Ступсу показалось, что в голове у него все закружилось. И чтобы хоть как-то помочь себе, он пробормотал:

— Ну, я обещаю передать вашему брату привет от вас, если мне доведется случайно столкнуться с ним.

— Это невозможно! — закричал Низельприм, мало помалу начавший терять терпение. — Вы совершенно ничего не поняли из моего рассказа. И вы еще называете себя ученым! Вы не сможете передать привет моему любимому брату-близнецу, это абсолютно исключено. Во-первых, потому, что только расставшись с ним, вы поймете, что видели его; и, во вторых потому, что как только мы с вами расстанемся, вы уж не сможете вспомнить обо мне. В этом противоречии — ответ на вопрос, почему он не знает и никогда не узнает о моем существовании. Хоть теперь-то вы разобрались, что к чему, сударь?

Ступе утвердительно кивнул — скорее, из вежливости.

— Ну хорошо, — продолжал Низельприм, — я верю вам поскольку пока дело выглядит сравнительно просто. Усложняет его, собственно, лишь то обстоятельство, что мои любимый брат как две капли воды похож на меня. Он даже носит такой же наряд с бубенчиками — вероятно, чтобы досадить мне. Ведь по характеру мы совершенно разные Он например, в пику мне всегда весел и готов к всевозможным проделкам, но подчас ведет себя крайне безответственно. О, я мог бы порассказать вам о безобразиях, которые он учинял!.. Ведь Назелькюс, ничем не рискуя, мог позволить себе что угодно, поскольку его присутствия никто не замечает. А все шишки сыпались на мою голову: меня привлекали к ответу за его бесцеремонные выходки, ведь все думали, что я — это он. А как я мог доказать обратное?

— Однако, — вставил Ступе, — насколько я успел заметить, этот остров необитаем, если, разумеется, не считать вас… и, вероятно, вашего брата. С кем же он в таком случае разыгрывает свои злые шутки?

— Именно из-за него, — объяснил Низельприм, — мы и живем теперь здесь, в этой глуши. Я, признаться, довольно плохо переношу одиночество, поскольку по своей природе человек компанейский. Но раньше, когда мы жили в других краях, среди разных людей, выходки брата нередко доставляли мне невыносимые страдания. Пару раз меня даже бросали в тюрьму за поступки, которые совершал не я, а Назелькюс. Впрочем, на него нельзя обижаться, поскольку он ведь даже не догадывался о моем существовании, когда случайно оказывался у меня, чего я, в свою очередь, тоже не в состоянии заметить.

— А расстаться с ним вы не могли бы? Ну, чтобы облегчить свою тяжелую участь?

— Да как? — воскликнул Низельприм. — Скажите мне на милость, как? А кроме того, я же люблю его, он мой единственный брат. Другой родни у меня нет.

— Н-да… — промолвил Ступе, — я даже не знаю, что вам и посоветовать.

— Вот видите, — всхлипнул Низельприм, — советовать-то и нечего. Я вынужден в одиночку бороться со злодейкой судьбой, потому что моему брату от рождения досталась лучшая доля. Впрочем, если вы все же встретите Назелькюса, не верьте ни единому его слову. Он, в отличие от меня, обходится с истиной как хочет. Точнее, он лжет всякий раз, как открывает рот. Однако зачем это я тут распинаюсь? Совершенно бессмысленно давать вам советы, поскольку, едва мы расстанемся, вы тотчас же позабудете и меня, и наш разговор.

— Послушайте, — прервал его Ступе, которому нескончаемые причитания хозяина дома мало-помалу надоели. — Я предлагаю вам отправиться со мной на корабль и сопровождать меня в научной экспедиции.

Низельприм в крайнем изумлении уставился на него.

— А своего бедного брата я, значит, должен буду оставить здесь? Совершенно одного? И рядом с ним не будет никого, кто мог бы позаботиться о нем? Как вы себе это представляете, сударь?!

— Он мог бы отправиться вместе с нами, — предложил Ступе.

— Вы можете мне гарантировать, что он на самом деле сделает это?

Ступе на некоторое время задумался и затем отрицательно покачал головой:

— Нет, если положение вещей действительно таково, как вы его описали, то в этом никогда нельзя быть уверенным.

— Ну вот, пожалуйста, — развел руками Низельприм, — вы сами все понимаете.

— В любом случае, — сказал Ступе и поднялся из-за стола, — я, к сожалению, должен вас покинуть. Меня ждут на корабле. Большое спасибо за гостеприимство.

— Куда же вы дальше направитесь? — спросил Низельприм, очевидно стараясь немного оттянуть минуту прощания.

— Наша экспедиция, — объяснил Ступе, — разыскивает окутанную тайнами страну Бредландию. Согласно имеющимся у нас сведениям, она находится где-то неподалеку.

Низельприм кивнул:

— Очень может быть, что и совсем рядом, однако вам до нее ни за что не добраться.

— Это почему же?

— Об этом вам следовало бы порасспросить моего любимого брата. Ну а я желаю вам счастливого плавания, сударь.

Они обменялись рукопожатием, и Ступе поспешил покинуть хижину.

Поскольку дорога, которая вела бы вниз, отсутствовала, ему волей-неволей пришлось, рискуя жизнью, карабкаться с уступа на уступ. Он спускался к морю, огибая гору по спирали, потому что прямой путь к побережью был слишком крутым и опасным.

Вскоре ученый едва переводил дух, со лба у него ручьями струился пот. Он опустился на ближайший камень, оглянулся назад и заметил, что там, где он только что прошел, образовалась дорога. Она сбегала себе вниз по склону и заканчивалась там, где сейчас сидел Ступе. Здесь она обрывалась, а впереди не было ничего, кроме расщелин и беспорядочно нагроможденных валунов.

Достигнув наконец подножья горы, Ступе оказался в той самой точке, где стоял дорожный указатель с двумя стрелками-направлениями, только на сей раз дорога шла от него налево, то есть туда, куда, согласно надписи, следовало бы идти к Назелькюсу.

Ступе нисколько этому не удивился, потому что был уверен, что шел именно от Назелькюса. Это была чрезвычайно веселая встреча, при воспоминании о которой он не смог сдержать улыбки. Лишь на короткое мгновение что-то показалось ему странным, но он так и не разобрался, что именно. Он только пожал плечами, сел в лодку и, ритмично работая веслами, поплыл к кораблю.

Капитан был по-прежнему занят тем, над чем трудился с самого начала путешествия: он сидел в своей каюте и писал бог его знает который уже том своего бесконечного романа, в котором речь шла о капитане, который писал книгу, в которой речь шла о капитане, который писал книгу… Судовой трюм более чем наполовину был забит папками с черновиками и набело переписанными главами, однако до конца этой истории, похоже, было еще ой как далеко.

Когда Ступе вошел в каюту, капитан на минуту оторвался от своего внушительного труда, рассеянно поздоровался и спросил:

— Ну, каковы впечатления?

— Очень занимательно, — ответил Ступе. — Сперва я поднялся к хижине на вершине горы. На двери ее было написано: «Назелькюс. Но я не здесь. Найди меня!» Я вошел внутрь, и в доме действительно никого не оказалось. Я немного подождал, затем вышел на задний двор. Там я повстречал человека с огромными усами под носом, в кумачовом костюме и в кумачовом же цилиндре. Все тело его было увешано колокольчиками. Он, с прыжками и ужимками, сделал вокруг меня круг, затем рассмеялся и спросил: «Сударь, вы, по всей видимости, хотели попасть к Низельприму, не так ли?» Я кивнул. Тогда он — видимо, от удовольствия — захлопал в ладоши и воскликнул: «Ну и здорово же вы попались на мою шутку. На нее попадаются все, кто читает внизу дорожный указатель.

Ибо никакого Низельприма в природе не существует. Уж я бы, по крайней мере, знал, если бы кто-нибудь обитал здесь, кроме меня. Я живу в этой хижине один-одинешенек, а историю с Низельпримом просто выдумал — так, для забавы. Или вы его где-то видели? Нет, не видели…»

— Так-так, — покачал головой капитан. — Очень интересно. — И продолжил писать свой роман.

А Ступе потер подбородок и ненадолго задумался.

— Но ведь этот Назелькюс говорил что-то еще… Только вот что именно?… Ну конечно же, теперь я вспомнил. Он сказал: «Когда я потешаюсь над простаками, то могу не волноваться, что попаду на человека, который не понимает шуток. Вероятно, вы, глядя на меня, думаете, что не такой уж я силач, чтобы позволять себе подобные выходки. Но видите ли, сударь, в том-то и дело, что мне не нужно быть сильным, потому что меня никто не замечает, пока я рядом. Вы, сударь, тоже сейчас не замечаете меня. Вы лишь позднее обо мне вспомните. Я мог бы, к примеру, стащить у вас все деньги, а вы ничего бы и не заподозрили. Потому что когда вы меня вспомните, я буду уже далеко от вас. Разве это не восхитительно?»