— С такими, как вы, захватят, — сказал я жестко. — Непременно. Таких раздавят.

Это разозлило Федулова, он вдруг закричал срывающимся голосом, грубо и с угрозой:

— Меня раздавят?! Меня! А чем я хуже вас? Чем? Нет, братец, меня раздавить не просто. Я не козявка, я солдат! — Дрожащими пальцами он расстегнул шинель, откинул левую полу. Пламенно сверкнули два ордена Красного Знамени. Он ударил себя в грудь. — Этим орденом за Финляндию наградили, а этим — за Минск, Ельню! Себя не жалел. И фашистов не жалел. Понял? Оскорбил ты меня, капитан.

— Где ваши люди? — спросил я, когда майор успокоился и утих, сокрушенно и с огорчением покачивая головой. Он простодушно рассмеялся и вяло махнул рукой.

— Черт их знает где! С девчонками романы крутят. Спартак, обеги дома, прикажи ребятам собраться во дворе…

Белобрысый боец кинулся выполнять приказание. Я спросил майора:

— А если сейчас, немедленно нужно будет решать боевую задачу, что вы станете делать?

— Не тревожьтесь, задачу решим. Я только и делаю, что жду боевой задачи. — Майор начал приходить в себя. — Эх, капитан… фронты лопаются, как орехи, а тут — батальон… Лейтенант, — обратился он к Тропинину, проследи, пожалуйста… Хотя постой, я сам. Проветриться не мешает… Комиссар здесь?

— Нет, — ответил Тропинин. — Сказал, что поехал домой и в случае чего явится по звонку.

— Позвони ему, попроси немедленно прибыть…

Майор ушел, а Тропинин скрылся в директорском кабинете. Я долго смотрел в окно, раздумывая о создавшемся в батальоне положении и о своей новой роли, неясной и загадочной. Я был убежден, что бойцам, предоставленным самим себе, не так уж радостно чувствовать свободу перед лицом смертельной угрозы и их легко будет привести в норму…

Вскоре майор Федулов пригласил меня во двор.

— Прошу вас, капитан, на смотр войскам. — Он совсем протрезвел, вел себя как-то не по росту суетливо и от этого казался еще более жалким, виноватым и несчастным.

Батальон был выстроен на спортивной площадке повзводно. Это были молодые и здоровые ребята с автоматами поперек груди. На меня смотрели выжидательно.

— Товарищи бойцы и командиры! — откашлявшись, обратился к ним майор Федулов. — Вот и пришла пора распрощаться мне с вами. Так и не дождались золотого времечка — побывать совместно в деле. Представляю вам нового командира капитана Ракитина.

Кто-то из бойцов спросил:

— А вы куда же, товарищ майор?

Федулов встрепенулся, приосанился и ответил громко и хрипло:

— Куда пошлют. Передовая теперь рядом. На нее путь всегда открыт. Может, там и встретимся.

Я попросил проверить списки. В строю не оказалось двадцати шести человек. Майор Федулов успокоил меня.

— Они где-нибудь поблизости. Подойдут. — Он все время ощущал какую-то неловкость, должно быть, оттого, что я встретил его в нетрезвом виде.

Я медленно прошел вдоль строя, пристально и с беспокойством вглядываясь в лица бойцов, пытаясь угадать, что это за люди, с кем придется, быть может, завтра идти в бой. Вернувшись на прежнее место, я скомандовал:

— Коммунистов попрошу подойти ко мне.

Строй не дрогнул. От него отделились лишь трое: два командира и пожилой красноармеец с рыжей широкой бородой.

— Лейтенант Кащанов, командир второго взвода, — представился один, узкоплечий, с большим кривоватым носом на узком лице. Второй, приземистый, скуластый, с тонкими, неистово светящимися полосками глаз, тоже назвал себя:

— Лейтенант Самерханов, командир первого взвода.

Я подошел к бойцу с рыжей бородой; он стоял как-то неловко, в громадных ботинках, в обмотках, увесистые руки высовывались из рукавов и казались чересчур длинными. Бойцы, поглядывая на него, тихо посмеивались.

— А вы кто? — спросил я.

— Так что рядовой Никифор Полатин, — ответил он спокойно. — Ездовой я и санитар.

«Да, не слишком крепка партийная прослойка, — подумал я не без горечи. — Надо что-то предпринимать, пока не поздно».

Затем скомандовал:

— Комсомольцы, три шага вперед! — И чуть не вскрикнул от радостного изумления: весь батальон отпечатал трижды — раз, два, три! Я обернулся к Федулову. Майор улыбнулся:

— Батальон сплошь комсомольский.

Настроение мое поднялось мгновенно.

— А фронтовики среди вас есть? — спросил я.

— Есть. Есть!.. — послышалось несколько голосов.

— Два шага вперед! — скомандовал я, едва сдерживая радость.

Выступило больше ста человек. Я подошел к первому; это был невысокий, неказистый с виду человек, в шинели с завернутыми рукавами — они были ему длинны.

— Как фамилия? — спросил я.

— Лемехов Иван. Бронебойщик.

— Где воевал?

— От границы шел. Ранило под Рославлем.

— В боях участвовал?

Лемехов даже рассмеялся: вопрос показался ему наивным.

— А как же! Два танка на счету имею.

Следующий на мой вопрос ответил мрачновато:

— Сержант Мартынов. Разведчик. Был ранен под Минском.

Бойцы, один за другим, откликались.

Я обошел всех фронтовиков, каждому посмотрел в глаза. Ох, повидали виды ребята!..

Только сейчас я обратил внимание на то, как плохо были одеты люди: поношенные, выгоревшие шинели, ботинки со стоптанными каблуками, обмотки, и спросил:

— Претензии есть?

Подтянулся и с тревогой посмотрел на бойцов майор Федулов. Но строй молчал.

— Есть! — Никифор Полатин поднял руку. — Товарищ капитан, можно задать вопрос?

— Задавайте.

— Долго нам еще находиться тут?

— Нет, не долго, — ответил я, убежденный в том, что при создавшемся положении нас со дня на день бросят на фронт.

— Медикаментов нет, перевязочных средств тоже нет, учтите, товарищ капитан, — сказал Полатин.

— Патронов маловато! По одному запасному диску.

— Противотанковых гранат совсем нет!..

— Передайте командованию, что сидеть на месте дольше нет никакой возможности!

Требования сыпались одно за другим со всех концов. И когда установилась тишина, я сказал, обращаясь к батальону:

— На Западном направлении немецко-фашистские войска вновь прорвали нашу оборону. Наши войска отступили. Не исключено, что линия обороны пройдет по самому сердцу нашей столицы. Батальон должен быть готов каждую минуту к выполнению боевых действий. С этого момента самовольная отлучка из расположения батальона будет рассматриваться как дезертирство. А время сейчас слишком суровое, чтобы можно было щадить дезертиров. Всем бойцам и командирам, кто самовольно или с согласия командира поселился на квартирах, немедленно вернуться в расположение, то есть сюда, в школу. Командиров взводов прошу проследить за выполнением.

Во время моей речи во двор входили бойцы, спрашивали у майора разрешения и вставали в строй…

Прибежал и Чертыханов с вещевым мешком за плечами, запыхавшийся, распаренный, — видимо, сильно торопился. Он бодрым, строевым шагом подошел к нам.

— Товарищ майор, разрешите обратиться к товарищу капитану. — И, повернувшись ко мне, крикнул: — Товарищ капитан, ефрейтор Чертыханов после излечения в госпитале прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей боевой службы! Разрешите встать в строй?

— Вставайте, — сказал я.

Бойцы, с интересом наблюдая за плутовской рожей Чертыханова, за старательными, истовыми его движениями, ухмылялись, перешептываясь. Прокофий отодвинулся на левый фланг первого взвода и замер, уставившись на меня, точно демонстрировал бойцам наглядный урок, как надо относиться к командиру, а во взгляде его я уловил хитрый намек: пускай, мол, учатся, с каким усердием и прилежностью надо нести службу.

— Кто хорошо знает расположение города? — спросил я. Оказалось, что половина бойцов не знала Москвы. Я приказал разбить каждый взвод на группы и к каждой группе прикрепить москвичей, чтобы они могли по карте ознакомить бойцов с основными городскими районами.

Наконец появился комиссар. Стройный, легкий на ногу, он шел по двору, как бы пританцовывая. Это был порывистый молодой человек в длинной, до щиколоток, шинели с ярко начищенными пуговицами, словно были вкраплены в серую материю горящие угольки. По-девичьи нежное, моложавое лицо его было бледным, губы маленького рта выглядели излишне пунцовыми. Взмах руки к козырьку был сделан четко, с этаким вывертом, рассчитанным на эффект.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: