И я отправился к Исянгулову.

Пока шел, невольно думал о Нижневартовске, каким был он тринадцать лет назад: первое УБР, хлюпинское, всегда шумно рвало на себе рубаху, было гораздо на любые громкие дела, а про исянгуловское управление говорили обычно снисходительно: эти, мол, тугодумы... Обескураживающим, хотя и случайным, казался финал 73-го года: Петров из исянгуловского УБР обошел самого Лёвина! Лёвин, впрочем, в следующем же году вернул себе первое место и сделал это хлестко, звонко, играючи. Но среди профессионалов (таких, как Макарцев, к примеру) уже нередки стали уважительные рассуждения о стиле исянгуловского УБР: «Серьезный народ. Основательный». Сейчас бы, наверное, сказали — работают сбалансированно. Тогда так не говорили, но смысл был тот же — в исянгуловском УБР, развивая буровые подразделения, никогда не забывали вспомогательных, обеспечивающих организаций. И вот чем особенно привлекало меня УБР-2 в Нижневартовске: здесь терпеливо, бережно выращивали людей, понимая, что немедленный результат в таком сложном деле, как становление коллектива буровой бригады, невозможен. Молодой мастер Володя Глебов запорол подряд две скважины. После первой же аварии его коллеги из УБР-1 решили безоговорочно: «Снимут», после второй: «Теперь-то уж точно — спекся Володя», — но Исянгулов не снял Глебова, советами знатоков со стороны пренебрег, дал молодому буровому мастеру возможность поверить в себя, а бригаде — в мастера. Когда-то я писал об этой бригаде и припоминаю, что с Глебовым разговора у меня не получилось, не сумел я найти с ним общего языка или отыскать подход не расстарался; я торчал на буровой несколько дней, злился на себя, пробовал так и этак, ничего не выходило, а потом выпала странная вахта: по всем признакам надвигалась еще одна авария, мужики работали спокойно, слаженно, испытания не прошли для них бесследно, чему-то они научились, и мастер был для них не только начальник, но и товарищ, которого нельзя подвести; Глебова не было в тот день на буровой, однако присутствие его ощущалось во всем — в том, как бурильщик, подражая тихому голосу, раздумчивой интонации мастера, разговаривал с вахтой или в том, как все они, отгоняя мысли о нависшей опасности, вспоминали всякие смешные истории, и выходило почему-то, что Глебов всегда был их заводилой, — вот уж не мог я заподозрить такого за этим тихоней — все обошлось тогда, а я эту вахту описал в своем то ли очерке, то ли репортаже — вахту, когда ничего не случилось, потому что бригада и ее мастер были готовы к неожиданности.

С воспоминаний о Нижневартовске начался наш разговор с Исянгуловым в Урае.

«Когда Муравленко со съезда приехал — с XXIV еще, в 71-м, он нам сказал: «Хорошее УБР должно работать там, где большое дело. Поедете на Самотлор». И мы поехали». — «Всем управлением?» — «Всем... хотя нет... отбирали лучших». Исянгулов улыбнулся, но улыбка вышла кривой, горьковатой: «Теперь принято Муравленко во всем винить, дескать, при нем началось то, что сейчас мы расхлебываем, — чрезмерный отбор нефти, который обернулся преждевременным падением добычи, несбалансированность добычи и обустройства...» — «Да нет, — возразил я, — Муравленко еще тогда, в конце девятой пятилетки, когда все хорошо шло и казалось, что конца этому не будет, предупреждал, что завышение дебитов к добру не приведет... Он первый и получил прозвание «предельщика», это всем известно». — «Не всем, — сказал Исянгулов. — Далеко не всем... Эх, Виктор Иванович, Виктор Иванович! вздохнул Исянгулов. — Да-а... Теперь еще так считают: а что ему было не работать — объемы тогда маленькие были... Да у него не объемы были другие, а подход к делу иной! Виктор Иванович Муравленко приезжал к нам в Вартовск не ставить вопросы, а решать их. Совместно решать. У него слова с делом не расходились. А сейчас мы судьбу пытаемся определить голосованием. Кто за ввод Ловинки в этом году? Все за! Но как это осуществить?..» — «Что же мешает?» — «Многое. Я тут статью написал. Может, глянете?» Статья огромная оказалась, «Знамя» потом ее в двух номерах печатало. «Еще тридцать пять лет назад, — выхватил я абзац где-то в начале, — когда я молодым специалистом пришел на производство, министерство нефтяной промышленности издало приказ о недопустимости выхода на новые месторождения без предварительного их обустройства. Сегодня же, еще не пережив один кризис нефтедобычи, порожденный лозунгом «Нефть — любой ценой!», мы готовим себе другой. Взять, к примеру, выход на новое месторождение без круглогодичных дорог. Помнится, коллектив бывшей Шаимской конторы бурения, которую мне посчастливилось создавать и возглавлять, еще в то далекое время разработку новых месторождений без дорог не начинал. Лежнево-насыпные дороги круглогодичного действия были первыми не только в шаимской группе, но и вообще в Западной Сибири — это мы начали строить двадцать лет назад. Опыт зародился у нас. Но правилом освоения так и не стал...» — «Как же без дорог?» — растерянно спросил я. «С вертолета бурить! Все груза вертолетом! Всю технику! Людей! Это же авантюра! Самообман! — закричал сдержанный и спокойный Исянгулов. — На станки только фонды выделили. Когда они в натуре появится — неизвестно. Надо приращивать буровые бригады — и все сопутствующие подразделения соответственно, а селить людей негде. Объединение считает, что мы здесь, в Урае, и без того слишком хорошо живем, жилстроительство надо сворачивать... И еще: нам планируют одно — смежникам другое. Объемы не сбалансированы!» — «А что же объединение? — спросил я. — Это в его власти — свести воедино задания различных подразделений. Разве нет?» — «Объединение в Нягани. Нуриев в Нягани. И ему наши урайские проблемы... А!» — махнул рукой Исянгулов.

«Все выяснил?» — спросил сын, когда я вернулся в редакцию, в его участливом тоне отчетливо слышалось плохо скрытое ехидство. Вот язва! И в кого ты только такой уродился... Хотелось мне срезать его, ответить чем-нибудь жутко остроумным, но все слова куда-то подевались, я только буркнул: «Угу. Ты бы чаю спроворил». Что, ну что я выяснил? Что никто не верит во ввод четырех (помимо Ловинки в шаимской группе по плану 86-го года должны стартовать еще три залежи) месторождений в этом году. И что никто не хочет называть вещи своими именами. Крюков, отрапортовав на пресс-конференции в горкоме, что в апреле Ловинка будет сдана в промышленную эксплуатацию, потихоньку готовится пустить ее в режиме эксплуатации пробной. Исянгулов, понимая, что планы бурения не обеспечены, ищет объяснение ситуации в ошибочных действиях объединения и дурных свойствах натуры Нуриева. Никто не скажет прямо: задача невыполнима. Или, точнее говоря, не корректна. Никто не произнесет слово, которое наиболее точно характеризует происходящее, — экстенсификация.

Правда, вот тут я ошибся.

Уже в Москву сын прислал мне номер газеты, где велось обсуждение статьи Исянгулова. Машинист цеха добычи нефти и газа В. Молвинских написал: «Может, стоит подсчитать, как сегодня выгоднее использовать народные деньги — сжигать их в огне аварийных факелов или выбрасывать на штурмовщину, называя ее трудовым героизмом? Освоение новых месторождений приведет к разрастанию транспортных магистралей, как дорожных, так и трубных, в свою очередь усугубит и без того не легкий вопрос их содержания и обслуживания, ухудшит тяжелые материально-технические условия старых промыслов, и, быть может, потери добычи возрастут настолько, что едва ли покроют их три скважины Ловинки, к пуску которых мы рвемся сегодня, не считая затрат. Подобная, я бы сказал, экстенсивная стратегия особенно болезненно сказывается на комплексном освоении края...»

Так размышляет рабочий, ветеран урайских промыслов.

Еще не зная о его письме, я спросил у первого секретаря Урайского горкома партии: «Иван Федорович, почему вы молчите? Почему не добиваетесь того, чтобы за этот год нормально подготовиться к выходу на новые месторождении? Ведь не возьмете вы их, загубите новые да и старые посадите!» — «Посадим, — нехотя согласился Михальчук. — Вполне возможная вещь. Но что делать? Мы, область, в прошлом году тридцать миллионов тонн нефти задолжали. Долги надо отдавать». «Господи, — сказал я. — Даже в картах не принято отыгрываться, особенно когда на казенные деньги играешь. А вы же на казенные играете! Не ваша эта нефть. Не наша! Она людям принадлежит. И тем, кто есть. И тем, кто будет...»