– А раз знаете, поэтому должны верить! Обязаны. Я к вам не просто так. Я человека сбила и добровольно…. Кто еще к вам бы подбежал?

Второй подошел к коллеге, прошептал, оглянувшись на знаменитость.

– На бампере и радиаторе свежие царапины. Возможно, либо сбила кого-то, либо во что-то въехала. Наверное, на набережной, а подумала, что…

– Да чего вы там шепчетесь. Вот мои следы. Видите? Ну, что я говорила, а вот… вот, я даже вижу, – она снова наклонилась так, что милиционеры немедленно прекратили совещание и вытаращились на длинные загорелые ножки, хорошо освещаемые соседним фонарем. Милена что-то подняла с земли. И резко поднявшись, вытянула руку с зажатой в ней находкой: – Вот! Пуговица. Мужская. Костюмная. Ну был же здесь Борис Николаич, был. Да подойдите вы сюда и посмотрите.

– Простите, госпожа Паупер, – произнес второй, несколько взбудоражено, тотчас, как по приказу, подбегая к ней. – Я был уверен, что Борис Николаевич уже давно как умер, а вы мне можно сказать, глаза открыли. Позвольте пуговичку посмотреть?

Она вложила находку ему в ладонь. И тут же сильно притянула постового к себе, дыша в лицо перегаром.

– Ну, теперь не будешь от меня бегать? Не будешь? Выслушаешь, как было дело, да?

Освободиться он уже не пытался: что-то препятствовало. Наверное, вид ее обнаженных ножек все еще стоял перед глазами. Искушая.

– Конечно. Обязательно выслушаем. Пройдемте в машину. Там удобнее. Составим протокол…

И двинулся было к машине, оставленной как раз на стыке Большой Пироговской и Хамовнического. Затем обернулся. И гламурная девица и его напарник: оба смотрели на постового квадратными глазами.

– Слышь, сержант, ты брось дурить, – зашептал ему в ухо первый, торопливо оттаскивая от Милены. – Какой протокол? Ее мамаша полпред президента на Кавказе. Наш шеф только назначен самим Марковым, а ты тут будешь что-то показательное устраивать, да? Ты это брось. Понял?

– Верно, – Милена снова перехватила милиционера у его товарища. – Мы просто обсудим происшествие. Ведь дедушка Борис Николаич куда-то ушел, значит, что он жив и здоров и сейчас над нами потешается.

Тот в ответ кивнул, медленно проглотив комок в горле.

– А ты, товарищ милиционер, – она обернулась к первому постовому. – Я с усатыми людьми тяжело разговариваю, так что ты уж проверь, что там за стенкой. Вдруг это я с ума сошла, а наш дедушка лежит, как ты говоришь, семь лет, и лежит? – она рассмеялась хрипло. Но патрульный что-то сообразив, внезапно решил  ее послушать. Он решительно зашагал к воротам кладбища, оставшимся в паре сотен метров позади. Оба проводили его долгим взглядом. Когда он все же дозвонился до сторожа, и принялся что-то ему объяснять, они, не скрываясь, рассмеялись. Словно заговорщики.

– Вот дурик, а? действительно решил проверить, не лежит ли он там, когда я его только сбила. Ну, хорош же твой напарник.

Сторож приоткрыл калитку, оба скрылись, растаяли в узком проеме темноты.

Милена отвела назад и впихнула патрульного в свой «порше» на заднее сиденье. Сняла розовый топик, обнажив маленькие груди. И уселась на колени к постовому. Сержант протянул руки, но коснуться нежных грудей дивы не смел.

– Теперь время у нас есть. Ты не думай, я тебя не забыла, это ты меня бросил. Столько времени болтал… и вообще. Мог бы сразу дать понять. Мы же….  Да ты не дергайся, потрогай сперва. Вдруг что-то не так? – и она снова хрипло рассмеялась. И добавила восторженно, когда он залез под юбку: – Не так, да, не так. Ничего там нет, не ищи. Я всегда хожу готовая, никогда не знаешь, где приспичит. Забыл? А тут после такого, конечно, нужна разрядка.

И снова засмеялась  хрипло – когда все кончилось.

В этот момент их уединение было грубейшим образом нарушено – дверь на заднее сиденье открыл второй патрульный. Милена повернулась к нему всем телом.

– А, ты вернулся, быстро. Но все равно опоздал. – И целомудренно стала надевать топик, впрочем, позабыв отвернуться.  Постовой поспешно отстранился, а затем резко произнес товарищу:

– Давай поднимайся. У нас неприятности.

– Из-за меня? – томно спросила Милена, зевая и потягиваясь устало. Вместо ответа патрульный просто вытащил своего коллегу на свежий воздух, стукнул ему по загривку и потянул к воротам, пока тот торопливо приводил себя в порядок.

13.

– История имеет нехорошее свойство повторяться, – изрек Нодар. – Если очередные повстанцы положат очередных русских, считайте меня пророком.

– Поклоняться не будем, – ответил Михо, вглядываясь в бинокль. – Пока не вижу ни одного.

– Если принять один хлопок хотя бы за одного солдата, получается уже взвод. А сколько в прошлый раз таких хлопков было?

– Примерно столько же, – заметила Манана. – Я пойду. Мне оттуда виднее. Тем более, заваруха начнется.

– Нет. Сестра, будет лучше, если ты останешься с нами.

– Повторяю, для командира особенно. Не вижу ни одного. Русских вижу, движение на кладбище вижу, но самих восставших, увы.

– Если в тот раз они оказались невидны для оптики русских, то учинить разор могли и человек пятьдесят. В такой темноте-то. Да если быстро действовать. Бегать, с место на место.

– Снайпер не бегал, брат. Он просто шел на меня, безоружный. Как те, в селе.

А через миг до ушей группы донесся взрыв первой противопехотной мины. Бахва и Михо немедленно перевели бинокли на деревню. Манана взяла русский пост в перекрестье прицела. Лишенные ночного зрения Нодар и Важа ждали результатов осмотра. Последний нетерпеливо мял пальцы и утирал лицо тыльной стороной ладони.

Наконец, Михо произнес одно слово:

– Самоубийцы.

– Смертники, – поправил его Бахва, отведя бинокль в сторону попятившихся русских. Даже его, видавшего виды на двух абхазских войнах, потрясло увиденное. Он отвернулся, но от зрелища так просто было не избавиться.

– Смертники? – повторил Важа, оглядываясь, пытаясь так, одними глазами высмотреть, что же происходит в Мели. – Что там? Ну что?

Из села шла толпа, незримая ни простым взором, ни в инфракрасные бинокли, толпа, различаемая лишь по тому, как она затеняла едва заметные белесые камни да поблескивавшие в свете звезд металлические столбики заборов. Из кого именно она состояла, кто ее гнал – не различить было в кромешной тьме.

Кто-то из русских крикнул идущим навстречу. Пытался предупредить? – с высоты не поняли его торопливых слов. Впрочем, толпа тоже не поняла, продолжая движение. Говоривший, отошел на шаг, стал что-то показывать жестами, потом хлопнул себя в грудь. В его руке уже был автомат, он снова хлопнул по груди и выставил дуло автомата навстречу шедшим.

Никакой реакции. Следом до высоты донеслось резкое передергивание стволов десятка-другого автоматов. Последнее предупреждение – потом одиночный выстрел в воздух.

– Странно, что они не стреляют, – механически произнес Бахва, до боли в глазах вглядываясь в темноту выходивших из села.

– Странно? – Важу колотило. – Мне не странно. Мне кажется, и ты бы не стал бить по своим, – и резко замолчал. Точно почувствовав неладное.

Русские резко отступили, скорее, бросились прочь от выходивших из села. Первый идущий напоролся на мину, установленную в десяти шагах от дома абрека, у самого конца забора из проржавевшей рабицы, символически ограждающей участок заброшенной территории. Ослепительная вспышка – ему оторвало ногу, ведь, противопехотные мины и не должны убивать, только калечить. Человек покачнулся, но не упал, следом за ним, близко, слишком близко, шли другие, подхватившие его тело, восстановив потерянное было равновесие и давшие возможность двинуться дальше. Словно он не чувствовал дикой боли от разорванной плоти.

Человек сделал еще один шаг вперед. Вернее неловкий прыжок. Новый взрыв – ошметки брызнули во все стороны, тело, лишенное ноги по колено, безвольно рухнуло вперед – и в этот момент его снова подбросило – на следующей мине. Его место уже занял следующий. Новый взрыв – на сей раз лишивший идущего сразу обеих ступней. Человек упал, напоровшись на следующую мину, взрыв, грудь разворочена, позвоночник разорван, а по затихшему телу уже проходят следующие в этой колонне самоубийц. А где-то там, в селении, толпа, остановившаяся у самой границы заминированной зоны, ожидала, когда можно будет двинуться дальше.