. Зато рядом с тумбочкой на полу есть приемник. Если хочешь, включи, только не громко… Соседей не разбуди…