Попадавшиеся нам навстречу путники были так же грязны и потрепаны, как и мы, покрыты пылью и смердили потом за версту. Единственное наше отличие было в трех арбалетах за плечами, что вызывало косые взгляды, но без лишней агрессии. Мы никого не трогали, но и нас будьте любезны обойти, иначе не поздоровится!

Днем стало жарко, я сняла шапку и вытерла потное грязное лицо. О мытье пока не приходилось и мечтать — постоялых дворов на пути не попадалось, а Курт пояснил, что места здесь глухие и к первой гостинице мы должны выйти только завтра, а до этого надо терпеть. В стороне от дороги завиделись крыши деревни и Курт решительно направился туда.

— Чего надо, господа хорошие? — спросил нас мужик с маленькими бегающими глазками, заросший бородой по самые уши, — деревня наша бедная, у нас даже постоялого двора для таких путников, как вы, нету.

— А нам постоялый двор и не нужен, — Курт оглядел убогие домишки, почти вросшие в землю. — Нам бы пожрать чего и мы дальше пойдем. Больше нам делать в вашей деревне нечего.

— Да вы что, господин хороший? — всплеснул руками мужик, оглядываясь назад. — Откуда же у нас столько еды, чтобы вас четверых накормить, да вы ж еще и не просто кашу потребуете, а с мясом или курицей…помилосердствуйте, пока еще приплод не подрос, самим есть нечего!

— Ты, как я вижу, староста здешний, — начал заводиться Курт, — значит, хорошо осведомлен, что у кого есть. Мы уже сказали тебе, что в деревню не пойдем, но будем ждать тут пока не спроворите нам что-нибудь. Но-но, не балуй с нами! — прикрикнул он на мужика, который потихоньку делал шажки назад, что-то показывая руками у себя за спиной. — Я что, вчера родился, что не прознаю о том, что ты созываешь селян? Гунтер, Лукас, Март, взводите арбалеты, — приказал он.

Мужик уже прилично отдалился от нас, а за ближайшим забором поднялась чья-то голова и пропала. Дробный топот ног удалялся в сторону деревни, а там уже начался гудеж и бабий визг.

— Ну, взвели? — повернулся к нам Курт. — Марта и Лукас, вставайте с арбалетами в сторону деревни, а ты, Гунтер, целься вон туда, где овин большой. Сдается мне, что за ним кто-то прячется!

Тем временем в нашу сторону стала постепенно стекаться сперва редкая, а потом более густая толпа селян, которые вышли на улицу с рогатинами, косами и топорами. Двигались они уверенно до тех пор, пока не увидели взведенные арбалеты. Курт вытащил из ножен длинный прямой меч и любовно погладил его лезвие пальцем. Селяне молчали, а потом вперед выступил уже известный нам староста.

— Господа хорошие, стало быть, нету у нас ничего для вас, как есть говорю. — Он оглянулся назад и толпа загудела в знак согласия. — Все уже отсадили, сами травой перебиваемся, да ждем, когда приплод подрастет…

— Врешь, — убежденно рыкнул Курт. — За деревней не только коровы пасутся, там и овцы блеют, нечего было посылать мальчишек их загонять, они ж блеют так, что на дороге слышно. И куры у вас есть, и гусей полно.

— Мы вам за… — я хотела сказать, что мы можем им заплатить, но ладонь Курта наотмашь ударила меня и я замолчала.

Староста было оживился при моих словах, но потом опять сник и завел прежнюю песню.

— Слушай, ты, если сию минуту не притащишь нам жратву, то сперва пристрелим тебя, потом вон тех двоих, а потом подожжем ваши халупы, понял? — заорал Курт. — Гунтер, целься этому борову в причинное место! Только пошевелись, враз болт уйдет в тебя! Сказано — тащи мясо, какое есть!

Мужики зашевелились, тряся своим нехитрым оружием, но Курт что-то сказал Гунтеру и тот радостно осклабился в ответ, переводя арбалет в положение пониже. Щелкнула тетива, дзыкнул болт и староста схватился за ногу, взвывая во все горло.

— Я сказал — еще два выстрела будут без промаха. Ему, — ткнул палец в сторону стонущего старосты, — повезло. Ну, будем еще упираться?

Но попадание болта в ногу уже сломило всяческое сопротивление селян. Они, недовольно гудя, отступали назад, а староста, сидевший на земле, вперемешку с глухими стонами отдавал приказания. За забором слышались женские голоса, но никто не высовывался и на дороге стояли только мужчины. При взгляде на них меня стала заедать совесть. Мало того, что лица и так не блистали здоровьем, у многих еще были наполовину щербатые рты, до ужаса грязные руки и совершенно простая бедная одежда. Получается, что мы повели себя как бандиты, принудив селян отдать нам задарма…а кого это там для нас тащат? Батюшки, козу! Да еще и за веревку, привязанную к рогам! Это что, мы ее с собой поведем, а потом — чик, и съедим?

К козе нам еще приложили двух кур вполне приличного вида, а когда Курт что-то сказал старосте, то принесли еще и краюху хлеба. Потом все стали угрюмо смотреть, как мы разбираем это богатство, пряча его по мешкам. Козу потащил Лукас, предварительно подергав ее за вымя.

— Марта, — Курт негромко позвал меня, — ты там собиралась им деньги платить? Дай сюда то, что ты хотела отдать им…

Я подумала и вытащила из узкого кармашка серебряную монету.

— Ну и дура ты, Марта, — Курт размахнулся и бросил монету на пыльную дорогу. — Да за такую монету мы целую телку могли бы купить и еще на десяток курей осталось бы…

Он удовлетворенно посмотрел, как селяне копошатся в пыли, ища монету и с удовольствием замысловато выругался.

— Пошли отсюда, им надолго хватит ее искать. И ведь никому не нажалуешься, что неизвестные ландскнехты отобрали силой скот — полдеревни видело, что я бросил серебряную марку. Запомни, Марта, никогда нельзя им говорить, что ты хочешь что-то купить — еду, воду, лошадей или вещь. Надо только требовать отдать их тебе, а в качестве милости бросить деньги, тогда они будут еще и благодарны.

— Не понимаю, почему нельзя сразу сказать, что мы можем купить у них ту же козу или кур?

— Потому что тогда они попытаются убить тебя, а твои деньги отобрать, — хохотнул Курт. — Они подумают, что ты слаба, а слабых можно грабить и убивать безнаказанно. Поняла? Эх, девка, не знаешь ты о жизни ничего…

Коза здорово замедлила наше передвижение, но Лукас уговорил не забивать ее до вечера и даже подоил во время короткого привала. Молока было немного и парни поделили его между собой. Я же терпеть не могла козье молоко из-за специфического запаха и согласилась обойтись ломтем хлеба. Вечером Курт уже плотоядно посматривал на мекающее животное, но парни свернули шеи курам, а я пообещала сварить их. Решением большинства козе был дарован еще день жизни, зато куриные косточки мужчины обглодали не хуже собак, выпив и весь наваристый бульон.

— Эх-хе-хе, — похлопывая себя по животу, кряхтел Курт, — будь я один, ни за что бы не стал варить этих кур! Что у меня, зубов нет, что ли?

Зубы у него действительно были и покрепче, чем у меня, разве что пара-тройка отсутствовала.

— Курт, сколько тебе лет? — полюбопытствовала я, допивая остатки бульона.

— Сорок шесть минуло, а что, присматриваешься ко мне? — он заухал, но это было необидно. Так, обычный солдатский юмор. — Зубы еще есть, кому хошь глотку перекушу!

— А чего ты с нами пошел, ведь за тобой никто не гнался, — Гунтер еще раз осмотрел обглоданные куриные косточки, набросанные вокруг костра и с сожалением отвернулся. — Тебе какой резон уходить из Варбурга?

— Можно подумать, что я там жил! Бродил вокруг да пристраивался к той вдовушке, которая лучше других греет да кормит, а вас пожалел, да и Фриц был моим соратником… — столь подробные объяснения были нехарактерны для Курта и я решила, что причина в чем-то другом. — Надоело мне сидеть, решил еще раз прогуляться по дорогам!

— Просто так прогуляться? — прищурил кошачьи глаза Лукас. — Ради развлечения?

— А и ради развлечения! Как засидишься на месте, так сразу жиром обрастаешь, денежки проел и все, никому не нужен, вот и зовет путь-дорога. Добрый меч всем пригодится, и тем, кто защищается, и тем, кто нападает, лишь бы платили хорошо, да при дележе не обижали. Кости подразмять никогда не поздно…

— Курт, мы в княжество Герлау идем? А как узнаем, что мы уже миновали границу княжества?