— В отпуск я ухожу с завтрашнего дня. И меня переводят в младшую группу, которая начнет работать с понедельника. — сухо объявила Дина. Лариса похоже, действительно ничего не знала.

— А я, что одна буду две недели? До девяти вечера? — возмущенно воскликнула она. — Нет, я рада, что мы вместе будем работать, но две недели мне не протянуть.

— Уверена, что этот вопрос Вика решит. — Дина взяла свою тарелку и села напротив Ларисы. — А вот мне что делать две недели?

— Ну, ты же у нас, человек творческий. Придумаешь очередную сказку или рассказ. — уплетая за обе щеки, заявила Чибисова. Динара любила в сводное время сочинять сказки и детские рассказы, рисовала к ним иллюстрации, иногда сама сшивала книжки. В последнее время у нее появилось желание написать что-то более взрослое и серьезное. А что, если уехать подальше, снять домик на берегу и попробовать создать бестселлер? Правда, что с ним потом делать?

— А ты не пробовала отослать свои сказки куда-нибудь? — спросила Лариса. Дина пожала плечами, задумчиво тыкая в картошку вилкой.

— Например?

— В редакцию или издательский дом.

— Это я думаю, не бесплатное удовольствие. — усомнилась Динара. — Я слышала, что автор сам должен оплатить тираж.

— Не думаю. Ты бы попробовала.

— Обязательно. Вот вернусь с отдыха с готовой рукописью и сразу в издательство. Стану второй Марининой или Донцовой.

— Нет. Ты больше на Шарлотту Бронте похожа. — мягко улыбнулась Лариса. — Куда едешь? Сочи? Крым?

— Наверно, в Лазаревское. Мы там были с мамой пять лет назад. Мне понравилось.

— Одна едешь?

— А с кем? У меня, что за дверью толпа кавалеров? — усмехнулась Динара, почти оскорбленная абсурдностью вопроса.

— Сама виновата. — с укоризной ответила Лариса. — Что тебе мешает парня завести? У меня вон их сколько — девушка сделала характерный жест рукой. — Хочешь поделюсь?

— Нет, спасибо. — нахмурилась Измайлова.

— Ты ведь не сердишься на меня за Леху? Давно ведь дело было. Он мне и не нравился совсем. Пристал, как банный лист. А я? Что я! Я человек слабый.

— Ты вот сначала спрашиваешь, а потом оправдываться начинаешь. Не злюсь я, Лариска. Совсем не злюсь. А то, что он кобель, так это его проблема.

— И все-таки зря ты его не простила. — покачала головой Чибисова. — Клевый был парень.

— Ага, чтобы он потом к другой смазливой мордашке сбежал? Нет, спасибо. С меня хватило.

— Любила ведь ты его. — вздохнула Лариса. — Все я сучка виновата. Согрешила, да еще и тебе все рассказала. Но откуда мне знать было, что у вас там все серьезно, что почти платье куплено.

— Успокойся. Два года прошло. Я забыла все. Все равно бы не поженились. — отмахнулась Динара, хотя у самой на душе кошке скребли. Не любила она эту историю ворошить. Противно и больно.

— Но ты кольцо до сих пор хранишь. Зачем? Продала бы или переплавила.

— Пусть будет. Я смотрю на него, и напоминаю себе, что красивым мужикам верить нельзя.

— Это точно, Динка. — подхватила Лариска. — Вот сегодня утра такой классный папаша приехал, Машку мою привез. Ну, ты ее видела. Там такой папа! При Джипе и костюме, по сотовому постоянно наяривает, одеколоном дорогим пахнет, золотые часы на руке поблескивают. Я ему и так улыбнусь и эдак, а он, как осел. Глаза таращит и ничего не говорит. То ли дурак совсем, то ли голубой.

— А Машка от кого? — усмехнулась Дина. — Ты эти штучки с обольщением папиков брось, иначе наша Вика быстро примет меры. Заставит всех паранджу носить и железные трусы с замком.

— Ага, а ключи у Маринки оставит. — захохотала Лариска. Дина смотрела на нее усталым изучающим взглядом. Ну, вот, что такого в этой Ларисе. Невысокая, не худая, грудастая, правда, так ноги чересчур тощи. Волосы светлые, подстриженные под мальчика, светло-карие глаза, вздернутый носик, тонкие всегда улыбающиеся губы и ничего примечательного больше в ней нет, так почему мужики за ней табуном ходят. И Динарин женишок не удержался, а Лариса еще и сама во всем призналась. Правда, Леша ей за такую искренность спасибо не сказал. Долго он пытался Динаре объяснить, что случайно упал в постель ее соседки. Менял лампочку, и упал со стула. Надо же такое наврать! Он, что за дуру ее держит? Да, и Лариса тоже хороша.

— Чай будешь? — спросила Измайлова, забирая у подруги пустую тарелку.

— Не, так не отвертишься. За отпуск не чаем проставляются. Завтра выходной. Можно и расслабиться чуток. — Чибисова лукаво подмигнула.

— Ладно. Гулять, так гулять. — махнула рукой Динара.

С самого утра день снова не задался. Никак не могу научиться вставать с той ноги, с которой встают счастливые — не успешные, не везунчики и любимчики судьбы — а именно счастливые.

Потому что я себя счастливым никогда не чувствовал.

Иногда я почти готов крикнуть миру, что вот он предел, о котором я мечтал, вот оно счастье, но каждый раз внутри меня этот торжествующий голос утихает, так и не набрав силы и высоты. Я разочарован, я опустошен. Как же так? Разве цель не достигнута?

Я стою на самой вершине своей карьеры, а мне кажется, что мои пятки жжет огнем, а, может, холодом. Может, это вершина айсберга или пекло ада, я не знаю. Нужно обязательно придумать что-то увлекательное и серьезное. Еще один бестселлер? Нет, я не готов. Слишком мало эмоций во мне, слишком мало мыслей и фантазия вся пропита и оставлена в кабаках и чужих постелях.

Я все чаще вспоминаю Лину. Почему именно ее? Среди всех этих женщин, что окружали меня последние восемь лет. Ровно столько я живу без нее. Нет, я не сентиментален, и не приписываю себе благородного чувства — вины, грусти или сожаления. Я даже не помню, когда у нее годовщина смерти. Я записал в напоминании на мобильнике, но через неделю потерял его… мобильник. Не звонить же ее отцу. Он вряд ли будет рад услышать мой голос. Я даже представляю со свойственной мне самоиронией, что скажу ему: «Здравствуй, папа, а не подскажешь, когда у Эвелины година, а то я запамятовал». Интересно, а он догадывается о том, что его девочка ехала вытаскивать из бара пьяного мужа, и из-за слез не видела дороги и вылетела в кювет?

Иногда, очень редко, меня тошнит от того, что я не чувствую никаких угрызений совести.

Может, когда Боженька раздавал совесть зародышам, забыл про меня, решив, что моя мама не даст родиться на свет бездушному монстру и сделает аборт. Или я потерял ее еще в детском саду, когда затаскивал девчонок в туалет, запирал дверь и заставлял их показывать сами понимаете что. Они кричали и плакали, но нянечки и воспиталки с угрюмыми мордами всегда были далеко от туалета. Потом приходилось выслушивать нотации родителей. Девочки хоть и были маленькими, но язык за зубами уже держать не умели.

Или я оставил совесть на дне первого стакана водки, когда мне только исполнилось тринадцать? Это было в пионерском лагере. Мы с друзьями раздобыли в соседней деревне «сивуху» и оформили ее на троих, а потом отправились на дискотеку. Избили мальчишек, которые были младше нас на два года, облапали всех симпатичных девчонок и, прихватив по одной «крале», сбежали в «сивушную» деревню за добавкой. Назад мы уже не доползли. Нас нашли на рассвете. Мы спали прямо на траве. Вокруг пустые бутылки, окурки, а наши девушки совсем без одежды. Наверно, тогда я и перестал быть девственником. Не помню… но всем говорил, что так и было, да еще и насочинял кучу пикантных подробностей. Потом мы встретились с этой девчонкой. Случайно. Спустя два года. Оказалось, что она тоже ничего не помнит из событий той ночи. Мы с ней зашли ко мне, типа уроки поделать, закрылись в комнате, и тогда все уже действительно было. И помнили об этом оба. Но не долго. Я от нее потом три недели скрывался. Она перекинулась на моего приятеля, и я вздохнул с облегчением.